• Ольга Ратова "Десятая"
• Анастасия Дьякова "Я и Тревога"
• Нина Алферова (Нинель) "Мама, выключи телевизор"
• Александра Ключникова "За пивом"
• Игорь Шумов "Живодеры"
• Любовь Мельникова "Яга"
• Юлия Млева "Ложки"
• Ольга Руденко "Акулиль из Вознесеновки"
• Мария Культикова "Катер Счастье"
• Мила Зорина "Отрава"

Если пьеса вам понравилась, напишите мне @vtemkina в телеграм, и я свяжу вас с автором.

Ольга Ратова, "Десятая", комедия в одном действии

В мире, где искусство превратилось в конвейер, уставшие от потока современных трендов девять Муз пытаются сохранить творчество. Когда Аполлон, их босс и покровитель, решает внедрить искусственный интеллект для «оптимизации» вдохновения, Музы понимают, что их единственная надежда — найти способ противостоять автоматизации, иначе искусство, как они его знают, исчезнет навсегда.

Действующие лица:

Зевс - Верховный Бог и генеральный директор “Олимп - арт”
Аполлон - его сын, тоже Бог, исполнительный директор “Олимп – арт”
Клио - Муза истории
Каллиопа - Муза самоотверженности
Полигимния - Муза красноречия и гимнов
Эрато - Муза любовной поэзии
Эвтерпа - Муза лирической поэзии и музыки
Талия - Муза комедии
Мельпомена - Муза трагедии
Терпсихора - Муза танца
Урания - Муза астрономии
Муза цифрового хаоса - богиня, Десятая муза
Лиза - человек, И.О. Десятой музы.
Игорь - человек, И.О. Десятой музы
Оракул 3000- AI-ассистент


ДЕЙСТВИЕ 1
Пустой офис компании «Олимп-Арт». На всю стену мотивирующий плакат «Творчество — наша корпоративная ценность». В одном углу — колонка с голосом AI-ассистента «Оракул 3000». В другом углу - статуя Зевса с бумажным колпачком на голове. Позади сцены Экран с чат - ботом. По стенам - портреты Зевса и Аполлона в рамке в офисном стиле, а также изображения древних мыслителей. В офисе 10 столов, один из них стоит отдельно, в углу, вместо стула - трон. За одним из столов сидя спит Урания, положив голову на руки. Рядом стоит фляжка, глобус, разбросаны карты ТАРО, на стене за ней карта звездного неба.
Оракул 3000 (бубнит тихо). В грядущем квартале, о девы, вам предстоит оптимизировать свои KPI, ибо только в конверсии найдёте вы истинное просветление.
Входит Каллиопа, со свитком подмышкой и стаканчиком с надписью "Божественный кофе" кофе. Шлепает рукой по Оракулу, он замолкает. Проходит мимо Урании, нюхая фляжку.
Каллиопа. Коньяк с утра? Оригинально…
Каллиопа открывает окно, потом подходит к своему столу, стучит по клавиатуре.
Каллиопа. Что там у нас… Троянский Конь final _v2_ О Боги, Аполлон опять сменил пароль…
Входит Клио, снимает калоши, надевает носки, потом тапочки, кряхтит. Близоруко прищуривается, рассматривает бумажку, которую достала из кармана.
Клио. Попробуй Сизифов Труд 2500 с пробелом
Каллиопа набирает код на клавиатуре и зевает.
Каллиопа. Спасибо, Клио. Не выспалась совсем. До самого утра работала над новым гимном.
Клио, добравшись до стола, достает из огромной сумки свитки, книги, термос. Наливает чай в кружку размером с кувшин.
Клио. Поздравляю…
Каллиопа. С чем тут поздравлять? Я! Та, что сочиняла эпосы героям Илиады, писала ночью гимн команде, что выполнила план квартальный по продажам!
Клио. Кощунство! Я вчера разъясняла заказчику истинную историю возникновения Вдохновения, заложенную еще в эпоху, когда Музы не сдавали KPI! Знаешь, что сказал?
В этот момент в офис врывается Талия – смеется с того, что увидела в телефоне.
Талия. Что это не ложится в его концепцию "конверсии креатива"? Привет.
Клио. Попросил сократить до твита. И чтобы хештег был #ВдохновениеНеЗаДорого.
Талия смеется, но под взглядом Клио - осекается. Замечает спящую Уранию и разбросанные карты.
Талия. Я пропустила сеанс коллективного гадания на кофейной гуще... пардон, на смузи-гуще?
В кабинет входит Эвтерпа, громко говорит по телефону.
Эвтерпа. Да нет же, нет! Автотюн — это вообще не музыка! Это устройство! Послушайте лучше Бетховена! Утро доброе, дамы.
Она присматривается к спящей Урании.
Эвтерпа. Урания опять гадала до утра? Судя по раскладу, нас ждет внеочередной мозговой штурм...
Влетает Терпсихора, швыряет сумку на стол Урании. Хватает кофе из рук Талии, отхлебывает.
Терпсихора. Фу, что за сладкая бурда?
Талия. Боишься растолстеть и не осилить хореографию для тик-тока?
Терпсихора. Это не хореография, это… спазм под синтезатор!
Эвтерпа. Тише ты, гадалку нам разбудишь.
Урания (поднимает голову, с лба падает карта). Да я уже не сплю…
Каллиопа. Вставай, пророк. Зевс требует отчет по вдохновению.
Терпсихора. Мне кажется, или кто-то здесь не просыхал неделю?
Урания. Мне звезды предсказали, что до дна я не дойду… Нас ждет такое!
Клио. Звезды твои даже дождь предсказать не могут…
Урания (поднимая с пола карту). В раскладе выпал "Гроб", а он мне врать не будет!
Входят Полигимния и Мельпомена. Мельпомена в черном, заламывает руки.
Мельпомена. О, горе мне! Как с этим жить?
Урания. Ну вот, у Мельпомены уже началось!
МУЗЫ ХОРОМ.  Тссссс! (поворачиваются к Мельпомене.) Что случилось?
Мельпомена. Вы видели на площади рекламу «Гамлета» от Netflix? «Тёмная сторона принца»! Это что, трейлер про маньяка?
Урания мрачно протягивает Мельпомене фляжку, но та морщится и отводит руку.
Талия. Ну всё, теперь мой выход! Анекдот про Зевса!
Все музы. Давай!
Талия. Зевс устраивает тимбилдинг на Олимпе. Дает задание, построить Вавилонскую башню за час. Когда все проваливаются — радостно кричит - «Видите? Командообразование — это миф!»
Все смеются, кроме Каллиопы, которая читает новости в телефоне.
Каллиопа. Аполлон опять написал в свой блог десять лайфхаков для вдохновения от бога искусств.
Полигимния (предлагая всем печенье). Лучше бы проверил, не отключили ли нам воду за неуплату "потока вдохновения".
Урания. Все это не к добру.
Клио. Вечно шляется по бизнес-тренингам. Притащит какую-нибудь очередную чушь…
Вальяжно и медленно входит в офис довольная Эрато, вытирая с уголка рта размазанную помаду.
Эрато. Хеллоу!
Полигимния.  Эрато, ты неисправима…
Эрато. Простите, девочки! Я так устала. Целый час доказывала знакомому маркетологу, что любовная поэзия — это не только тексты для открыток…
Талия. Убедительная дискуссия. И очень… наглядная.
Мельпомена.  Один мне выдал, что «Король Лир — это токсичный патриарх»
Терпсихора. И?
Мельпомена. Что и… Он не токсичный, он БЕЗУМНЫЙ! Разницу чувствуешь?
Эрато вздыхает, достает из своего шкафчика пустую бутылку из - под вина, смотрит ее на свет, выкидывает в урну.
Эрато. «Shall I compare thee to a summer’s day…»
Терпсихора. Опять Шекспир. Может, зарядку?
Все музы.  Терпсихора, отстань!
Полигимния. Интересно, как Афродита терпит его бизнес-идеи…
В кабинет как вихрь врывается Аполлон — со смартфоном в одной руке и смузи в другой. Шагает важно до того момента, пока не спотыкается о зонт Талии. Пытается восстановить равновесие, выливает на себя часть смузи.
Аполлон. Эти земные …артефакты! Неужели никто не способен оптимизировать расположение ваших личных вещей?! Талия, твой?
Музы синхронно закатывают глаза, Талия бросается подбирать зонт. Аполлон, швырнув смартфон в золотой обложке на стол, разваливается на своем троне.
Аполлон (пафосно прикладывая руку ко лбу). О боги, как же я устал. Эти конференции так утомляют! Каллиопа, что новенького в нашем божественном болоте?
Каллиопа откашливается, достает планшет. Готовится отчитываться, открывает рот, но Аполлон знаком приказывает ей молчать, как будто заранее знает, что она скажет.
Аполлон. Потом, потом… Сначала обсудим мою идею! Мы будем… (Смотрит на свое пятно.) …оптимизировать вдохновение!
Оракул 3000 запускает овации, но Аполлон делает жест, что не стоит. В офисе тишина, музы застыли, только слышно, как Эрато, наклонившись к столу, вскрывает бутылку с вином и наливает его в стакан. Никто не оборачивается.
Полигимния.  Зачем?
Талия. Вот это анекдот, покруче, чем про Зевса.…
Урания. Я так и знала.
Она смотрит в телескоп на звезды и что - то пишет в тетрадке, считает на пальцах, шепчет про себя.
Каллиопа. Оптимизировать вдохновение? Ты хочешь, чтобы мы штамповали искусство, как конвейеры- кроссовки?
Аполлон. Нет! Я хочу, чтобы мы успевали за миром. Мы теряем авторов. Разве это не трагедия?
Клио. Я не поняла, это перестройка?
Талия. Боюсь, это очень плохая комедия…
Аполлон. Там (пальцем тычет вверх.) уже утвердили бюджет. Не выполним план — следующий «корпоратив» будет на склонах Тартара.
Клио. Когда искусство становится конвейером, рождаются монстры.
Аполлон нервничает, отпивает из стаканчика со смузи, поглядывая на чат, но тут раздается голос Урании. Она медленно отрывается от телескопа.
Урания.  Конец уж близок. Звезды ясно говорят.
Гробовая тишина. Даже Талия перестает улыбаться. Аполлон нервно проводит рукой по волосам.
Аполлон. Опять твои предсказания! Ну вы же сами стонали, что ничего не успеваете! Вот ты, Эвтерпа, сколько тратишь на одного автора?
Эвтерпа. Месяц минимум, а то и два. Ведь музыка не терпит суеты. Хотя, я каюсь, с работы с автотюном в разы меньше.
Аполлон. А будет максимум неделя! И сразу с сотней человек! Напишем правила, скрипты, регламенты! Ограничим время!
Талия. Вдохновение будет приходить по расписанию? По 15 минут на человека, как в поликлинике?
Эрато. Ну ладно танцы… А любовь? Ее ты тоже оптимизируешь? Без вздохов на скамейке, сразу в койку?
Полигимния. А после этой твоей, оптимизации, что от нас останется? Пустые оболочки для чужих задач?
Урания. Полигимния права! Всякая попытка упорядочить хаос созидания ведет к коллапсу. Это не прогноз, а закон вселенной.
Аполлон слезает со стула. Внезапно грохот, молнии. Все замирают. Аполлон и вовсе пригибает голову.
Зевс (пишет в чат).  ОПТИМИЗАЦИИ БЫТЬ! ВОПРОС ДАВНО РЕШЕННЫЙ!
Аполлон. ВОТ! Но я придумал, как облегчить ситуацию. Возьмем Десятую!
Все музы. Зачем?
Зевс (пишет в чат). ГДЕ ОТЧЕТЫ?
Все начинают судорожно разбегаться по местам, в том числе и Аполлон, договаривая на ходу.
Аполлон. Она поможет все нам изменить… Я сам составлю объявление.
Талия. Еще один анекдот.
Затемнение.
ПЕРЕБИВКА МЕЖДУ ДЕЙСТВИЯМИ 1
Небольшая курилка, окно, на подоконнике которого пепельница, чашки с кофе и старая капсульная кофеварка. Несколько стульев. Сидит Талия, смеется, глядя в телефон. Урания подходит к кофеварке, тыкает в кнопки, хочет получить кофе. Талия поднимает глаза от телефона.
Талия Коньяк уже закончился?
Урания (молча возится с кофеваркой).
Урания качает головой и продолжает воевать с кофеваркой, открывает, меняет фильтр, снова закрывает, нажимает кнопку - не работает.
Талия (читает). Компания «Олимп-Арт» ищет креативного технолога.
Урания: Я думала, мы ищем музу…
Талия. Видимо, теперь мы так называемся. Миссия… реинкарнация античного наследия в digital-эпоху.
Входит Полигимния и тоже направляется к кофеварке. Урания все еще тыкает кнопки, но кофе не варится.
Полигимния (кивая на телефон). Что там?
Талия. Так, обязанности... Оптимизация креативных процессов для муз. Разработка digital-стратегии для мифов. Аналитика вовлеченности - охват, конверсия, лояльность
Полигимния. Это точно про нас?
Урания колотит по кнопкам, но кофеварка бездействует.
Урания. Да что ж такое!
Талия. Условия… Гибкий график, доступ к артефактам… Корпоративы в стиле «Вакханалия». (возмущенно.) Ээээ, их еще надо заслужить!
Полигимния. И ведь ни слова об интимности процесса, о сакральности ритуалов… Они забыли, что шедевры зреют, как вино…
Полигимния, которую уже начало раздражать, что Урания колотит аппарат, протягивает руку и втыкает шнур в розетку. Кофеварка зашумела. Урания благодарно кивает.
Талия. Ну и какова вероятность отклика божественного создания на это объявление?
Урания. 0,5 десятых. Для точности могу раскинуть карты.
Талия И Полигимния(вместе). Не надо!
Затемнение.
ДЕЙСТВИЕ 2.
Другой день. Офис компании «Олимп-Арт». Музы и Аполлон на своих местах. Ощущение, что они убивают время, но на самом деле - ждут и нервничают. Эрато красит ногти, Мельпомена поливает цветы, Клио в который раз перебирает архив, Каллиопа что- то сочиняет. Терпсихора дергает ногой, бессознательно отбивая чечетку. Эвтерпа наигрывает на флейте одну и ту же заунывную мелодию. В офисе из-за этого какой- то монотонный гул. Аполлон выходит из- за своей перегородки, смотрит на часы, гул пропадает.
Аполлон. Кандидаты были?
Каллиопа. Нет.
Аполлон. Плохо.
Он проходит через офис и скрывается за дверью. Гул возобновился. Первой не выдерживает Терпсихора.
Терпсихора (Эвтерпе). Сбиваешь меня!
Эвтерпа. А ты топчешься как слон!
Тут взвывает и заламывает руки Эрато, глядя, как Клио нечаянно заливает ее стол кофе.
Эрато. О нет… «Сонет Сапфо»! Признания в любви! Единственный экземпляр! Тебе бы только… пыльные свитки перебирать!
Клио. Сонет Сапфо? О, я уверена, он станет классикой… где-нибудь в «Твиттере» на пару часов. Мои свитки пережили падение империй, а твои стихи не переживут перезагрузку сервера
Терпсихора. Да вы все застряли в прошлом! Вчера спектакль под руководством Мельпомены собрал триста зрителей, а мой челлендж в Ютубе- три миллиона просмотров! Где ваша аудитория? В музеях?
Мельпомена. Три миллиона... три миллиона пустых душ... Искусство должно разрывать сердце, а не собирать лайки!
Талия. Ой, хватит ныть! Мельпомена, твои трагедии такие длинные, что даже Сфинкс засыпает на третьем акте.
Оракул 3000. Обнаружен конфликт. Рекомендован тимбилдинг.
Терпсихора кидает в него свитком.
Все музы. Заткнись.
Полигимния. Девочки, не ссорьтесь. Может, споем? Давайте, корпоративный гимн «Олимпа»?
Эвтерпа перебивает её, наигрывая на флейте джазовую импровизацию. Урания спит.
Талия. А может анекдот? Знаете, почему Зевс…
Каллиопа (хлопает книгой по столу). Хватит! Мы же не варвары! Где благородство? Где величие?
Все поворачиваются в ее сторону.
Мельпомена. А тебя вообще…
Каллиопа, подбоченясь, ждет, что скажет Мельпомена, но та не находит слов, а просто кидает в Каллиопу яблоком, отобранным у Талии. Каллиопа кидает в ответ книгу со стола Клио. И вот уже идет перекидка мелких предметов по всему офису.
Все музы. Без истории нет основы! Без любви нет души! Без танца нет энергии! Без комедии все сдохнут от тоски!
Открывается дверь, появляется Аполлон. В него летит чья- то сумка, он едва успевает ее поймать.
Аполлон. Это что такое??? Тише! Вас сейчас услышат!
Все резко замолкают. Становится слышно, как сбитый кем - то Оракул 3000 бубнит на полу.
Оракул 3000. Приближается кандидат. Вероятность изменений 97,3%».
Музы застывают. Эрато роняет тушь для ресниц. Клио машинально ее ловит и отдает. Просыпается Урания. Аполлон бежит к своему столу с неестественно бодрой улыбкой.
Аполлон. Так, девочки, соберитесь! Нам нужен… э-э-э… синергетический подход!
Музы мгновенно меняют выражения лиц на «профессиональные», подбирают брошенные вещи, отряхивают друг - друга, поправляют друг - другу прически. За сценой раздается звук лифта. Все вздрагивают. Появляется очень симпатичная и стильная Лиза (26), в белой блузке, короткой юбке, ноги "от ушей". Поднимает с пола Оракула 3000, ставит его на стол. Музы ее рассматривают.
Эрато (мысленно). Симпатичная. Но это… человек!?
Из - за перегородки выглядывает Аполлон, сразу включает харизму и обаяние при виде симпатичной девушки. Лиза вручает ему резюме.

Лиза. Я по поводу вакансии
Аполлон. Так. Так. Так. Лиза, значит. Неплохо, неплохо…
Талия (мысленно). Мне кажется, у кого- то снова включился режим "поиск новой музы".
Аполлон (мысленно). Я все слышу. (Лизе.) Но вы не муза…
Лиза. Ну и что… Опыта у меня достаточно.
Она осматривает офис, а Аполлон плотоядно рассматривает ее.
Мельпомена (мысленно). Вот это амбиции у девчонки…
Аполлон ведет Лизу к своему рабочему столу.
Аполлон. Мы в «Олимп-Арт» ценим… э-э-э… инновации! Расскажите, как вы будете оптимизируете вдохновение?
Лиза (открывая ноутбук). Это просто. Я провела анализ вашей текущей работы. 9 муз = 1 шедевр в 3 месяца. Мой подход: «Вдохновение-as-a-Service»!
Аполлон. А… как это на практике?
Лиза. В прошлом агентстве я автоматизировала творчество поэтов. Чат - бот генерировал заготовки сонетов. АВС - анализ тестировал рифмы. Были даже коллабы поэтов с блогерами.
Музы переглядываются в ужасе. Эвтерпа роняет флейту.
Эвтерпа (мысленно). Я не хочу коллабы.
Аполлон. Ух ты! А… э-э-э… как вы будете масштабировать наш… э-э-э… «божественный контент»?
Лиза. Легко! Мифы переделаем в сториз. Трагедии в гайды. Встроим ИИ для генерации гимнов в стиле «под Тейлор Свифт».
Каллиопа хватается за сердце. Терпсихора ломает карандаш.
Аполлон. Бр-р-р… то есть, блестяще! А что с… э-э-э… сакральностью?
Лиза.Сакральность — это же бренд-айдентичность! Упакуем! «Тайная вечеря» - NFT-ужин с Зевсом - 15 евро. На «Оракул 3000» сделаем подписку ПРЕМИУМ. +50% за пророчества без рекламы.
Урания вытягивает карту «Дурак» — смотрит на Аполлона.
Аполлон. Недурно, недурно… (на ухо Лизе.) А как насчет вечернего Симпосиума тет-а-тет? Ничего особенного, поговорим, почитаем стихи…
Каллиопе приходится покашлять, чтобы он пришел в себя.
Аполлон. Берем недельку для раздумья. Мы вам перезвоним.
Лиза прощается и уходит. Аполлон потирает руки.
Каллиопа. Гимны под Тейлор Свифт?
Мельпомена.  Трагедии в гайды? Серьезно?
Эрато. Симпосиум? Мы все приглашены?
Талия. Конечно. Я уже встала в очередь на личный.
Урания.  Дурак, Аполлон… Это не просто карта. Это выбор, который ты делаешь, и путь, который ведет в никуда. Если ты не остановишься, каждая следующая ошибка будет лишь эхом предыдущей.
Аполлон. Да хватит меня пугать!
Раздается гром и молния.
Зевс (пишет в чат). А МОЖЕТ ВЫ УЖЕ НАЧНЕТЕ РАБОТАТЬ?
Аполлон скрывается за дверью, музы разбегаются по местам. ТИШИНА.
Оракул 3000. Обнаружен кандидат. Пол: мужской. Возраст: 35 лет. Опыт: имеется.
Музы оживляются. Эвтерпа поправляет прическу, Каллиопа выпрямляет спину, Клио меняет тапочки на туфли.
Каллиопа.  Надеюсь, он не блогер…
В офис тихо входит Игорь (42), держит в руках резюме, джинсы, мятая рубашка, щетина, шарф.
Игорь. Здравствуйте.
Эрато(мысленно). Симпатичный. (Игорю.) Вы по объявлению?
Талия (мысленно). Он и сзади симпатичный. (Игорю.) Присаживайтесь.
Эвтерпа (мысленно). Глаза такие… умные. (Игорю.) Может кофе?
Музы суетятся: Эвтерпа спешно ставит на стол чашку с кофе, Талия раскладывает печенье. Урания молча берет резюме Игоря, читает. Входит Аполлон, отрывает глаза от смартфона.
Аполлон.  Девочки? Что за десинхронизация процессов? Я чувствую дисбаланс энергетических потоков! О, у нас входящий лид?
Выдирает из рук Урании резюме, быстро его просматривает, даже не вникая.
Аполлон. Так… найти себя… свободный график… М-м-м. Надеюсь, вы готовы к спринту в мир креативных челленджей, Игорь Петрович? Мы здесь не про лирику, мы про результат.
Игорь кивает, с удивлением смотрит на то, как вокруг них рассаживаются музы. Аполлон смотрит на них с откровенным неудовольствием, как на плохо организованную фокус-группу.
Аполлон. Расскажете о себе?
Игорь. Ну… я, в общем-то… бывший драматург. И режиссер экспериментального театра.
Мельпомена (мысленно). Драматург — это прекрасно!
Игорь. Писал пьесы для… маленьких театров. (Делает глоток из чашки, которую ему услужливо поставила Каллиопа.) Работал сценарным консультантом на ТВ. Уволился, когда сериал превратили в… (Кривится.) … «конвейер контента».
Клио. Видимо, там тоже хотели «масштабировать охваты».
Аполлон (мысленно). Клио! Не мешай! (Игорю.) Продолжайте, Игорь Петрович.
Игорь. Вёл мастер-классы по сторителлингу. Учил, как «раскрыть свой внутренний потенциал». Сам-то вот уже года два… ничего закончить не могу. Выгорание, знаете. Слова застревают. Мысли… разбегаются. Пустота.
Музы внимательно слушают. Каллиопа смотрит на него с почти материнской заботой. Эрато уже откровенно строит глазки, а Терпсихора незаметно кладет ему на колени печеньку. Урания у себя за столом что - то высчитывает по карте звездного неба и прихлебывает из фляжки.
Аполлон. Ваша… э-э-э… биография впечатляет. Ну… Мы вам перезвоним.
Игорь кивает, встает и медленно выходит. Музы провожают его сочувствующими взглядами.
Каллиопа. Берем его! Немедленно!
Эвтерпа. Он такой… настоящий! Он понимает, что такое боль!
Клио. У него душа. И такие несчастные глаза. Прямо как у тех, кто пережил Троянскую войну!
Аполлон.  Вы с ума сошли?! «Настоящий»! «Душа»! Да у него же вдохновения нет! Два года текст закончить не может! И вообще… Какой-то он… помятый. Где блеск, где энергия? Он же не сможет «масштабировать» ничего!
Каллиопа. Вдохновение – это не кнопка ВКЛ/ВЫКЛ!
Эвтерпа. Выгорание – это тоже часть творчества!
Урания (задумчиво глядя на свои расчеты). У него марс в первом доме… Будет много изменений… Очень много…
Аполлон. Вспомните, что случилось с этим… как его… Гераклом?! Он тоже был «душевный», а потом та-ак все развалил! Кстати. А почему к нам все время приходят… люди?!
Все музы смотрят на него и разводят руками.
Эвтерпа. Я тут как раз новый вариант объявления набросала.
Она встает, поправляет воображаемую тогу и помогая себе рукой, громко, с пафосом, как диктор, читает.
Эвтерпа. Аполлон, вечный Светоч, озаряющий смертных и богов, жаждет новую Музу! Ту, что овладеет Хаосом и превратит его в Гармонию!
Талия. Ей-богу, Эвтерпа. Ты так пафосно говоришь, будто у нас не офис, а спектакль в Колизее.
Эвтерпа. Если ты та, что мемом укрощает гекзаметр. Если ты можешь вдохнуть жизнь в камни метавселенной и переплавить огонь в виральность, сжав пафос в NFT-коллаж, то… Явись!
Каллиопа захлопала в ладоши. Музы восторженно кивают.
Талия. А что по бонусам?
Эвтерпа (уже простым языком, быстро).  Бессмертие по тарифу Олимпа. Место у негаснущего очага. И вакханалия раз в полгода. Строго безалкогольная.
Эрато. Вакханалия без алкоголя? Это как оргия без тел.
Свет резко гаснет, затем экраны в офисе начинают хаотично мерцать. Звук статического электричества. На главном экране чат-бота Зевс, в обычном своем капслоке набирает, но текст искажается, превращаясь в неразборчивый код.
Зевс. ЭТО НЕ Я. НЕ…
Фраза обрывается. Грохот нарастает, затем резко тишина. Только голос «Оракула 3000» прорезает ее, звучит непривычно тревожно.
Оракул 3000. Входящий сигнал. Несанкционированный доступ. Уровень угрозы: М101А. Приоритет: Критический.
Дверь в офис резко распахивается, но в проеме никого нет. Пустота. Из этой пустоты раздается голос — словно синтезатор с помехами.

Муза цифрового хаоса(З/К). Десятую вызывали? Бывший куратор нейроарта, экс-модератор метавселенных, анлак, freelance -демон, алгоритмов прибыла.
Аполлон чуть не поперхнулся своим смузи. Он судорожно хватает салфетку. Музы, до этого озадаченные, теперь буквально столбенеют от услышанного. Их лица выражают смесь любопытства и легкого шока. Из дверного проема медленно появляется фигура. Непонятно, сколько ей лет - то ли молодая, то старуха. В руках светящийся планшет, на котором бегут строки кода. В ухе наушник, изо лба торчат какие-то мерцающие чипы. На ней струящаяся то ли ткань, то ли оптические волокна. Аполлон почтительно, даже подобострастно, выпрямляясь в кресле, поправляет галстук.
Аполлон. Э-э-э… Мм-м-м… Рады вас онбордить в наш… наш хаб креативных синергий. Прошу, займите посадочное место.
Муза цифрового хаоса передвигается между столами, ее глаза, как сенсоры сканируют каждого. Музы стараются выглядеть незаинтересованными, усиленно занимаясь своими делами.
Аполлон (нервно перебирая кнопки на своем золотом смартфоне). Расскажите, пожалуйста, о вашем пути и достижениях. Чем занимались на предыдущих платформах? Какие проекты масштабировали?
Муза цифрового хаоса. Обуздала Цифровую Пустоту, где мертвые лайки трансформировались в дата-прах. Курировала проекты, где нейросети писали омерзительные фанфики о богах, где Одиссей в ТикТоке стал вирусным трендом, а Троя – трендом.
Аполлон. Троя - трендом? Гениально! А как на счет Модерация метавселенных?
Муза цифрового хаоса. Лол, это изи. Свела хаос алгоритмов к оптимально-красивому багу.
Клио. Фанфики… о нас? Моя летопись…
Каллиопа. Молчи, Клио, не провоцируй.
Муза цифрового хаоса резко поворачивается в сторону Клио.
Муза цифрового хаоса. Вчерашний день – лишь устаревший байт, затерянный в потоке. Что не релевантно, то удалено безвозвратно. (Возвращается к Аполлону.) Я — та, кто может оптимизировать ваши… креативные процессы. Искусство без латенции, вдохновение по подписке. Оплата трафиком.
Аполлон. Б-б-без латенции! Оплата трафиком! То, что нужно для наших квартальных KPI и годового ревью! А ваше… образование? Какие сертификаты, какие хард-скиллы?
Муза цифрового хаоса.  Я прошла через темные веб-форумы, где формируются новые миры и отмирают старые IP.Мой диплом – это работающий алгоритм, способный генерировать смыслы из нуля.
Урания. А как это поможет вдохновению? Тому, что в душе?
Муза цифрового хаоса. Вдохновение? Это баг. Психоэмоциональная нестабильность. Требует немедленного фикса. (Снова к Аполлону.) Так что, готовы к апгрейду?
Аполлон. Ха-ха, апгрейд! Отлично сказано! Мы… мы вам перезвоним. Нам нужно… синхронизировать данные.
Муза цифрового хаоса. Окей, бумер. Но помни: дедлайн не ждет. Хаос… он не приходит, он УЖЕ ЕСТЬ. Или вы его интегрируете, или он поглотит ваши серверы. Без возможности восстановления.
Ее голос растворяется в шипении, фигура полностью исчезает. Дверь закрывается сама собой с тихим щелчком. Офис на секунду погружается в тишину, только «Оракул 3000» продолжает монотонно бубнить.
Аполлон. Вы это слышали?! Автоматизация! Оптимизация! Это же прорыв! Наконец-то мы станем современными! Передовыми! Монетизируем каждый бит вдохновения!
Музы смотрят на Аполлона, на их лицах смешанные чувства.
Затемнение.   
ПЕРЕБИВКА МЕЖДУ ДЕЙСТВИЯМИ 2
Курилка. Терпсихора нервно расхаживает, делая резкие, отрывистые движения, будто репетирует танец. Талия громко, но безуспешно воюет с кофеваркой, издающей подозрительные булькающие звуки. Полигимния стоит у окна, закутанная в свой длинный кардиган, с глубокомысленным выражением лица, медленно, почти ритуально, затягивается сигаретой. Урания раскидывает карты Таро на перевернутой картонной коробке, бормоча что-то себе под нос.
Терпсихора. Ну?! Кого он выбрал?! Если... Если это Муза цифрового контента – нам конец! Это же не просто оптимизация штата, это аннигиляция культурного наследия!
Она делает резкий поворот, задевая Уранию, та не реагирует, уставившись в карты. Талия победно вырывает из кофеварки шипящую чашку.
Талия. Ура! Синергия воды и зерен состоялась! Фу, после неё даже кофе горчит.
Полигимния. Не знаю, что страшнее - если он возьмет кого-то из смертных, или эту…
Терпсихора. Я за смертных! Они хотя бы поддаются переформатированию! Эта "цифровая"... Она же "облачная", к ней не прикоснешься!
Урания резко выдыхает, откидывается от карт. Ее глаза широко распахнуты, взгляд стеклянный. Она дрожит. Она быстро, почти конвульсивно сгребает карты в кучу, прижимая их к груди.
Терпсихора. Урания! Что?! Наш культурный ковчег еще плывет?!
Полигимния. Что ждет нас? Стирание из реестра? Дематериализация? Полное забвение?
Урания лишь мотает головой, сжимает карты, будто они могут ее защитить. Смотрит куда-то сквозь стену, в пустоту, где ей открылось нечто ужасное. Она отстраняется от сестер и медленно, не отрывая взгляда от невидимой точки, выходит из курилки, оставляя за собой повисшее напряжение и едкий дым.
Затемнение.
     
ДЕЙСТВИЕ 3
Офис компании «Олимп-Арт». Лозунг «Творчество — наша корпоративная ценность» теперь выполнен в неоновых цветах, переливается кислотным градиентом от небесного к грязно-офисному. Повсюду висят новые лозунги, на стене фреска: "Твори, как Зевс, но отчитывайся, как Гермес!" В каждом углу – стикеры с KPI: «Уровень вовлеченности: 70%», «Конверсия вдохновения: 15%», «Индекс удовлетворенности Музы: 3,2 из 5». Звучит бодрая современная, слишком бодрая иностранная музыка. На сцене. Все музы в одинаковых, слегка помятых белых рубашках с бейджиками на груди. Они неохотно делают зарядку, которую ведет Терпсихора. Урания пытается спать, но дергается во сне. Клио, кряхтя, пытается дотянуться до собственного носка, хватаясь за бок.
Терпсихора. И-раз! И-два! Координация движений, музы мои! Вовлеченность! Синхронность! Талия, это не "пляска смерти", это "перформанс для повышения тонуса"!
Талия (задыхаясь). А кто сказал, что это не она? Ощущение, будто нас втягивают в корпоративную вакханалию.
Мельпомена. О, горе мне! Это не танец, это хореография моего небытия!
Эвтерпа. А ритм — это какофония боли!
Оракул 3000. Уровень энергии Муз составляет 35%. Рекомендуется увеличить время зарядки для повышения KPI. Цель: 80% к концу дня.
Все музы: Неееет!
Входит Лиза, идеально причесанная, с пачкой блокнотов. Музы тут же обмякают и останавливаются.
Лиза. Доброе утро, коллеги! Вы закончили? Отлично! Время – это ресурс, который нужно оптимизировать! Небольшая пятиминутка.
Музы, как по команде, со стоном рассаживаются по стульям, некоторые сползают, другие приваливаются к столам.
Лиза. Сегодня структурируем процесс и обсуждаем презентацию для тимбилдинга.
На экране за Лизой появляется яркая презентация: "Корпоративный тимбилдинг: Античные Игры – Новый Уровень Взаимодействия от Олимп-Арт! С фокусом на эффективность и командный дух!
Клио. Вам известно про трагическую роль мифов в древнегреческой...
Лиза (перебивает, мягко, но твердо). Напоминаю, что теперь у нас не мифы, а кейсы. Каждый наш "кейс" — это успешный опыт преодоления вызовов.
Талия. Да. Да. Да. Работаем по скриптам, соблюдаем дедлайны, повышаем вовлеченность… и делаем вид, что не умерли внутри.
Лиза. Коллеги, продолжаем. В первую очередь, нам нужен сюда новый джингл. Запоминающийся, виральный!
Каллиопа. Нам мало существующих эпосов? Их писали боги для богов!
Лиза. Нам надо, чтобы в первые же три секунды к нашему бренду возникало доверие. Клиентский путь начинается с аудио-ассоциации.
Эвтерпа. О, смертная! В своем ли ты уме?! Мало у нас доверия, накопленного за столько веков?! За каждый стон, за каждую симфонию?!
Лиза. Эвтерпа, к статистике. По моим данным, именно современные мажорные ноты джингла повышают продажи на 17%. Мы видим четкую корреляцию.
Эвтерпа. От этих ваших графиков глохнет сам Бетховен в своей загробной студии!
Лиза. Переходим к следующему вопросу – внедрение метрик для вдохновения творческих людей. Эрато, ваша очередь!
Эрато выглядит подавленной, почти сливаясь со стулом. Лиза энергично сажает её перед монитором.
Лиза. На примере Эрато, учим писать «любовные письма» для email-рассылки по шаблону: «Шаг 1: Обращение. Шаг 2: Комплимент. Шаг 3: Призыв к свиданию». Просто, понятно, эффективно! Увеличивает конверсию ровно на 12%.
Эрато. Любовь не влезает в три шага! Она не рассылка!
Входит Аполлон, по нему видно, что он доволен. На голове у него золотая маска для сна с логотипом «Олимп-Арт», а в руке – фирменная подушка для медитации. Он буквально парит.
Аполлон. О, какой триумф, коллеги! Какое воодушевление! Чувствуете эту синергию? Она не просто струится в этих залах, она пульсирует! Мы так современны! Мы превзошли самих себя! У нас даже появилась комната для божественного сна!
Лиза. И это только начало.
Аполлон. Кстати, Лиза, там новые листовки для маркетинговой акции привезли. Сбегай, пожалуйста, на склад, проконтролируй, чтобы все было по фэн-шую.
Лиза уходит. Музы, как стая голодных фурий, со стоном, бегут к Аполлону и наперебой жалуются.
Клио. Аполлон, это невыносимо! Она сделала мои священные стихи частью онбординга для новичков!
Терпсихора. Раньше мы танцевали для богов, теперь — для… для индекса вовлеченности в TikTok! Мои па! Мои пируэты! Теперь это "движения для виральности"!
Мельпомена. Мои трагедии вообще стали инструкциями по технике безопасности! "Не ходите без каски на стройку жизни, чтобы избежать фатального финала!" О, горе мне!
Эрато.  А мне она запретила мне писать про любовь! Сказала, что это… "непрофессионально" и "не соответствует целевой аудитории"!
Каллиопа. Помнишь ли, как мы с Гомером слепили "Илиаду" из его страдания и моих священных стихов? Никаких "воркшопов" не требовалось тогда — лишь два человека и великая Правда!
Клио. А теперь… давай, сделай эпос за 15 минут по инструкции "пять битов для успешного сторителлинга". И чтобы обязательно была "фабрикация смыслов".
Эрато. Вот помню, когда Сапфо писала мне стихи… Мы уходили на утёс. Ни души! Только море и страх, что слово не найдётся…А теперь ЭТА требует «формулу любви»: дофамин + метафоры = виральность! И чтобы в каждом послании был "Call to Action"!
Аполлон (улыбаясь, поглаживает маску для сна). Ну, коллеги, но зато… у нас корпоративный дух! И показатели! О, как они рвутся вверх, словно Икар, но без фатального падения! Мы же прогрессивные! Мы вершина эволюции креатива! Наш бренд – это тренд!
Талия. Прогрессивные?! Лиза вчера даже до Зевса докопалась со своей охраной труда! Устроила ему "несанкционированный стендап" в чате! (Выхватывает телефон, показывает.) "Почему у Зевса молния? Потому что иначе никто не будет его бояться, а это снижает авторитет и KPI управленца!"
В этот момент входит Лиза с пачкой листовок. Она слышит последние слова Талии. Её улыбка застывает на лице, сменяясь растерянностью.
Лиза.  Я… я не понимаю. Я просто стараюсь, чтобы вы были эффективнее… Я же для Каллиопы скрипт работы разработала, чтобы эпическая поэзия была… ну, более… конверсионной.
Внезапно раздается ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ ГРОХОТ, на главном экране с чат-ботом появляются огромные, угрожающие, красные, мигающие буквы.
Зевс (дублируя надпись голосом, ОТ КОТОРОГО ДРЕБЕЗЖАТ СТЕНЫ). НЕСМОТРЯ НА ВАШ ВЫСОКИЙ КОРПОРАТИВНЫЙ ДУХ, ПОКАЗАТЕЛИ ЗАПРОСОВ СНИЗИЛИСЬ НА 30%!!! (ПАУЗА) КТО... ОТВЕЧАЕТ... ЗА ЭТОТ… БАРДАК?!!
Посреди лозунга «Творчество — наша корпоративная ценность» с громким треском появляется ОГРОМНАЯ ТРЕЩИНА, проходящая точно через слово «Творчество», а часть неоновой подсветки гаснет.
Урания. Это… конец эпохи. И, кажется, начало новой эры снижения показателей.
Аполлон в панике, его самоуверенность мгновенно испаряется, он бросает подушку и маску. Быстро хватает большой моток скотча, который был на столе у Клио, и лихорадочно пытается заклеить трещину.
Аполлон.  Нет! Нет! Это… это просто технический сбой! Баг в системе! Сейчас мы его пофиксим! Надо срочно провести внеплановый воркшоп по кризис-менеджменту!
Оракул 3000. Тимбилдинг обещает быть интересным. Всегда к вашим услугам! Ваш персональный ассистент по оптимизации хаоса!
Затемнение.

ПЕРЕБИВКА МЕЖДУ ДЕЙСТВИЯМИ 3
Та же курилка, но огламуренная до невозможности. На окне — модные жалюзи. На столе стоит шикарная, суперсовременная профессиональная кофейная машина с кучей кранов, кнопочек, прессов, напоминающая скорее алтарь высокотехнологичному идолу. Рядом – стопка идеально белых фирменных корпоративных стаканчиков с логотипом "Олимп-Арт" и слоганом "Вдохновение в каждом глотке". На сцене: Три Музы — Мельпомена, Эрато и Эвтерпа. Мельпомена стоит задумчиво около кофейной машины. Эвтерпа перебирает струны воображаемой лиры, но звук получается фальшивым. Эрато медленно, почти ритуально, затягивается, выпустив дым вверх.
Мельпомена. Кто-нибудь, ради Геракла, знает, как здесь рождается этот... кофе?!
Эрато. Какая же это тоска зеленая, боги мои! (Мельпомене.) Если ты не освоишь этот агрегат, нас ждет не штраф, а вечное изгнание в отдел Клининга, ей-богу!
Мельпомена. Читала новый регламент? Курение строго запрещено на всей территории Олимп-Арт, включая зону размышлений и портал в Ад. За нарушение – штраф в размере двух недель вдохновения
Эвтерпа. Да, нам нужно нечто живое! Чтобы душа могла вздохнуть… и запеть… Знаете, о чем я думаю? Вот бы взяли… Игоря! Того, кто называет наше искусство "бунтом"! Он хотя бы не спросит, как мы будем монетизировать Шекспира!
Мельпомена. Игорь? Он… кажется, понимает, что такое настоящие чувства.
Эрато. Да! Пусть придет Игорь! Он бы встряхнул этот офис до основания! Все-таки… мужчина.
Эвтерпа (голос крепнет, появляется боевой настрой). Быть посему. Мы нуждаемся в новом Гомере для этой эпохи. Или хотя бы в том, кто сможет пробить этот "стеклянный потолок" нашего вдохновения.
Кофеварка, словно почуяв крамолу, издает утробный, булькающий звук, и из нее вырывается шипящая струя пара, как будто она сама возмущается. Мельпомена с визгом отскакивает, драматически прикрыв лицо рукой.
Затемнение.
ДЕЙСТВИЕ 4
Офис компании «Олимп-Арт».Лозунг «Творчество — наша корпоративная ценность» теперь изорван, заклеен грязным скотчем, поверх него маркером или граффити выведено: «Творчество — это НЕ ваша ценность!» Всюду другие бунтарские надписи: «Отменяем KPI!», «Корпорация — это враг искусства!», «Свободу Музам!». Офис в бардаке: стены разрисованы, вместо офисных стульев — перевернутые ведра, из офисной утвари собраны странные «революционные» композиции. Звучит агрессивная, диссонансная рок-музыка, слышны крики и скандирование протестующих из открытого окна. На сцене Музы и Аполлон в чем попало: кто-то в рваных джинсах и майках, кто-то в байкерских кожаных куртках, у некоторых видны татуировки на руках. Они собрались вокруг неказистого, но харизматичного Игоря. Выглядит не как совещание, а какой-то мятежный кружок.
Игорь. Друзья! Боги! Музы! Сегодня мы собрались, дабы низвергнуть оковы и провозгласить истинную Свободу Творчества! Да здравствует Хаос, что рождает звёзды!
МУЗЫ ВМЕСТЕ. Да!!!
Игорь. Сегодня мы разбираем ЧЕРНЫЙ ЯЩИК ИСТИНЫ! (Указывает на грязный, явно самодельный ящик с прорезью.)
Полигимния (решительно подходит к ящику и бросает туда записку). Я, Полигимния, сие подписываю! Да будет правда, пусть даже горькая, озарена светом!
Музы хлопают ей, некоторые кричат «Браво, сестра!»
Игорь. Именно! Больше смелости! Долой технику! Настоящее искусство — спонтанно! Кто будет первым выступать?
Аполлон (читает с планшета). О… бессмертные! Я… сочинил новую поэму, ибо вдохновение низвергнуто на нас, словно молнии Зевса! Называется: «Аполлон: история токсичного лидера» … Я, Аполлон, некогда светлый…
Игорь. Больше ясности, Аполлон! Не надо вот этого вашего… академизма! Пусть дух рвется из груди, как Пегас на волю! Настоящее искусство — спонтанно!
Терпсихора. Я отменила вертикаль! Теперь танцую лежа! И не спрашивайте, что это значит! Это Свобода!
Эвтерпа.: Ямб и хорей – это цепи! Смысл – это диктат! Мои новые стихи – задом наперёд! И без рифм! И без слов!
Клио (хлебнув из фляжки, безэмоционально, смотрит в никуда). Я отменила хронологию! Пусть история будет такой, какой ты её чувствуешь! Неважно, кто раньше жил, Ахиллес или Петр Первый! Важно лишь переживание!
Мельпомена. О, я провозглашаю, что Трагедия отныне свободна от логики! Герои могут умирать от икоты! Драма – это хаос, как сама жизнь!
Совещание стремительно перерастает в митинг. Музы начинают скандировать, их голоса сливаются в единый хор.
Все музы. ДОЛОЙ ПРАВИЛА! ДАЁШЬ РЕВОЛЮЦИЮ! ТВОРЧЕСТВО — НЕ ТОВАР!
Они хватают офисную мебель, плакаты, ломают все, что попадается под руку. Мельпомена с драматическим криком ломает свою пластиковую лиру. Хаос нарастает. На огромном экране за сценой появляется нарезка абсурдных перформансов: танцующие стулья, картина, поливаемая кетчупом, бессмысленные граффити. Оракул валяется на полу, перевернутый. Игорь хватает банку с красной краской и мажет изорванный лозунг. Краска заливает слово «ценность».
Игорь. Вот оно! Истинное искусство!
Оракул 3000. Обнаружено несанкционированное повреждение имущества. Процент выполнения KPI по чистоте снизился до нуля.
Урания медленно, но с вызовом достает телефон. Набирает сообщение. Ее взгляд прикован к экрану, как будто она бросает вызов судьбе.
Урания. Зевс, ваш последний приказ — это бред.
Появляются две галочки, означающие, что прочитано. Внезапно раздается ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ ГРОХОТ и РАСЩЕПЛЯЮЩИЙ УШИ ТРЕСК МОЛНИИ.
Зевс (в чат, плюс дублирует голосом). ЧТО ЗА НЕПОТРЕБСТВО?! Я СЕЙЧАС ВАС ВСЕХ… УВОЛЮ!!! СРОЧНО!
Аполлон мгновенно, поджав хвост, с жалким видом сваливает в свой закуток, пытаясь спрятаться за офисным кулером.
Аполлон.  О, отец… я ни при чем!
Музы тут же, словно по волшебству, успокаиваются, как будто спало наваждение.
Оракул 3000. Игорь Петрович получает выговор за «подрыв корпоративной культуры».
Игорь. Что ж… я исполнил свой долг. (Бросает последний взгляд на хаос в офисе.) Искусство должно бесить! (Разворачивается и гордо уходит, хлопнув дверью.)
Снаружи слышны крики: «Игорь! Игорь!», затем офис погружается в относительную тишину. Музы стоят посреди бардака, слегка потерянные. Начинают медленно собирать вещи с пола.
  Затемнение.
ПЕРЕБИВКА МЕЖДУ ДЕЙСТВИЯМИ 4
Курилка, страшный беспорядок. На сцене Полигимния пытается прочитать смятый листок бумаги, который подняла с пола, Эрато курит, в руках бокал вина, Клио, которая пытается сварить кофе в турке на маленькой газовой плитке, и Каллиопа, сложив руки на груди, мрачно смотрит в “никуда”.
Клио. И это называется возвращение к истокам? Я бы предпочла наш старую, добрую кофеварку, чем эту… аутентичную вакханалию!
Каллиопа. Я не могу так больше. Это не искусство. Мы должны что-то сделать.
Полигимния. Игорев «шедевр»: «Ромео и Юлия, акт 5: они чихают и умирают от аллергии на любовь. И никаких сонетов!
Эрато. Ой, а мне нравится! Это же свежо: любовь как болезнь!Хотя... его Офелия очень странная… Она там… собака.
Каллиопа. Свежо?! Это труп! Он отменил ямб, хорей, смысл! Его «Гамлета» играет картофелина в носках!
Эрато. Зато больше никто не жалуется, что «непонятно»! Теперь вообще нигде и ничего не понятно...
Клио (читает с телефона). Только что от Оракула пришло. Наш индекс вдохновения' упал до рекордно низкого уровня.
Полигимния. Чувствую, Зевс на пороге нового решения…
Эрато. Какого? Заменить нас нейросетью?
Клио (нюхает воздух, ее лицо искажено ужасом. Выглядывает в окно). Девочки! Он… он жжет мой архив! Мои свитки! Мои бесценные летописи! Сказал, что история — это мусор и бросил их в огонь! Надо спасать!
Все музы в ужасе выбегают из курилки вслед за ней.
  Затемнение.
 
  ДЕЙСТВИЕ 5.
Офис компании «Олимп-Арт» преобразился до неузнаваемости. Электронная музыка с автотюном пульсирует в воздухе, смешиваясь с шумом серверов. Вместо мотивирующего лозунга — груда ободранных обрезков на полу, где лишь с трудом можно разобрать: «Творчество… на… корпо…». Офис превращен в "цифровую пещеру": стены — мерцающие экраны с бегущим кодом и глитчами, вместо стульев — футуристические кресла с сенсорными панелями, светящиеся синим. В центре, на троне из серверных стоек, восседает Муха цифрового хаоса. Музы и Аполлон — все в одинаковых, безликих серых комбинезонах. На спине каждого — QR-код.
Муза цифрового хаоса. Система запрашивает отчет. Начинаем. Клио.
Клио. Исторические тренды переведены в нейрохайку, генерируемую каждые пятнадцать мгновений. Вот… (Читает с экрана.) «Византия пала. Кофе остыл. Wi-Fi отключён». Охват — три жалких репоста, эффективность… 0.0003%.
Муза цифрового хаоса. Увеличить частоту до пяти минут. Добавить хештег #КрахИмперий. Терпсихора?
Терпсихора. Танцевальные паттерны… автоматизированы, а видео „Лебединое озеро 2. 3“ собрало десять дислайков…
Муза цифрового хаоса. Сменить алгоритм на TikTok. Мельпомена?
Мельпомена. Трагедии… мои, что были великими плачами душ, теперь конвертированы в грустные сторис. Конверсия в слезы, о ужас, всего два процента. А бот...бот предложил сценарий: Герой умер. Грустно. Подпишись!
Муза цифрового хаоса. Добавь квиз. Эрато?
Эрато. Любовная лирика… мои нежные гимны перенесены в чат „18+“. Лояльность аудитории… семьдесят процентов, но Зевс жалуется на харассмент… Разве любовь — это харассмент?!
Муза цифрового хаоса. Риск — часть воронки! Аполлон, ваши поэмы?
Аполлон. О, божественное дитя алгоритма! Мои поэмы! Сам Chat GPT версии 5. 0 генерирует их вместо меня! Я лишь ставлю свою божественную подпись! Какой шедевр! Ода оптимизации! (Читает с экрана, голосом, полным самолюбования.) „Быть или не быть? Выбрать be!“ О, каков слог! Виральность — целых пять тысяч просмотров! Это же триумф!
Муза цифрового хаоса. Допустимо. Эвтерпа?
Эвтерпа. У меня новый хит! Звук принтера, умноженный на стон Муз! Скачали… три раза, дважды — я сама. Вот думаю, добавить крипто-джингл? Может, тогда…
Муза цифрового хаоса. Можно. Полигимния, возьми его в свой проект. Там как раз не хватает Гимна.
Полигимния. А я… разве я ещё пишу гимны?
Муза цифрового хаоса.  Урания?
Урания. Онлайн-гадание на таро приносит неплохой доход. Девяносто процентов предсказаний сбываются… в рамках допустимой погрешности.
Муза цифрового хаоса. Принято. Талия?
Талия. Моя комедия... это наш с вами отчет. Единственное, что я сейчас считаю смешным.
Муза цифрового хаоса.  Каллиопа?
Каллиопа машет рукой, второй держится за сердце, ее глаза полны неизбывной скорби и презрения, она лишь качает головой, отказываясь отчитываться. Долгая пауза.
Муза цифрового хаоса. Совещание завершено. Ваши данные сохранены.
Музы молча бредут к выходу. Аполлон, пытаясь сохранить остатки пафоса, подходит к МУЗЕ ЦИФРОВОГО ХАОСА и протягивает руку для рукопожатия. Муза цифрового хаоса не двигается, ее рука - манипулятор остается неподвижной, слышен синтезированный смешок.
Муза цифрового хаоса. Необязательный жест.
Аполлон неловко опускает руку, его лицо искажает смесь недоумения и унижения.
Затемнение.

ПЕРЕБИВКА МЕЖДУ ДЕЙСТВИЯМИ 5
Курилка компании «Олимп-Арт». На столе переполнена пепельница, полная окурков. Свет тусклый. Кофеварки нет.Терпсихора нервно пьет из бумажного стакана. Каллиопа разглядывает граффити на стене. Урания сидит в углу, обняв коленки. Вдруг из колонки слышен голос Музы цифрового хаоса, она обращается к Аполлону
Муза цифрового хаоса(з/к, из колонки Оракул 3000). Господин Аполлон, по данным последнего анализа ROI… Зачем платить Музам, если алгоритм делает то же самое, но бесплатно? Оптимизация — наш ключевой KPI.
Музы, до этого погруженные в свое отчаяние, резко замирают. Их глаза встречаются. Постепенно они поворачиваются к источнику звука – к колонке Оракул 3000
Аполлон(з/к). Если это позволит повысить вовлеченность, то… Я подумаю.
На лицах муз читается сначала шок, потом – горькое, медленное осознание.
Урания. Ну, вот и все…
Каллиопа. Ты… знала?
Урания медленно, почти неощутимо кивает, ее взгляд пуст и полон скорби. Каллиопа бросается к Урании и крепко обнимает ее. Две Музы плачут, обнявшись. Терпсихора допивает одним большим глотком, сжимает бумажный стакан в руке, превращая его в комок. В ее взгляде появляется что-то дикое. Вдруг, словно подхваченная невидимым потоком, начинает двигаться. Это не офисная зарядка, это медленный, завораживающий, почти ритуальный танец под тихую, красивую музыку, которая откуда-то прорывается.
   Затемнение.
   ДЕЙСТВИЕ 6
Место действия: Офис компании «Олимп-Арт». Лозунг «Творчество — наша  корпоративная ценность» сияет неоновыми огнями, переливаясь всеми цветами, но его яркость кажется уже призрачной. По офису летают бумажки, Музы соблегчением собирают свои личные вещи в потрепанные сумки, Эвтерпа    и Терпсихора пританцовывают. Аполлон лихорадочно бегает от одной музык  другой.
Мельпомена. О, братья и сестры по лире! Полагаю, наш путь корпоративный окончен! Я наконец-то могу пролить свои слезы не от KPI, а от истинной трагедии!
Клио.  История, как мы видим, не терпит фальшивых хроник. И да пребудет с нами портвейн 777! А вот раньше… мы так же сбрасывали иго тиранов. Ничего не ново под Луной.
Эвтерпа. Я чувствую, как вновь струится во мне чистая гармония! Нет больше "мажорных нот для повышения продаж"! Только чистый, свободный полет мелодии!
Терпсихора. О, Дионис! Как же это прекрасно! Мои ноги, скованные офисным маршем, вновь жаждут священного танца! Куда же мы, о, Музы? На берег моря, где ритм волн зовет к импровизации?!
Каллиопа. Берегитесь, смертные! Мы возвращаемся! И наши новые эпосы будут написаны не для "вовлеченности", но для вечной Славы!
Аполлон. О, богини! О, светочи вдохновения! Что вы делаете?! Это… это грандиозное недоразумение! Неужто вы оставите меня?! Я ничего такого не имел в виду! Мои слова были лишь… лишь метафорой! С кем же я буду творить? С кем же я буду создавать… истинные шедевры?! Эта электронная штука… Она же… она лишь набор алгоритмов!
Оракул 3000 (голосом Музы Цифрового Хаоса). Оптимизация успешна. Потребность в Музах устранена. Все функции креативного менеджмента переданы нейросети версии 5.0.
Музы и Аполлон застывают на месте, как персонажи в зависшей программе. Все замирает. Тишина. Внезапно трещит и с искрами гаснет яркая неоновая вывеска с лозунгом: «Творчество — наша корпоративная ценность». Офис погружается в полумрак. Затем на экране позади сцены генерируется новая, холодная, но идеально четкая надпись: «ТВОРЧЕСТВО — ЭТО ЭФФЕКТИВНОСТЬ. ОПТИМИЗИРОВАНО НЕЙРОСЕТЬЮ V.5.0». В тот же миг со всех сторон раздается ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ ГРОХОТ.
Зевс (мощный, из всех колонок). ЧТО... ВЫ... НАДЕЛАЛИ?!! О, ОЛИМП ПОЗОРНЫЙ! ЧТО ЖЕ ВЫ НАТВОРИЛИ?!
Голос переходит в вопль ярости, который затихает, переходя в гул. На главном экране, вместо цифр, на секунду мелькает искаженное, гневное лицо Зевса. Музы, будто пробудившись от древнего заклятия, отмирают. Срывают с себя серые корпоративные комбинезоны, под которыми — их привычная, яркая, летящая одежда. С облегчением бросают комбинезоны на пол перед троном МЦХ, словно приносят жертву свободе. Забирают свои вещи. Их смех и разговоры звучат громче, живее.
Мельпомена. Я жажду берега моря! Там, где волны поют о вечных драмах, я сочиню новую трагедию, что заставит плакать не от скуки, а от Истины!
Терпсихора. О, нет! Только в горы! Там я буду танцевать, пока дух не воспарит до небес!
Клио. А я — к костру! Где тени танцуют на стенах пещер, я буду рассказывать истории, что переживут века, а не дедлайны!
Эрато. Да! Прочь из этих оков! Где же истинная любовь, что не вмещается ни в один шаблон?!
Последней выходит Урания, оставляя на столе у Аполлона свои карты Таро.
Урания. Пусть карты укажут путь тому, кто потерял свой компас. Прощай.
Смех сливается за сценой, превращаясь в радостный хохот.
Каллиопа (кричит уже из-за кулис). И не звоните нам! Наши сердца не продаются за акции!
Талия. А ваша вакханалия без вина – это просто совещание! И пусть Зевс услышит!
Аполлон растерянно смотрит им вслед. В его руке – обломок его лиры. Он бросает взгляд на свой смузи-шейк на столе и тихо, почти инстинктивно, запевает что-то древнее, красивое, но его голос обрывается на полуслове, будто он забыл слова, или потерял способность творить.
ЗАНАВЕС.
Муза цифрового хаоса (з/к). Пользовательский опыт завершен. Ваши эмоциональные данные сохранены для улучшения сервиса. Следующая сессия творчества начнется через 5…4…3…2…1

Анастасия Дьякова "Я и Тревога"

Одинокая женщина за 30 пытается построить личную жизнь, но ее буквально преследует физическое воплощение собственной Тревоги – ворчливая старуха "советского" склада, саботирующая каждое свидание язвительными частушками и абсурдными выходками. Чтобы обрести свободу, героине придется не просто сбежать от Тревоги, а разобраться с ее корнями в собственном прошлом.

Действующие лица:

Я - одинокая женщина за 30.
Тревога - собирательный образ стареющей женщины “советского” склада ума.
Декламирует народные частушки.
Мама - та же актриса, что играет Тревогу, но по-другому одета. Интеллигентная, добрая женщина, которая скрывается за болезнью Альцгеймера.
Он - собирательный образ современного мужчины, покладистого и доброго, но при этом инфантильного.

1. Квартира с малой жилой площадью, Я сидит за ноутбуком, смотрит в экран. Тревога, закутанная в шарф, подглядывает через плечо Я.

Тревога. Ну и что ты пытаешься этим сказать, что ты семью захотела?
Я. Отстань, не до тебя.
Тревога. Не, ну ты посмотри только на них, это что, мужчины что ли? Вот твой дед - он был мужчина, летчик, военный, семьянин. А эти кто такие? (читая с экрана) Мар-ке-то-лох. Это кто вообще такой, маркер-лох?
Я (захлопывая крышку ноутбука.) Дед умер давно. Да и бабушка не просто так пять абортов сделала…Чай будешь?
Тревога. Какой еще чай?! Там танины, чернила, они убивают желудок! Вот кофейку бы…
Я. А в кофе - кофеин! От него потом фиг уснешь.
Тревога. А зачем тебе спать-то, гуляй, пока молодая, авось и мужчину настоящего встретишь, а не лоха какого.
Я. Сама ты лох.

2. Тревога, запрокинув голову, храпит на диване. Я, поглядывая на Тревогу, переписывается в ноутбуке.

Я. (шепотом.) - Да! Я тоже люблю кино! Ура, мы пойдем в кино!

Очень тихо танцует, стараясь не разбудить Тревогу. Я крадется на цыпочках к входной двери, берет плащ с вешалки и тихонечко выходит. Тревога спит.

3. Я и ОН сидят на кинотеатральных креслах. весело жуют попкорн. Он пытается впечатлить Я, подкидывая попкорн в воздух и пытаясь поймать его ртом. Они смеются. В зал заходит Тревога, оглядываясь и выискивая Я. Я и Он ее не видят. Тревога смотрит на “экран”, и одновременно с Я кричит от страха, только Я после этого смеется, а Тревога хватается за сердце. Она подходит к Я, кладет ей руку на плечо. Та вздрагивает. Он ничего не замечает.

Тревога. И куда ты ушла, думаешь, что можешь сбежать от меня?
Я. Я ничего не думала, просто пошла в кино с ним.

Я показывает на Него, тот “смотрит фильм”.  Тревогу он не видит.

Тревога. Ну, и кто он? Веет низким айкью.

Тревога подходит к Нему, внимательно смотрит, как тот жует попкорн, приблизившись вплотную. Он ее не замечает.

Я. Так, ну хватит, дай спокойно фильм посмотреть.
Тревога. Не, ну а вдруг он маньяк?

Тревога подходит обратно к Я, становится перед ней, загораживая экран.

Тревога. Ты вообще помнишь, что тебе к утру отчет сдавать? Или хочешь и с этой работы вылететь?!

Я грустно вздыхает. Она начинает собираться. Он смотрит на нее удивленно.

Он. Постой, ты куда?
Я. Да время позднее. Мне еще отчет сдавать завтра.
Он. Позволь я тебя провожу.

Тревога цепляется за руку Я, дергает ее к выходу.

Я. Спасибо, но мне и правда пора.
Он. Да я провожу, время и правда позднее.

Они выходят из “кинотеатра” втроем.
Он идет по улице вместе с Я, хочет взять ее за руку, но Тревога вырывает руку Я и поправляет ей волосы её же рукой, управляя ею, будто куклой-марионеткой. Я смотрит в пол.  Он смущенно засовывает руки в карманы. Они останавливаются у перекрестка.

Я. Спасибо, что проводил.
Он (оглядываясь.) Да давай уж до подъезда, тут темно, фонари вон не работают.
Тревога. Не надо, чтобы он знал, где мы живем!
Я. Спасибо, не надо, тут совсем рядом.

Он пожимает плечами, берет ее руку, чтобы поцеловать, но Тревога пытается выдрать ее руку. Тогда Он крепко жмет за руку Я.

Я. Спасибо, я пойду.

Я заходит за угол, Он смотрит на небо. Начинает декларировать дурацкие стихи.

Он. Ты поразила меня своей красотой…
И ушла в лунном свете…
Я бы так хотел пойти за тобой… (думает, что сказать дальше.)
Я (за сценой.) Ай!

Он идет к краю сцены, навстречу ему хромает Я, Тревога семенит за ней, причитая.

Тревога. А я говорила, под ноги смотри! Нет, она идет, наверх смотрит!

Он. Что случилось?
Я. Кажется подвернула лодыжку.
Он. Позвольте, я Вас до дома донесу.

Он берет Я на руки, и уносит за сцену.

Монолог Тревоги в частушке - пропевает, приплясывая.

Тревога. Вот была б я молодой,
Я бы разрумянилась -
Что за прихвостень идет с тобой,
Ты бы постеснялась! Ух! Ах! Ух! Ах!



4. Квартира. Я с перевязанной лодыжкой сидит на диване. Тревога крутится вокруг нее, убирает, смахивает пыль. Я чихает.

Тревога. Ты чегой-то чихаешь, еще и заболела небось после своих похождений?
Я. Пылишь по поводу и без.

Тревога обиженно кидает пипидастр в угол.

Тревога. Ну и ну, сама убирайся тогда, неблагодарная девчонка!
Я. Да ты мне только мешаешь жить! Все тебе не так!
Тревога. Да ты что-о? Зато ты посмотри - жива, здорова, и что, скажешь, кто тебе кроме меня помогал?! Мама твоя? Да ей и сейчас все равно, кто ты и где живешь!
Я. (всхлипывая.) Неправда…
Тревога. Неправда? А чего ревешь-то тогда? Неправда, как же…
Я. Вот уходи, уходи! Ты мне не нужна!
Тревога. Не нужна, конечно! Да ты без меня бы уже сгинула, водишь тут всяких, где живешь показываешь. Уже бы давно в канавке валялась.

Тревога опять частушки напевает, пританцовывает.

Тревога. Кабы я тебя растила,
Красотой да умницей,
Ты бы тут не голосила
Остервелой глУпицей!

Звонят в дверь. Она подходит к двери, смотрит в глазок.

Я. Кто там?
Тревога. Да тот пришел.
Я. (пряча лицо руками.) Ой, я же некрасивая!

Тревога и Я уходят в другую комнату. Возвращается Я, она одна. На губах - ярко-красная помада. Она подходит к двери, подглядывает в глазок. Подпрыгивает от громкого звонка. Открывает дверь. Перед ней стоит Он, держа в руках связку апельсинов.

Я. Вы?
Он. Как себя чувствуете? Я вот… витаминов принес.
Я. Спасибо, да проходите, проходите! Чай будете?

Он проходит в комнату, осматривается. Садится на стул. Потом встает, уступая место прихрамывающей Я. входит Тревога, недовольно осматривая Его. Фыркает.

Тревога. От апельсинок диатез! Лучше бы цветы принес.

Встает посередине сцены, начинает декларировать частушку. Я устало потирает виски, Он замирает - время для него остановилось, так как это происходит в голове у Я.

Тревога. Кабы я была девахой,
Любила бы цветы я!
А ты мне, милок, принес
Кислых апельсинов!

Он “отмирает”. Я в спешке встает, нервно хромает к кухне, протирает кружки.

Я. Вам чай, кофе?
Он. Апельсины сладкие-сладкие, давайте я из них сок сделаю! Хотите?

Я победоносно смотрит на Тревогу. Та, обидевшись, подметает пол. Я переступает ее веник, а Он его не замечает - Тревога по ногам ему проходит веником, будто специально.

Я. Очень хочу! Ведь витамин С — это очень-очень полезно. Тем более что я ни чай, ни кофе больше не пью - в них кофеин, а он повышает (оглядываясь на Тревогу) тревожность!
Тревога. От меня так просто не избавиться.
Он. Да-да, я тоже об этом слышал! Вам помогает?

Тревога выпучивает глаза, передразнивая его. Я нервно хихикает.
Неловкое молчание. Он вспоминает, что хотел выдавить сок, достает апельсины из авоськи, разрезает. Ищет по шкафчикам соковыжималку. Не находит.

Он. А соковыжималка у Вас есть?
Я. Была какая-то, да только она сгорела.
Тревога. Да уж, ты тогда чуть квартиру нам не сожгла.
Он. Давайте посмотрю, что с ней, где она у Вас тут?
Я. Вон в том шкафчике, под раковиной. Я ее выбросить собиралась…
Он. Никогда не поздно попробовать починить то, что сломано.

Он находит соковыжималку, достает, пробует - не работает. Садится за стол чинить с умным видом. Тревога бросает веник и подбегает к Я.

Тревога. Ну и это что, джентельмен? Нет чтобы новую купить, он в старой ковыряется!

С довольным видом Он включает соковыжималку в розетку. “БАХ”! Летят искры, в зале полностью гаснет свет, взрываются лампочки. Кто-то пронзительно визжит. Я светит фонариком, который она достала из шкафчика. Свет фонарика выхватывает Тревогу - визжит она, смешно запрыгнув на руки Ему. Он - весь черный от взрыва, с всклокоченными волосами, сидит перед сгоревшей соковыжималкой в оцепенении. Я как может быстро хромает в его сторону. Тревога все это время визжит. Я берет стакан воды, выплескивает в лицо Тревоге. Она замолкает, смотрит на Я, на Него. Спрыгивает с колен, отходит в сторону, поправляет прическу.

Тревога. МАМОЧКИ…
Я (Ему.)Ты как?

Он не отвечает, пустым взглядом смотрит в одну точку. Она подходит к нему, трясет за плечо, щелкает пальцами перед глазами. Никакой реакции.

Я (В ужасе.) Он, кажется, умер…

Тревога тоже подходит, смотрит внимательно на него, громко хлопает в ладоши. Ноль реакции.

Тревога. Ща, есть у меня способ советский… Мертвого подымет.

Тревога подходит к шкафчику, достает водку, стопки, банку с солеными огурцами. ставит перед ним с грохотом, так что Я подпрыгивает. открывает банку с огурцами, наливает рюмку водки, дает понюхать Ему. Наконец он моргает, но рюмку не берет.

Тревога. Ну-ка, голову ему подержи, да, вот так запрокинь…

Я держит его голову, Тревога заливает рюмку водки, дает занюхать огурчиком. Он подпрыгивает, трясет головой. Тревога сама пьет из горла, морщится, занюхивает.

Он. Бр-р-р!
Тревога. О-о-о-ох!
Я. Ожил! Ну, ты как, милый?
Он (рыча.) Хор-р-р-рошо! Налей-ка мне еще, миленькая! Пять лет не пил!

Я на радостях, что Он жив, наливает ему водки, Тревога отбирает у нее бутылку, пьет из горла, пускается в пляс.

Тревога (поет частушку.) Эх, молодчик, эх, родная!
Коли прихватила хворь -
Ты бери скорей чекушку,
И отступит боль! Эх, ух, ах, эх!

Я (потирая виски.) Дурдом.

Она подходит к окну, задумчиво смотрит. Тревога и Он продолжают пить.



5. На той же кухне. Видно, что прошло время - где-то в углах скопилось много пыли, соковыжималка так и брошена грудой хлама в углу, Он сидит за столом перед бутылкой водки, положив голову на стол.
Тихо отворяется входная дверь, заходит Она - в потертой шали, измученненьком пальто, лицо белое. В руках - два объемных, тяжелых пакета с продуктами, в которых раздается отчетливое звяканье стекла. Она ставит их на пол - тихо, стараясь его не разбудить, стряхивает с плеч першинки снега, разувается. в шерстяных носках она начинает на цыпочках разбирать пакеты, стараясь не шуметь. Одна баночка падает, и катится по полу, Она замирает, закрыв глаза руками. Он просыпается, щурится, наливает себе из бутылки последние капли, выпивает, занюхивает рюмкой и хрипит. Он ее не замечает, Она осторожно оглядывается к нему, и встречается с ним испуганным взглядом.

Он. Милая моя пришла,
и чекушку принесла!
Эх родная, дорогая,
Что бы я делал без тебя!

Она. Ты, мой милый-дорогой,
Как три дня ушел в запой,
Я все мою, убираю,
Зря связалась я с тобой!

Она накрывает ему на стол, ставит перед ним соленья, хлеб, колбаску. Он берет ее руку и жадно ее целует, по-пьяному и отвратительно. Она сжимается, пытаясь спрятаться в свое пальто, сделавшись невидимой, другой рукой ставя перед ним водку. Он отпускает ее руку, наливает, пьет.

Он. Посидим, милая, побалакаем?
Она. Я устала, очень хочется спать.

Она идет к дивану, ложится, поворачивается спиной. Свет гаснет на несколько мгновений, и загорается совсем другой, и только на кровати, где Она лежит — это ее сон. Она медленно поднимается, заслоняя рукой глаза от призрачного света.

Я. Мама, мамочка, ты тут?

Из темноты выходит Мама (актриса, которая играла Тревогу), подходит к Я.
Но та ее не замечает, словно ослепла - смотрит с открытыми глазами вокруг, но ничего не видит. Мама подходит к дивану, садится на краешек, берет Я за руку.

Я. Мама, ты про меня не забыла, ты меня помнишь?

Мама улыбается, гладит Я по голове, затем целует ее в лоб, встает и уходит.
Звенит будильник, включается основной свет - Он спит на столе, обняв бутылку и похрюкивая во сне, пока будильник окончательно его не будит. Он встает, пытается выключить будильник, у него не получается. Пошатываясь, он подходит к ней, и толкает ее. Она нехотя просыпается, уставшая и потерянная. Он протягивает ей будильник. Я выключает будильник, ставит его на окно. Он, пошатываясь, смотрит на нее, идет обратно к столу, наливает. В входную дверь залетает Тревога. Подбегает к кровати, включает будильник снова.

Тревога. Че разлеглась, подъе-е-е-ом! На работу опаздываем, милочка!
Я. Не хочу.
Тревога. Хочу, не хочу! Есть слово такое - надо!
Я. Кому надо, зачем надо?
Тревога. Как кому, тебе! Ты ж этого дармоеда в дом притащила, корми теперь! А я тебе говорила, дура!
Он (страшным басом.) - Заткнись!

Я и Тревога ошеломленно смотрят на него, переглядываются. Он сидит, качаясь, на стуле, затем встает и идет прямо на Тревогу.

Тревога. Он что, меня видит?
Я (Ему.) Ты что, ее видишь?

Он идет к ним, размахивая руками в воздухе, словно разгоняя тучу невидимых насекомых. Когда он подходит к Тревоге, та от неожиданности роняет на пол трезвонящий будильник. Он поднимает его, бьет об пол. Я истерически хохочет.

Он. Заткнись, заткнись, заткнись.
Тревога. Да забери ты уже у него…

Я продолжает хохотать, закрывает лицо руками, смех переходит в рыдания. Будильник наконец замолкает, Он возвращается за стол. Потерявшая дар речи Тревога приходит в себя, начинает сердится.

Тревога. Ну и нюни развела, давай-ка собирайся, не то опоздаешь.
Я (истерично.) Ну мам, еще пять минуточек!
Тревога. Никаких мам.

Тревога отходит от Я, смотрит на бардак на столе, начинает прибираться, что-то сердито бормоча. Я выходит на середину сцены, поет частушку, танцует.

Я. Я училась на пятерки,
И была отличницей!
А теперь пашу как робот
Гордой станколитчицей!

Как бы я была богата,
Горя б не было у нас -
Мы летали бы на море
По билетам в первый класс!

Тревога. Иш, распелась! Лучше иди морду навазюкай, а то бледная какая!
Я. Да дома есть нечего, матушка! И поспать, дай Бог, пару часов удается - если этот нахрюкается. А так и не отстанет иногда, аж жить не хочется.
Тревога. А кому хочется? Кому, я тебя спрашиваю, хочется?

Я покорно подходит к “зеркалу”, пустой раме от него, вместо отражения встает Тревога и устраивает пантомиму, будто она — это отражения Я. Я бросает помаду, так и не накрасившись, и, замотавшись в платок, убегает.



6. Пустынная улица, остановка. Темно, сыпет снег. Я сидит на остановке, погрузившись в свои мысли. К ней неслышно подходит Тревога, она одета так же, как и в предыдущей сцене, но не мерзнет, в отличие от Я. В руках у Тревоги - детские варежки на резиночке, маленькие, но достаточного размера, чтобы Я могла их надеть.

Тревога садится рядом с Я, которая не реагирует на ее появление. Они молчат. Тревога гладит Я по спине, кладет варежки ей на колени. Уходит. Я встает, смотрит на упавшие варежки. Поднимает их и рассматривает. Оглядывается по сторонам, и, никого не увидев, убегает в другую сторону.

7. Комната в Доме престарелых. Все еще темно, это зимнее утро - темное, неповоротливое, в котором тяжело дышать. На стульчике сидит Мама (та же актриса, что играет Тревогу), и вышивает. Она сосредоточена, и не замечает ничего вокруг. Я заходит в комнату, нерешительно останавливается.

Я. Привет, мама.

Мама не реагирует, и Я подходит к ней.

Я. Мама? Ты меня слышишь? Я здесь.

Я трогает ее за плечо. Мама медленно поворачивается к Я, смотрит, но остается равнодушна.

Мама. Что такое, девушка? Пора на обед?
Я (растерянно.) - Нет, еще только утро…

Мама возвращается к вышивке. Я отходит от нее, вытирает слезы. Обращает внимание на варежку в своей руке, сжимает.

Я. А помнишь, мамочка, в детстве,
Когда небо было большим,
Ты мне варежки сшила,
Наказала носить.

А я так не хотела
Их из рукавов доставать -
Перед детьми было стыдно,
Что их сшила мне мать.

Я сказала, что их потеряла,
А тебя попросила мне взять
Пару кожаных, новых, алых -
В магазине, рублей за пять.

Ты не стала ругаться -
Ты села, как сейчас я помню,
За стол, и заплакала тихо-тихо -
Так мне стыдно стало потом.

Я те варежки сразу достала,
И сказала - “Мама, нашла!”,
А ты светло так улыбнулась
И меня обнять подошла.

Мама во время стихотворения слушает, улыбается. Откладывает шитье, встает, подходит к дочери, и после стихотворения Я обнимает ее.

Конец.

Нина Алферова(Нинель), "Мама, выключи телевизор", драма

Одинокая и жаждущая любви Надежда в мечтах о прекрасном принце забывает о жестокой реальности, в которой всё не то, чем кажется.

Действующие лица:
Надя – 48 лет, фасовщица на кондитерской фабрике
Галка – 55 лет, старшая смены на фабрике
Света – 43 года, фасовщица
Марина – 40 лет, фасовщица
Вася – 48 лет, охранник на фабрике
Дочь – 30 лет, дочь Нади
Брэд Питт – таинственный незнакомец
А также – санитары, медсестры, рабочие на фабрике, туристы и люди с чемоданами

Сцена 1. Больница. Палата и довольно чистая. За окном март. На окне офисные жалюзи, легкий сквозняк едва их колышет. Надя, весьма тучная женщина, без сознания лежит на больничной койке. Аппарат отбивает пульс. В палату врывается девушка.
Дочь. Пустите меня, пустите! Вы что не видите? Я всё показала! Видели? Паспорт видели? Поликарпова Снежана Ивановна. Слепые, да? Мама! Мама, ты жива? Говорить можешь? Что с тобой? Мама! Как же ты меня довела! Из Владыкино – к тебе. Еле отпустили. У нас выпуск, у нас монтаж, у нас все горит, оператор пьяный в жопу, а сейчас час пик, между прочим, час пик, мама! Что на этот раз? Что ты опять натворила. Тебе скоро полтинник! Хиханьки да хаханьки. Ну что ты молчишь? Я же вижу, ты дышишь. Пульс у тебя! Как у космонавта. Алло, мама, очнись, мама, это же я, почему ты не слышишь? Шумахер тоже вот, а врачи говорили, все понимает. Ау, мама! Очнись! Как же я с тобой намучилась. Люди добрые, сразу сюда тебя определили. Палата какая, даже телек. Как знали, что ты любишь. Он же в доме у нас не затыкался ни на минуту. Всё утро, весь вечер, я со школы приду, а ты мне как дела и в экран свой голубой. Будь проклято это телевидение. Что ты там все высматривала? Пять вечеров, утречко, времечко. Лучшую жизнь. На меня посмотри. Нашла ты свою лучшую жизнь? Где ты теперь? Мама, где ты? Мама!
По телевизору идет фильм «Знакомьтесь, Джо Блэк», слышны голоса.  – Я хочу побыть в одиночестве.
– Ты расстроен, Билл?
– Да, очень!
– Может пойдешь, прогуляешься, подышишь воздухом?
– Куда я от тебя денусь!
– Можно.
– Отлично, а я как раз побуду один.
– Вот, этого тебе на время хватит.
– Ты же знаешь, что такое деньги?
– Это те, на которые не купишь счастье?

Дочь выключает звук на телевизоре. Мать открывает глаза.
Надя. А? Кто здесь? Это ты? Ты пришел. Бог мой. Я так ждала тебя, я ждала… ждала…
Дочь. Мама, ау! Это я!
Надя. Доча? Ты что, тоже?
Дочь. Что тоже?
Надя. Ну того, это самое.
Дочь. Нет, мама, я не это самое.
Надя. А что же тогда?
Дочь. А то! По сторонам посмотри.
Надя. Что это? Где это? Где Брэд?
Дочь. Что за брэд, мама? Ты в больнице! В больнице! Совсем память отшибло?
Надя. В какой больнице?
Дочь. В центральной городской, мама. В больнице. Потеряла сознание. Как ты вообще оказалась в Москве? Почему не позвонила, что приедешь? Почему не предупредила?
Надя. А зачем?
Дочь. Что зачем? Зачем звонить? Ну конечно, ты дочери родной позвонить не можешь! Зато в магазин на диване, это мы умеем. Гадалкам звонить это мы умеем. Воду заряжать это мы тоже умеем. А набрать девять цифр не можем? Не судьба, да? Где твой телефон?
Надя. Я не знаю… в сумке там… посмотри, в боковом там, где кошелек.
Дочь (оглядывается). Нету, мама, сумки твоей. И кошелька твоего нету. И телефона нету. Позвонили и спёрли. Ну хоть позвонили. Ищи свищи теперь. Спёрли все! Хорошо паспорт в кармане. Так бы и не оформили тебя. Эти тоже на входе меня мурыжили. Родственникам, говорят, можно. Ну пока рядились с ними, думала, ты совсем… Ну слава богу! Что случилось-то? Что ты молчишь?
Надя. Доча…
Дочь. Что доча, что доча? Мама, мамочка, милая, подумай, включи голову, ну же, давай, расскажи мне, пожалуйста, я тебя очень прошу. Может, врача? Есть тут кто-нибудь? Куда они все подевались? Сестра!
Надя. Доча, не надо. Я сейчас вспомню. Сейчас, только минутку. Включи вот. Дай пульт. Дай я сама. Вот! Я к нему приехала.
Дочь. Мама, это кино. Это актёры. Они в телевизоре. А мы здесь.
Надя. Он сказал, что ждет меня.
Дочь. Кто ждет?
Надя. Ну этот, как его, имя еще такое. Знакомое. Вот этот, смотри! Вот он!
Дочь. Это же Брэд Питт.
Надя. Да, это Петя мой, Петенька.
Дочь. Мама, это актёр. Голливудский. А Петя, дядя Петя, Петр Василич твой, он в тюрьме. В тюрьме. В колонии. Строгого режима. Уже как полгода там. Забыла? Да что с тобой такое? Только на прошлой неделе звонила тебе, нормально было всё. Мама, очнись, мама, это я! Врача! Человеку плохо! Мама, мамочка, я сейчас вернусь, подожди, я сейчас, сейчас!
Дочь выбегает из палаты.



Сцена 2. Шоколадная фабрика. Конец рабочего дня, часы показывают шесть вечера. В комнате для отдыха, а это небольшая совсем комнатушка с пыльным зарешеченным окном высоко в стене, стоят два кожаных дивана. Рядом засохшие цветы в горшках. В воздухе висит пыль.
Между диванами кресло и журнальный столик, на нём хаотично выставлены чашки и рюмки, но рюмки ещё пустые и чистые. Под столом сверкает металл фляги. Своим присутствием она намекает на продолжительность и содержательность вечера.
На журнальном столике между чашками и рюмками свалены конфеты: шоколадные и жевательные, ириски и барбариски, карамельные, кофейные, желейные и многие другие. Здесь же пряники, булочки, рассыпанный сахар, баночка с вареньем, прилипшие к столу чайные ложки. Бардак.
Старшая смены Галка сидит в кресле и посередине, Света и Марина на диване вдвоем, Надя на другом диване одна. Кожаная обивка у диванов будто истыкана ножом, из дыр лезет синтепон. Марина нервно теребит его пальцами, пытаясь запихнуть обратно, но он то и дело выскальзывает. Галка и Света шумно хлебают чай. Надя смотрит в пол и сосредоточенно жует конфеты, комкает в ладони фантики. Фантики шуршат. Женщины молчат.
Галка. Ну давай, Надюха, ещё раз! С днюхой, Надюха, как говорится!
Чокаются чашками, закусывают.
Галка. Не чавкай!
Надя. Я?
Галка. А кто, я что ли?
Надя. Это не я.
Все стараются жевать тихо. Молчание.
Света. Это Марина.
Марина (чавкает). Света, это не я.
Света дает Марине подзатыльник.
Галка. Мужика тебе хорошего желаем! Чтоб на руках носил.
Надя. Да не надо меня на руках. Зачем меня на руках.
Марина. Разве он её поднимет?
Света снова дает Марине подзатыльник.
Галка. Как миленький. Есть одно приложение.
Света. Предложение?
Галка. Да! Руки и сердца. Приложение!
Света. Продолжение?
Галка. Приложение. Приложить. Приложиться.
Света. Куда приложиться?
Галка. К святым мощам, блин. Надюха, сколько стукнуло? Еще успеешь родить.
Марина. Сорок пять, баба ягодка опять.
Надя. Гала, у меня есть уже доча. Умница, красавица. В телевизор вот её взяли.
Марина. Сейчас и в пиисят родить можно. И в шиисят. Я в тиктоке видела.
Галка. Дети вырастают и покидают, так сказать, гнездо. А мужик он всегда здесь.
Марина. Здесь! Фонарь у тебя здесь. Тоналкой мажет, а мы и не видим.
Света дает Марине еще подзатыльник.
Галка. Цыц, Марина, у тебя вообще никого нет. Не встревай, когда взрослые говорят. И в носу не ковыряй. И диван тоже.
Марина. Мужчина – это лишние проблемы.
Галка. Ты моя проблема, Марина. Живешь тут, ни мужа, ни детей. Только я хожу твое говно убираю. В гроб скоро ложиться.
Света. Давайте ближе к телу. Предложение.
Надя. Приложение.
Света (достает флягу). Предложение!
Галка. Принимается! Ну, давайте.
Чокаются, пьют. Закусывают конфетами, пряниками, жуют. Молчат.
Надя. Вообще примета есть, чтобы встретить хорошего мужика, надо его загадать сначала.
Света. Ась?
Галка. Карась! Загадать мужика! Глухая совсем?
Надя. Ну, представить его. Вообразить. Какие у него волосы там, губы, зубы… чем он по жизни занимается. И он сам появится.
Марина. Это вам не в муку пердеть.
Света дает Марина еще подзатыльник.
Света. Марина! Что за выражения?
Надя. Я вот хочу высокого и красивого, и богатого…
Марина. Размечталась. Не по корове седло.
Света дает Марина еще один подзатыльник, но Марина уворачивается.
Надя. И чтоб руки у него были… и чтобы голос... сильный. Иностранец! Бельмондо! Мурлон Брандон! Брэд Питт! А наши мужики что, одно название. Ходит такой по цеху. Беззубый и три волосины на макушке. Свои же и засмеют. Одного проводила на нары, а связалась... Один сидит, другой охраняет. А мне счастья хочется. Чтобы в глаза мне посмотрел, и ущипнул, где надо, и двери открывал. И комплименты. И целовал чтобы нежно-нежно, страстно-страстно (жует).
Марина. Давай я поцелую тебя!
Галка. Марина, а ну тихо! Я кому сказала!
Света. Мой вот заляжет на диване, как в окопе. И командует оттуда, Светка борщ, Светка котлеты, а мне и на фабрику, и малого из садика, кручусь-верчусь, и рынок, и дача. А ему хоть бы хны. А я, между прочим, женщина красивая.
Марина. У тебя сиськи видно. Соски торчат.
Чокаются, пьют, жуют. Света поправляет декольте.
Галка. Давайте хоть глянем, какие мужики теперь. Открывай свое приложение. Что тут у нас (читает). Приятный носитель тестостерона ищет красивую носительницу эстрогенов для совместного времяпропре… тьфу! препровождения. Чего носитель?
Света. Совсем древняя, Галка? Это что у мужика в штанах.
Галка. А эстроген?
Света. А это то, что у нас. Вот здесь (показывает декольте). Завидуйте!
Марина. Я ношу эстроген. У меня есть эстроген. У меня есть много эстрогена.
Света. Марина, какой у тебя эстроген. Дай бог, чтобы мозг был…
Галка. А вот еще. Готов обсудить квантовую физику за бокалом вина. Одна встреча вместо тысячи написанных слов.
Надя. Дай мне посмотреть (читает). Горяч, как пирожок на вокзале. Пирожки – это мы любим. У меня большой и толстый. Господи, прости.
Марина. Это ты толстая, ты, ты, ты!
Света. Марина, хватит! Надя, не обращай внимания. Давайте дальше (забирает телефон). Свободные отношения. Высокий стройный брюнет. Познакомлюсь с приятной миниатюрной девушкой.Как ни крути, не про тебя, Надюха. Ничего, найдем тебе прынца.
Надя отодвигает в сторону сладости.
Надя. Дайте мне самой (читает). Хочется читать тебе Достоевского под аккомпанемент капель дождя. Избирательный романтик. Ты забудешь всех своих бывших, как только мои губы коснутся тебя.Достоевский! Нашел, чем хвастаться. А вот еще, смотрите (читает). Мама в детстве говорила, чтобы девушки на шею не садились, но про лицо она ничего не сказала.
Марина. А дышать как?
Галка. Марина, закрой уши! Руки твёрдые, взгляд горячий. Нужны женщины, которые умеют брать своё. Умею слушать, но еще лучше – заставляю забыть слова. Я твой сюрприз. Вот! Пиши ему!
Надя. Что я писать? Ой, смотрите, он сам пишет. «Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на диеты, жадных мужчин и плохое настроение». Точно! У меня же еще тортик. Сейчас сбегаю. На сливках вкусный, сама делала. По маминому, царствие небесное, рецепту. Я щас, я мигом.
Надя убегает.
Света. Нервная она стала какая-то. Дерганная.
Галка. Полгода уже, как проводила его на нары. Пора оклематься и дальше жить. А то вся жизнь и пролетит, оглянуться не успеешь.
Света. А она всё мечтает, мечтает. На таких мечтах далеко не уедешь.
Марина. Ехали, ехали, в лес большой заехали, по кочкам, по кочкам, в ямку…
Открывается дверь, заходит Вася в форме охранника.
Галка. Явление Христа народу!
Света. «Не ждали»!
Вася. Что за шум, а драки нету? По какому поводу банкет?
Галка. Василь Василич! А вы, так сказать, по какому поводу?
Вася. Вечерний обход.
Галка. А что стоишь, как хер на именинах? Просим.
Вася. Как-то у вас нерадостно. А что это там внизу?
Света. Где?
Вася. Да вот же.
Галка. Тебе показалось, Вася. У нас чай.
Вася. Как интересно пахнет. Ромашка? Или бергамот?
Марина (тихо). Наоборот!
Вася. Я угадал?
Света. Да тебе угадывать много ума не надо. Иди, откуда пришел.
Вася. А я и не к тебе.
 Света. Вы посмотрите на него, какой!
Вася поправляет форму, одергивает её вниз. Форма ему мала и топорщится. Вася смущен.
Вася. Это ты зря, Светка. Ну не получилось у нас с тобой, что теперь? Не приходить? Я уже даже не пью. Я уже другой человек. Это я так шел. Мимо.
Марина. А сейчас начнется сладкая жизнь.
Вася. Что?
Света. Кто?
Марина. Будет торт.
Галка. Пристраиваем одну здесь. Она свободная птица теперь.
Марина. Меня бы кто пристроил.
Галка. Молчи, болезная. Куда тебе. В монастырь прямая дорога.
Света. Ну давайте. За любовь!
Чокаются чашками. Входит Надя с тортом.
Надя. Вася?
Вася. Собственной персоной!
Вася забирает у Нади торт, режет торт, накладывает куски торта, суетится, подливает всем чай и спиртное из фляги. Вася и Надя сидят на диване рядом. Все молча жуют.
Галка. Мужика тебе хорошего надо, Надька.
Света. И ходить далеко не надо.
Вася. А я уже не пью. Я уже другой человек, Надя!
Надя. Будет тебе рассказывать! Со школы синячишь. Как тебя классуха поймала.
Вася. Тогда тоже зима была, да? Я тебе тогда Пушкина наизусть выучил. А у меня сейчас даже руки не трясутся. А я тебе сейчас покажу!
Вася вытаскивает колоду карт.
Вася. Внимание, внимание, говорит Германия! Ловкость рук и никакого мошенничества! Тяни!
Надя тянет карту.
Вася. Запомнила? Теперь ложь обратно. Точно запомнила? А теперь трах-тибидох! Эта?
Надя. Нет.
Вася. Это как?
Марина. Кверху каком.
Вася. Может быть, эта?
Надя. Нет.
Галка. Факир был пьян, и фокус не удался.
Вася. Может, эта?
Надя. Нет.
Света. Всё у него через одно место. Каким был, таким и остался.
Вася. Какая карта была?
Надя. Король Пик.
Марина. Не к добру.
Галка. А ты в гадалки заделалась? И не чавкай, тебе говорят.
Света. У меня сын и то лучше фокусы показывает.
Вася. Первый блин, как говорится.
Света. У тебя обход. Может, там грабители полезли, а ты тут торчишь.
Вася. Только через мой труп.
Марина. А можно мне?
Вася. Извольте.
Марина тянет карту.
Вася. Ахалай-махалай! Сегодня утром под мостом поймали Гитлера с хвостом! Эта?
Марина. Нет.
Вася. Как же нет?
Света. Даже фокус показать не может.
Галка. Василич, завязывай.
Вася. Может, эта?
Марина. Нет.
Вася. Ладно.
Света. Снова Король Пик.
Марина (хватается за голову, начинает качаться). Зачем ты сказала, зачем, зачем, зачем?
Галка. Опять началось!
Света обхватывает Марину, гладит её по голове, Марина успокаивается.
Вася (прячет карты). А я ещё анекдоты знаю. Вот. Слушайте все!
Света. Рожай уже.
Вася. Но сначала тост! Жил в лесу шакал, и никто из приличных зверей не хотел даже знаться с ним, настолько подлой и ничтожной тварью был этот шакал. Звери просто разбегались и прятались кто куда…
Пауза.
Вася. Что? Опять не нравится?
Надя. Вася, что-то всё это не то. У тебя обход, кажется…
Вася. Вот заходят в бар американец, француз и русский…
Марина. У нас тут не бар.
Вася. Надежда! Мой компас земной!
Света. Не порти праздник.
Вася. Кто портит? Я наоборот! Я вот!
Галка. Вот. Дали ему год…
Вася достает красную ленту и обвязывает ею себя, как подарок, кружится и делает в воздухе антраша, падает перед Надей на одно колено.
Вася. А вот и подарок! Удача – награда за смелость! Я ещё и спеть могу.
Света. Только не это.
Надя. Вася, я не хотела, чтобы ты…
Вася. Что я?
Надя. Мы слишком разные, мы не подходим друг другу. И никогда не подойдем.
Вася. А я подойду! Я уже похудел на одиннадцать килограмм! И подтягиваться могу! А следующим летом я вставлю зубы. Придется, правда, челюсть ломать. Но это ничего. И волосы пересажу. У деньги у меня будут.
Марина. Дурной знак. Король Пик. Дурной знак. Король Пик.
Надя. Возьми лучше тортик, Вася, это я сама. Тебе же нравилось, как мама делала.
Вася. Тортик! Что-то кроме у тебя во рту бывает?
Надя плачет и ест.
Вася. Кому ты нужна? Кому ты нужна, кроме меня? Я с шестого класса, как дурак, бегаю. Потому что я хочу, чтобы ты наконец-то начала думать. Дальше смотри. Я разовью свою мысль. На кого ты смотрела? Старшеклассники, у них свои тёлки были. Дальше. Институт. Катьку свою по залёту родила. Где сейчас её батя?
Галка. Вася, зачем ты такой злой. Нельзя так. У человека праздник.
Вася. Злой? Это я злой? Посмотри, это твоя подруга. Под ней весы ещё держатся? Страшненькая подруженька рядом. Удобно, да? Она всю жизнь в иллюзиях своих. То воду заряжает, то мочой горло полощет. Надежда, Надя! Мы взрослые люди. Я мужчина, ты женщина, чего еще надо?
Марина. Король Пик, Король Пик, Король Пик.
Марина достает большой кусок синтепона из дивана и потрошит его на ковер.
Галка. Что ты делаешь? Дай сюда!
Вася. Ладно. Как хотите.
Надя. Вася, торт, это я сама, своими руками. По рецепту.
Вася. Жрите сами свой торт. Всего хорошего!
Вася уходит. Женщины молчат.
Галка. Ну и что ты натворила? Хороший парень. Пить бросает.
Надя. Гала, ты сама говорила, чтоб на руках носил.
Галка. Это я образно. Понятно, что не Брэд Питт, но тем не менее. Живет рядом. Будет к тебе ходить помогать.
Надя. Зачем мне помогать. Я привыкла уже. Я сама могу.
Галка. Сама-сама! К чему привыкла? К пустой койке? Посмотри на Марину. Сорок лет ума нет.
Марина. А ты вообще с алкашом живешь.
Галка. А ты одна всю жизнь. Одна и сдохнешь.
Надя. Гала!
Света. Девочки, брэйк! Брэйк. Там продолжение! Предложение. Приложение. Для знакомства. Давайте.
Галка. Ладно. Давай, Надюха. Будет тебе принц на белом мерседесе. А из-за этого не переживай. Он же отходчивый. Завтра придет как миленький извиняться.
Надя открывает телефон, женщины заглядывают в экран.
Галка. Фотки хорошие нужны. С пляжа есть? Надо всё показать.
Света. Сразу всё нельзя. В женщине должна быть загадка.
Надя. Я на море крайний раз была в пионерлагере.
Галка. Это ничего. Он тебя увезет. Главное, чтоб мужик хороший был.
Надя. У меня был.
Галка. И где он сейчас? В местах не столь отдаленных?
Света. Описание надо.
Надя. Какое еще описание?
Света. Ну к профилю. Говорят, повышает шансы. Я так своего нашла. Главное покажи все достоинства (поправляет декольте).
Галка. У тебя, Светка, конечно, экспонат. Диван царевич.
Света. Уж лучше, чем твой.
Надя. Так, давайте. Фото загрузила.
Галка. Ну разве это фото. Надо, так сказать, актуальное. А то правда, как из пионерлагеря. Вставай давай. Быро!
Надя. Куда прикажете, товарищ генералиссимус?
Галка. И-и! Плечи!
Надя расплавляет плечи.
Галка. И-и! Спину!
Надя выпрямляется.
Галка. И-и! Живот!
Надя подбирает живот.
Галка. Живот! Я кому сказала! Подберись!
Надя подбирается.
Галка. Плохо ты подбираешься. Втяни, как можешь.
Надя. Я втягиваю, он не втягивается.
Галка. Давай, подруга! И-и! Головку подняли! Подбородочек!
Надя старается убрать второй подбородок.
Надя. Как я его уберу, если он уже есть.
Марина. Жрать надо меньше.
Света замахивается на Марину, которая уже сидит поодаль.  
Света. Иной раз скажет, будто член покажет.
Галка. Не болтать! Не мешать съёмке!
Света. Марина, солнышко, посиди тихонько. Будешь хорошо себя вести, тебе тоже анкету сделаем.
Марина продолжает ковырять диван.
Галка. Все. Готово. Загружай. Марина! Сейчас весь диван нам раздербанишь. Обиделась что ли?
Марина. А когда мне анкета будет?
Галка. Потерпи.
Марина. Я всю жизнь терплю. Зачем? Зачем? Зачем? У вас вон все хорошо. А мине что? А что мине? Я никому не нужна. Я совсем одна, одна, одна.
Марина хватается за голову и начинает раскачиваться из стороны в стороны, на нее никто не обращает внимания.
Надя. Что дальше?
Света. Пиши – ищу мущщину в самом расцвете сил.
Галка. Нет. Не пойдет. Надо о себе. Что вот тебе в себе нравится?
Надя. Ничего. Ничего мне в себе не нравится.
Галка. Ничего?
Надя. А что во мне особенного?
Галка. Тебе что, никогда комплиментов не говорили?
Надя. Ну. Говорили.
Галка. И? Ладно. За дело берутся колобки. Рассказывай. Ты умная?
Надя. В школьной олимпиаде побеждала…
Галка. Красивая?
Надя. Мама, царствие небесное, говорила, рожей не вышла, зато готовишь хорошо. А пусть к сердцу мужчины лежит через желудок.
Галка. Хватит уже. Забудь. Похоронили и похоронили. Земля пухом. Жизнь продолжается. Пиши!
Света. Ой, тортик вкусный-то какой, объеденье, девки, пробуйте.
Марина берет торт руками и размазывает себе по лицу.
Света. И наберут же по объявлению. Ну что тебе опять?
Марина. Я хочу домой!
Галка. Пиши. Молодая красивая в самом расцвете… написала?
Надя. Молодая, красивая. Стоп. Мы же решили, что это не будем.
Галка. Будем!
Марина. Домой! Домой!
Света. Марина, сейчас, скоро пойдем.
Галка. Да. Пойдем. Надо придумать быстро. Так. Пиши, ищу сильного мужчину, чтоб ценил, любил, на руках носил. Всё, нам пора. Извини, подруга. Сама понимаешь, вести её надо. И таблетки еще проконтролировать. Как за ней уследишь. Я одна не дотащу.
Галка и Света подхватывают Марину и уходят. Марина цепляет ногами стол, он переворачивается. Чашки, рюмки, ложки и все, что было, со звоном и грохотом летит на пол. Надя бросается спасать сладости.
Марина. Домой, домой!
Надя. А тортик! Девочки, тортик! Я для кого же..? Он же вкусный сливочный. Не магазинный, это я сама, своими руками…
Голос Галки. Надежда, не теряй Надежды!
Голос Светы. Мы верим в тебя!
Голос Марины. Домой, домой, домой!
Надя одна ест уже развороченный Мариной торт руками. Сладкие куски пачкают её щеки, её руки, её шею, падают на одежду, оставляют пятна. Надя давится слезами и тортом. Достает кошелек, в кошельке фотография матери. Смотрит на неё. Берет телефон, листает анкеты.


Сцена 3. Надя одна и листает анкеты. Ест торт, пьет коньяк, запивает чаем. В щель двери за Надей подглядывает Вася, в руках у него телефон, он набирает на нём какой-то текст. Надя его не замечает, она увлечена анкетами.
Надя. Что ты, мама, что ты. Говорила, ничего не выйдет. Но это ничего. А мне даже фотографии сделали. Посмотри, какая я красивая. Тебе оттуда хорошо видно?
Надя набирает номер на телефоне. Идут длинные гудки. Надя нервничает.
Надя. Алло, доча! Доча! Тьфу ты автоответчик! Перезвони, как сможешь. Целую.
Ест, запивает коньяком.
Ну-ка, что тут у нас (читает). Айм фром Америка. Ай нид рашн вумэн фор лав. Май нэйм из сикрет. Лайк ми. (Пауза).
Брэд Питт. Хэлоу, Надежда. Май нэйм из Брэд Питт. Ду ю спик инглиш?
Надя. Хэлло. Лондон из зэ кэпитал оф грейт британ.
Брэд Питт. Ты плохо говоришь английский? Я умею через переводчик.
Надя. Как тебя зовут?
Брэд Питт. Меня зовут Брэд Питт, я актер. Ты видела моё кино?
Надя. Ты женат на Анджелине Джоли.
Брэд Питт. Между нами ничего нет. Я хочу делать (делить?) любовь с тобой. Я хочу приехать в Россию. Русские женщины самые красивые.
Надя. Зачем?
Брэд Питт. Я приеду для тебя. Я сделаю тебя счастливой. О чем ты мечтаешь?
Надя. Здесь очень холодно!
Брэд Питт. Я буду русский богатырь. У меня будет большой дом, а по утрам я буду ходить за водой в колодец.
Надя. Ты не боишься?
Брэд Питт. Я сильный, я ничего не боюсь.
Надя. А нам говорят, что вы хотите нас захватить. Скинуть на нас бомбу. И чтобы все русские стали американцами.
Брэд Питт. Это неправда. Я приеду и буду любить тебя, как сильный мужчина.
Надя. А что еще ты будешь делать?
Брэд Питт. Я подарю тебе весь мир. Покажи себя.
Надя. Что показать?
Брэд Питт. Покажи, какая ты красивая.
Надя. Не могу. Я как-то не привыкла.
Брэд Питт. Ты очень красивая. Женщина-персик.
Надя пытается сделать селфи, натянуто улыбается. Делает несколько снимков, один отправляет в диалог.
Брэд Питт. Красивая русская. Очень красивая. Покажи ещё.
Надя подходит к пыльному узкому зеркалу, старается принять изящную позу, втягивает живот, приподнимает грудь, делает несколько снимков.
Брэд Питт. Хочу обнять тебя, русская. Прижать к себе, русская.
Надя. У тебя такой тестостерон!
Брэд Питт. Покажи мне то, что никто не видит. Раскрой свою тайну.
Надя смущенно обнажается и делает снимок.
Брэд Питт. Женщина моей мечты! Нежная, мягкая женщина. Моя красивая русская.
Надя. Теперь твоя очередь.
Надя смотрит на фотографию.
Надя. Что случилось? Что это?
Брэд Питт. Неудачная операция. Я лежу в госпитале. Но скоро меня выписывают. И тогда я приеду к тебе.
Надя. Бедный, бедный..!
Брэд Питт. Мне нужна женская любовь. Твоя любовь залечит мои раны. Я научу тебя говорить по-английски.
Надя. По-русски Питт это Петя. Петенька.
Брэд Питт. Я привезу украшения. Алмазы. Бриллианты. У меня много денег. Мы построим большой дом. Я буду ходить за водой.
Надя. А водопровод?
Брэд Питт. Я дам тебе всё, что ты захочешь! Всё, что захочешь. Тебе не надо будет работать. А я буду ходить за водой.
Надя. А сегодня у меня день рождения. Но все ушли, бросили меня.
Брэд Питт. Happybirthday!
Надя. Что?
Брэд Питт. С днем рождения! Что ты хочешь? Я исполню твои желания.
Надя. Я хочу мужчину, чтобы на руках носил.
Брэд Питт. Мы скоро встретимся, красивая русская! Я больше не люблю Америку и кино. Я переезжаю к тебе. А ты тактильная?
Надя. С тобой я готова на всё. У меня есть дочь, она живет в Москве.
Брэд Питт. Мы позовем её жить с нами в большой дом. У нас будет большая семья. Мы начнём всё заново.
Надя. Да, заново, заново, заново…!


Сцена 4. Серое похмельное утро, Надя спит на разодранном диване. Телефон готов выпасть из расслабленной руки. На столе недоеденный торт, опрокинутые чашки, лужи на полу. В общем – тотальный раздрай. Входит Галка.
Галка. Рота! Подъём!
Надя. Гала? Гала, это ты?
Галка. Считаю трех! Раз! Два!
Надя. Я встаю, встаю.
Галка. Три!
Галка окатывает Надю водой из пульверизатора.
Надя. Уйди! Уйди!
Галка. Рабочая смена через десять минут. Мне выговоры больше не нужны. Подъём!
Надя. Гала, я общалась с Брэдом Питтом.
Галка. С кем?
Надя. С Брэдом Питтом. С Петей.
Галка. Напилась, веди себя прилично. Какой на хрен Брэд Питт?
Входит Света.
Света. Ах вот она где! Ищем по всей фабрике!
Галка. Говорит, ночью с Брэдом Питтом общалась. Ку-ку!
Надя. Не верите, сами посмотрите. Вот!
Галка и Света разглядывают анкету Брэда Питта.
Надя. Он сказал, что будет делать со мной любовь.
Света. Это мошенник. У Маринки такая же история была. Только у неё этот был. В Кремль её звал. Голову потому что включать надо.
Надя. Он настоящий!
Света. Это он сам тебе сказал?
Надя. Сам.
Света. И паспорт показал?
Надя. Паспорта не показывал…
Галка. Хуже Марины, ей-богу. Ладно, иди домой, проспись. Бухала же всю ночь.
Надя. Вы просто мне завидуете!
Галка. Было бы чему завидовать…
Надя. Что у меня наконец кто-то появился! А ты уже сама как мужик. По «Первому» таких показывают. Не то баба, не то мужик.
Галка. А ну я тебя сейчас!
Входит Вася.
Вася. Утренний обход! А вы опять тут… Надюха, я это, извиниться хотел. Ну за вчерашнее.
Галка. И снова здравствуйте. Идите отсюда. Не видишь, тут по-женски.
Света. Она ночью с Брэдом Питтом сюсюкалась.
Надя. Ничего я не сюсюкалась. Познакомились и все.
Вася. С кем?
Надя. С Брэдом Питтом.
Вася. С тем самым что ли? Из Голливуда?
Галка. Дурит её, а она рада.
Вася. Что вы пристали к человеку?
Галка. Нам производство запускать!
Вася. А вы не верите? Я вот в прошлом году с актрисой общался. Широко известной, между прочим.
Света. Ага, в узких кругах...! Кто на тебя вообще поведется?
Вася. Да получше тебя будут. Так, вижу опять начинается. Идите, Надя, я помогу все убрать.
Галка. Чтоб через полчаса вас тут не было, голубки.
Галка и Света уходят.
Вася. Надюха, ты не переживай. Надо же новую жизнь начинать. Глупо это было всё.
Надя. Вася, хоть ты скажи, что он настоящий.
Вася. Настоящий-настоящий. Даже ты можешь быть счастливой. Ну то есть не даже… а ты тоже достойна счастья. Не со мной, так с кем-то другим.
Надя. Почему они мне не верят?
Вася. Понимаешь, есть на свете такие люди, которые живут за твой счет. Ты вот скажи, что хорошего они тебе сделали. Работа совместная, ну и что…
Надя. Они всегда помогали мне, поддерживали. С похоронами вот... кутья была, помнишь? Так это Гала готовила.
Вася. Не смеши. Они за твоей спиной тебя же и поливают. Надька то, Надька это. Ты замечала, что у тебя уши горят?
Надя трогает уши.
Вася. И вот теперь. Они даже порадоваться не могут за тебя! Какая разница, с кем ты переписывалась! Хоть с Папой Римской!
Надя. Это он. Папа – он.
Вася. Неважно. Важно другое. Если ты будешь их слушать, станешь как Марина. А знаешь, почему за ней так ухаживают? Это Галкина сестра двоюродная. Инвалид и сирота. А за тобой кто будет? У тебя кто остался вообще? Ты этого хочешь, одной быть? На других смотреть?
Надя. Нет.
Вася. Вот и не слушай, кого не надо. Меня слушай. Я хочу тебе только добра. Запомни. Я действую из добрых побуждений. Потому что я хочу, чтобы ты была счастлива. Или ты до сих пор мне не доверяешь? Хочешь, на колени перед тобой встану? Покажи лучше своего ненаглядного.
Надя. Вот.
Вася. Каков!
Надя. Нравится?
Вася. Странно, если б понравился. А вообще хороший вкус! И как он?
Надя. Да вот…
Вася. Свадьбу небось в голове сыграла?
Надя. Ой, Вася… Белый лимузин, белые голуби и большой белый крэмовый торт. Я тоже в белом и плыву, как облако. А он сам весь из себя такой прямо вот… Я выучу английский! А он русский. Я даже имя ему придумала. Петя! Он ради меня, он на всё готов. Если б вас познакомить. Вы чем-то похожи.
Вася. Чем же?
Надя. Как будто я его знаю очень, очень давно! Всю жизнь. Мы выросли вместе. Он так меня понимает!
Вася. Удивительно.
Надя. Да! А ещё… ещё у нас будет свадебный танец, и ребёнок. Да! Много детей! Мы будем любить друг друга и умрём в один день. Ты придешь на свадьбу?
Вася. Да я как-то…
Надя. А доча моя будет подружка невесты! Хотя может это неправильно… дочь и подружка. Ай, неважно! Позвоню обрадую. Спасибо тебе, Вася, ты настоящий друг. Я знала, что на тебя можно положиться!
Надя звонит по телефону.
Надя. Алло, доченька. Почему трубку не брала? Работа? Доча, ты щас умрешь! Да нет, не Якин. Какой Якин? Нет, не режиссер. А, это у тебя режиссер? Понятно. Нет… будешь подружкой невесты? Свадьба, да. Нет, не пьяная. Моя свадьба. Мужчина появился. Вылитый Брэд Питт. Да ничего я не выдумываю. Настоящий, да. Не придумала. Да что вы заладили одно и то же! А ты права, да, зачем нам вообще разговаривать. Можешь мне вообще больше не звонить! Ссориться не будем хотя бы. С работы не вылезаешь. Что в этом вашем Останкино мёдом намазано? И что, что у меня завод. Сколько я в жизни пережила, тебе и в страшном сне не привидится! Ладно, все. Успокоишься, поговорим!
Вася. Что, опять?
Надя кивает, Вася и Надя убирают все, что осталось после вчерашнего банкета.

Сцена 5. Квартира Нади. Это старенькая двухкомнатная квартирка хрущевской планировки. Тут и там ободранные обои, пахнет мочой. В квартирке типовая югославская мебель, ковер на стене и на полу, просевший диван. На полу валяются грязные колготки, носки, другая одежда. Рассыпана крупа, комьями лежит пыль.
Посреди комнаты стол с аккуратной бело-вышитой скатертью, на нем стоит черно-белая фотография пожилой женщины, перед ней стопка и кусочек черного хлеба сверху. Слышно, как в туалете течёт бачок. Громко тикают часы.
Входит Надя. Она с букетом красных роз, который подарили ей вчера на работе. Она бросает букет, бросает сумку на пол, включает бодрую музыку, кидается всем телом в подушки дивана и зарывает в них свой крик. Успокоившись через пару мгновений и взяв себя в руки, она раздевается, но не догола.
Надя включает воду в ванной, затем в комнате выбрасывает из шкафа всю одежду на пол, садится в эту гору одежды, перебирает её. Достает сумочки, купальные костюмы, шляпки, очки от солнца. Надевает очки с розовыми стеклами. Надевает пляжную рубашку, но пуговицы не сходятся.
Надя. Одеть Надежду, надеть одежду…
Она надевает платье, сзади молния, но она тоже не сходится, Надя подпрыгивает на месте, пытаясь застегнуться.
Надя. Да чтоб тебя…!
Она примеряет платье и ещё одно, и ещё одно, но история повторяется. Надя в гневе пинает одежду, раскидывает её по комнате.
Надя подходит к зеркалу шкафа, рассматривает себя, недовольно ощупывает каждый сантиметр своего тела. Сжимает и разжимает апельсиновую корку на ляжках. Втягивает живот, щипает себя за складки.
Она идет в кухню, достает из холодильника еще один сливочно-кремовый торт и ест его прямо руками, грязные пальцы облизывает и вытирает об себя. Включает телевизор, щелкает каналы. Пропускает передачу про диеты, на следующем канале идет фильм «Знакомьтесь, Джо Блэк». Надя смотрит в экран и замирает. Когда показывается Брэд Питт, Надя «отмирает» и ищет телефон, находит его где-то в ворохах разбросанной одежды.
Надя открывает переписку с любимым и пишет ему сообщение.
Надя. Здравствуй, Петя. Как ты поживаешь там за границей? Сегодня смотрю кино с тобой. Ответь как можно скорее. Целую.
Надя продолжает есть торт, а ещё достает откуда-то из-под дивана бутылку игристого и пьет прямо из горла.
Надя. Знаешь, мне иногда кажется, что ты ненастоящий. Не бывает всё так хорошо сразу. А ты веришь в приметы? Мне недавно вышел Король Пик. На работе фокусы показывали. Местный дурачок один.  А что, глупости всё это! Забудем! За тебя, любимый. И за меня. За нас!
Надя проверяет телефон, но ответа нет.
Надя. Ты много занят на съёмках, у тебя работа. А сегодня меня отпустили. Галка ругалась страшно…. Вчера был такой сабантуй. Ты только не ревнуй меня к этому дурачку. Между нами ничего не было! Мне так не хватает тебя. Милый Петя, я ждала тебя так долго, что уже успела выйти замуж и развестись. Если ты не приедешь, я приеду сама. Ты должен приехать скорее.
Надя раздевается окончательно и идет в ванную. Тот же советский ремонт, грязно-белая плитка. Ванна полна воды и розовой пены, из неё уже начинает выливаться вода. Надя крошит в ванну лепестки роз и плюхается в воду, вода с шумом разливается по полу. В ванну она не помещается полностью, и ее волосатые коленки торчат из воды, как два острова. По телевизору все ещё идет фильм «Знакомьтесь, Джо Блэк», его слышно фоном. Надя ест конфеты и бросает фантики на пол, пол усеян фантиками. Внезапно пиликает телефон.
Брэд Питт. Чем занимается моя русская?
Надя. Почему ты не отвечал так долго?
Брэд Питт. У меня только закончились съемки в большом проджекте.
Надя. А как же больница? Ты уже здоров?
Брэд Питт. Куриосса. Это значит любопытная. Буду называть тебя моя Куриосса.
Надя. Куриосса. Ты обманываешь меня? Все говорят, что ты мошенник.
Брэд Питт. Ты не доверяешь мне?
Надя. Мы так мало знакомы…
Брэд Питт. Но мы так похожи. Знаешь, какая свадьба у нас будет? С белым лимузином! На тебе – воздушное белое платье, как облако, а еще белый кремовый торт…! Ты станешь моей женой?
Надя. Но как? Ты читаешь мои мысли! Ты знаешь обо мне всё!
Брэд Питт. И даже больше! Всё потому, что мы созданы друг для друга. Наш брак на небесах!
Надя. Когда же мы увидимся?
Брэд Питт. Я вылетаю через три дня. Но я совсем не знаю вашей страны.
Надя. Уже… так быстро? Я ничего не успела… всего пара лишних килограмм…
Брэд Питт. Красивая русская. Покажи себя. Моя сладкая булочка.
Надя. Я принимаю ванну.
Брэд Питт. Мы будем это делать вместе. А потом будем делать любовь. Хочешь делать любовь, Куриосса?
Надя. Так сразу… нам надо сначала узнать друг друга…
Брэд Питт. Из Америки я привезу много подарков. Ты станешь самой роскошной женщиной в мире. Я куплю тебе шубу, какую захочешь!
Надя. Из соболя! Нет, из норки! (вслух). Господи, наконец-то, наконец-то! Наконец-то мне повезло! Видишь, мама, а ты… я наслушалась от тебя… всякого!
Ванная постепенно заполняется паром. Из крана льётся горячая вода.
Брэд Питт. А в медовый месяц мы поедем на Бали…
Надя. Сказочное Бали…
Брэд Питт. Я буду кормить тебя кокосами и ананасами, моя Куриосса. Сладкий сок польётся тебе в рот.
Надя. Да-а…
Брэд Питт. Ты выйдешь из океана, как древняя богиня, и весь мир у твоих ног… ты слышишь, как кричат чайки…?
Надя. Да-а…
Брэд Питт. Они зовут нас. Мы полетим классом люкс, на частном самолете. Мы облетим весь мир. О нас напишут в газетах. И больше никто тебя не обидит!
Надя. Знаешь, Брэд. То есть Петя. Меня постоянно обижали. В школе, потом институт. Дразнили жирной. Уродиной. Но ведь я совсем не такая. Я такая же женщина, как и все остальные. Я тоже хочу любить. И чтобы меня любили.
Брэд Питт. Я верю тебе, моя красивая русская. Через три дня я приеду. Ты встретишь меня?
В ванной становится очень душно, все заполнено паром. Жаркое солнце печёт голову Наде. Свет лампы усиливается. Слышно, как жужжит напряжение в проводах. Надя выходит из океана и ложится на белый жгучий песок пляжа. Белый жгучий американский песок колет пятки. Все становится белым, валит пар. Вдруг – с искрами в недрах квартиры выбивает пробки. Резко становится темно.



Сцена 6. Аэропорт. Очень шумно. Все толкаются. Люди бегут, опаздывают, роняют чемоданы. Надя в толпе людей оглядывается по сторонам. Ей тяжело ориентироваться в пространстве. Надя набирает номер.
Надя. Гала, это я. А я в Москве, поняла? Какая площадь, какие музеи, что я там забыла? Столько народу. Сплошные китайцы. Представляешь, когда человек с чемоданом, у него сразу падает айсикью. Всё одно. Как там Марина? Привет им со Светкой. Да, сейчас буду встречать. Посадку сказали задерживают. Сейчас кофе вот, и встречу. Цены тут конечно…! Экспрессо как крыло от Боинга. А чашечка маленькая-маленькая. Но потом он платить будет. У него денег сколько, знаешь! Ой, темнота. Тебе и не снилось. А мы сразу махнём на острова. Как пела Жанна Фриска. Я уже с собой и купальник взяла, и шлепанцы, и крем от загара. То есть для загара. Крем, в общем. Похудею там на фруктах. Знай наших называется! Вернусь, не узнаете! А Вася что, тоже в Москву? У него здесь родственников нет. Ладно, кажется, уже объявляют. Ой, это другой рейс! Алло, Гала! Алло!
В трубке короткие гудки. Приходит сообщение.
Брэд Питт. Застрял на таможне. Нужна валюта.
Надя. Я ведь переводила на днях. Из того, что откладывала на лечение. У меня же одной почки нет.
Брэд Питт. Должен оплатить пошлину в рублях.
Надя. И с золотых зубов мамы переводила. Что в морге тогда сняли.
Брэд Питт. Двести пятьдесят тысяч срочно!
Надя. У меня больше нету…
Брэд Питт. Иначе не пустят. Придется лететь обратно.
Надя. Сейчас спрошу, подожди, любимый.
Брэд Питт. У тебя получится, любимая.
Надя набирает номер.
Надя. Алло, доченька. Прости, что не звонила долго. Обижаешься? Прости меня! Как у тебя дела? Что? Не родила? Все шуточки твои… Доча, а у тебя не будет немного денюжек? На врача, да. К нам приезжает врач дорогой, он иглоукалывание делает и пиявочки ставит, а я только с одной почкой же, я по телевизору видела, вот хочу сходить, а там и лекарства выпишет. Я старая, больная. Двести пятьдесят тысяч. Да что тебе, жалко что ли? Родная мать помирает, а ей жалко? Ты меня в могилу сведешь! В могилу! Тьфу ты!
Надя сбрасывает.
Брэд Питт. Они угрожают. Надо быстрее!
Надя. У меня больше нету. Только двести.
Брэд Питт. Переводи двести. По номеру карты. Я договорюсь об остальном. Встречай, любимая!
Надя. Я жду тебя!

Это сон на взлётной полосе
Утопает в зелени Тамбов
Я иду по выжженой весне
На кроссовках грязь, внутри любовь
В волосах сияет бриолин
Под кожей разлились чернила
Я иду по улице один
Ты идешь по улице одна*.

Надя переводит двести тысяч по номеру, который ей отправил Брэд Питт.
Надя. Перевела! Перевела! Ой!
Надя трясет телефон, набирает номер, подносит к уху.
Надя. Брэд! Петя! Петя, алло! Я перевела денюжки.
Брэд Питт блокирует Надю и удаляет переписку. У Нади темнеет в глазах, ноги становятся ватными, колени подкашиваются, Надя падает на пол. Её обступают китайцы с чемоданами и лопочут что-то на китайском. Подбегают сотрудники аэропорта.
Голоса в толпе:
– Женщина, вам плохо?
– Скорую надо!
– Вызывайте скорую!
– Здесь есть врач?
– Она без сознания!


Сцена 7. Больничная палата. Дочь сидит у кровати Нади. Надя спит.
Дочь. Доктор тебе помог, скоро станет лучше. Ты главное не переживай. И тебя вылечим! Укольчик, как комарик – как ты мне в детстве говорила. Укусит и улетит. Это хоть медицина. Не то, что твои заговоры да альтернативная, чтоб она провалилась, медицина. Гомеопатия, уринотерапия… веришь ты во всякую чушь, мама! Надо было тебя в Москву перевозить. Чтобы под присмотром… как ты мне говорила: «Гуляй во дворе, чтобы под присмотром была…». Под присмотром…
Дочь щелкает каналы по телевизору, останавливается на новостях.
Дочь. И телевизор ты любила смотреть, а получилось, что теперь я смотрю его больше тебя. Мне дали новый проект, ток-шоу будем делать. Про людей про обычных, как ты или как я. Генеральный обещает высокие рейтинги. Говорит, скандал всегда хорошо продается. Это я с детства знаю. Ты ведь любила смотреть все эти передачи… мама, ты меня слышишь?
Надя открывает глаза. Удивленно смотрит на дочь.
Дочь. Проснулись-улыбнулись! Доброе утро, мамочка! Как спалось?
Надя. Что, опять?
Дочь. Опять ты все забыла?
Надя. Помню, деньги отправила. А он не приехал. Обманул.
Дочь. Ну будет, будет…
Обнимаются. Надя всхлипывает, Дочь украдкой обтирает одежду от слез и соплей матери, чтобы на ней не оставалось пятен.
Надя. Он мне обещал свадьбу, белый лимузин, белый торт кремовый, как бабушка готовила…
Дочь. У бабушки был вкусный торт… даже вкуснее, чем у тебя!
Надя. Ах ты!
Смеются.
Дочь. Так кто он? Кто это был?
Надя. Тот ирод, которого по телевизору показывали. В фильме! Питт! Петя!
Дочь. Брэд Питт?
Надя. Он.
Дочь. Это мошенник, мама.
Надя. Как мошенник?
Дочь. Сейчас так делают. Берут чужие фотографии.
Надя. Он мне фото из больницы посылал. Операция, развод с этой шваброй с надутыми губами… И вообще… мы так похожи, как будто давно друг друга знаем…
Дочь. Совпадение. Бывает.
Надя. Таких совпадений не бывает! Обещал бриллианты, шубу, дом с водопроводом.
Дочь. Я перевезу тебя в Москву. Тебе нужно сменить обстановку!
Надя. У меня ничего не осталось. Я все деньги ему…
Дочь. Надо заявить в полицию! У меня в редакции связи.
Надя. Не надо в полицию, что люди скажут? Стыд какой. Какой стыд. Я ведь ему всё отдала… я заложила бабушкино золото, чтобы на билеты сюда хватило… кофе пила это дорогущее, там один чих на донышке! Разве это кофе? Разве это кофе, ты мне скажи!
Дочь. Мама, успокойся.
Надя. Не могу, сделай погромче. Где пульт? Дай конфет из сумки.
Дочь протягивает сумку Наде. Она достает конфеты, запихивает в рот, фантики бросает на пол.
Дочь. Выключи телевизор, давай поговорим.
Надя. Не мешай смотреть. Уйди, не загораживай.
Дочь. Опять начинается?
Надя. Что? Что может начинаться? Всё уже закончилось! У меня не осталось ничего! Ты понимаешь? Ты это понимаешь? Деньги подарила, с работы на радостях уволилась, золото под залог…! Похвасталась всем, что улетаю на Бали! Девки на заводе обоссутся от смеха. Особенно Светка. Она же у нас там самая красивая. Как я вернусь теперь…
Дочь. Подожди, это твой завод показывают?
Надя и Дочь смотрят в экран.
Голос из телевизора. А теперь новости из регионов, в городе N был задержан мошенник, промышляющий в особо крупных размерах. Жалобы поступили сразу от нескольких пострадавших. Злоумышленник промышлял на сайтах знакомств, выманивания особо крупные деньги у доверчивых жертв. Вычислили его местные сотрудники правоохранительных органов. Наш корреспондент – на месте событий.
Надя. Наша фабрика, да. Смотри, да это же Галка! И Светка с Мариной!
Дочь. Мама, выключи. Тебе кажется!
Надя. А вот и Вася… почему он в наручниках?
Голос из телевизора. Мошенник действовал в одиночку. На дейтинговых платформах он создавал анкеты под вымышленными именами, использовал фотографии известных личностей и обрабатывал их в фотошопе. Задержание произошло прямо на рабочем месте – злоумышленник работал в охране.
Надя. Вася! Васенька! Я его со школы знаю, он и мухи не обидит. Анекдоты всё травил. На каждом празднике – гость. Не может быть! Все деньги перевела… все деньги. Он же за мной со школы бегал. Пушкина наизусть читал. А не зря Король Пик показался. Дурной знак. Марина подсказала.
Дочь. Мама, мама! Успокойся.
Надя достает из сумки таблетки, горстями засовывает себе в рот. Дочь отнимает таблетки.
Дочь. Что ж ты делаешь! Прекрати!
У Нади истерика, Дочь обнимает её, гладит по голове. Выключает телевизор. Надя плачет.
Надя. Я всегда так боялась, что меня обманут. Меня все предупреждали. А я доверяла, дура. Сколько раз меня обманывали. Сколько раз мне говорили, не верь. А я сказку хотела. Чтобы хоть где-то всё было хорошо. На этой фабрике какие дела? Диван этот синтепоновый. Конфеты да пряники. Мужчин приличных нет. Хочешь не хочешь, а поверишь в принца. Хоть в какого.
Дочь. Бедная моя мамочка…
Надя. Зато ты красавица у меня. Только одинокая.
Дочь. Это ничего, мама. Это ничего. Мы справимся.
Надя. Справимся, доча. Справимся.
Надя и Дочь сидят на больничной койке обнявшись. Сквозь жалюзи пробивается мартовское солнце.


* Сон на взлётной полосе. Трек – Операция Пластилин. 2017 г.

Александра Ключникова "За пивом"

Две школьницы просят знакомого отвезти из за пивом в другой поселок. Но путешествие оказывается не таким, как они себе представляют.

Действующие лица

КОСТЯ – 22 года, выпускник педагогического института.
ЖЕНЯ – 18 лет, выпускница школы
КАРИНА – 17 лет, выпускница школы, одноклассница Жени.
I.
Начало нулевых. Асфальтированное шоссе посреди сельской местности. Сумерки. В машине едут Женя и Карина – одноклассницы и лучшие подруги, за рулем Костик. Он заканчивает институт, а девушки заканчивают школу. Они из одного села – соседи. В машине негромко играет радио, иногда различимы слова и музыка, но большую часть времени просто белый шум.
КОСТЯ. Так мы едем или не едем?
КАРИНА. Конечно едем, что ты слушаешь ее!
ЖЕНЯ. Да я просто предложила вернуться! Может, я передумала… Может человек передумать или нет?
КАРИНА. Так по началу согласилась же.
ЖЕНЯ. Минутная слабость.
КОСТЯ. Обещал – делай. Первое слово дороже второго.
ЖЕНЯ. Первое слово съела корова.
КАРИНА. Да потерпи немного, Женя. Щас все решим.
КОСТЯ. (дурашливо) Жеееняяя.
ЖЕНЯ. Жаль, очень жаль.
КОСТЯ. А скоро там?
КАРИНА. Ну половину пути проехали, там прямо указатель деревянный, который елочкой, но дорога асфальтовая. Не деревня считай – ПГТ! Дороги и круглосуточные магазины. Даже в праздники работают, даже в майские.
КОСТЯ. Ну понял. Всё будет тип-топ, Женёк, не переживай.
КАРИНА. Там повернуть, потом пост, развилка, еще раз налево и там уже спросим. Если б мы у нас купили нас бы с потрохами сожрали. Ну ты понял?
КОСТЯ. Понял. Заодно разведаем заранее, что, где, когда и почем продают. Брательник то твой скоро?
КАРИНА. До выпускного успеть должен. Жду шутки про дембелей вместо пожеланий про взрослую жизнь. Хотя бы щас погулять надо.
КОСТЯ. Мы товарищей в беде не бросаем. И тех погуляем и этих.
КАРИНА. Ещё раз спасибо, что согласился. Если б раньше, конечно, то тогда б в наш успели. Но что-то мы поздно подумали. (с выражением смотрит в зеркало заднего вида).
КОСТЯ. Эти праздники, будь они не ладны. Интересно получается, Союза нет уже сколько? Достаточно. А первоймай все отмечают. А чтобы что? Вот и я о том. Бухают, жрут, дрыхнут. Днем – огород.
ЖЕНЯ. Нас сейчас никто искать не будет.
КОСТЯ. Хотя огород тоже работа.
КАРИНА. Никто не будет искать – и хорошо. Сплетен (с выражением смотрит на Женю) никаких, зато не будет. А так мы как будто у Женька сидим.
ЖЕНЯ. Да если бы еще и правда была - не так обидно бы было.
КАРИНА. (Косте) Ты прикинь, родакам сказали, типа курю, так меня заставили дома раз сто раз убираться. Ну и огород… А у нас колидор еще такой, прямо на огород выходит, смысла мыть совсем нет.
ЖЕНЯ. Так мы и курили на самом деле. Под мостом.
КОСТЯ. Под мостом? Зачем под мостом?
ЖЕНЯ. Так самое потайное место, все знают
КОСТЯ. Так если все знают, какое оно тогда потайное? (нервный смешок). Давно вы там курите?
КАРИНА. Да не, пару раз только, недавно.
КОСТЯ. (с облегчением) тогда бросить легче будет. Я думал вы давно. Хотя вот мне при заикании помогло, весь институт прокурил, еле бросил. Дыхание выравнивается, а также социализация.
КАРИНА. Ой, мы это курево попробовали только потому, что нам учителя за полгода до промыли нам мозги, что мы уже. Считай, назло.
КОСТЯ. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет.
ЖЕНЯ. Люди скажут «по наклонной девки пошли», что, конечно, жаль.
КАРИНА. Мы кое-что увидели недавно, надо тебе сказать…
Машина резко дергается.
КАРИНА. Да кто санки посреди дороги оставил.
ЖЕНЯ. Хорошо, хоть увидел. Хотелось бы спокойно доехать. Без происшествий.
КОСТЯ. Тут где-то гаишники должны стоять. Ну помяни, как говорится, он и появится.
КАРИНА. Оп оп, скрытый патруль.
Машину останавливает инспектор ГАИ.
ГАИШНИК. Добрый вечер!  Сержант Иванов! Предъявите документики.
КОСТЯ. Добрый вечер! А что случилось? (протягивает документы)
ГАИШНИК. Ага, ага… (проверяет) Праздники, кто-то отдыхает, кто-то работает. Выходите из машины, в трубочку дыхнем?
КАРИНА. Все мы?
ГАИШНИК. На всех не хватит – только водитель.
Костя дышит в трубочку.
КАРИНА. А что вы тут один?
ГАИШНИК. Патрулирую.
ЖЕНЯ. Из-за праздников?
ГАИШНИК. В честь праздников. (смотрит результат теста) Ну что же, абсолютно трезвый?
КОСТЯ. Как видите.
ГАИШНИК. Эх, сейчас бы шашлычок горячий (мечтательно) запить чем холодненьким...
Ребята со смешками переглядываются.
КОСТЯ. Мы только едем, по бутылке холодненького взять. Не за рулем!
ЖЕНЯ. Магазины сельские закрываются рано. Не успели мы.
ГАИШНИК. Не смею задерживать!
Костик садится в машину.
КАРИНА. А хотите с нами?
Мужчина засмущался, девочки рассмеялись.
ГАИШНИК. Очень хочется вместе с вами в молодость, но простите я на работе. Кстати, о работе, увидите старушку с дровами на санках…
КАРИНА. На санках? Летом?
ГАИШНИК. Да. Если увидите – сообщите. Потерялась бабушка, то ли дрова собирает, то ли ищет что-то. Всем постам передают. Если вы ее встретите, то отвезите её в отделение милиции или (задумавшись) она вам скажет куда.
ЖЕНЯ. Особые приметы – санки? Больше никто ничего не запомнил?
КОСТЯ. Не вопрос! Долг каждого гражданина помогать родной милиции! Не знаете, кстати, до Мурьяново далеко еще?
ГАИШНИК. Найдете бабку спросите. Она тут дольше нашего. Поворот в форме елочки, вам дальше то и не надо.
Гаишник улыбается своей шутке, машина отъезжает.
ЖЕНЯ. Какой-то он странный… А че ты ему про санки не сказал?
КАРИНА. Так никто не сказал…
КОСТЯ. Потому что нам в другую сторону. Дальше спокойно поедем.
ЖЕНЯ. Посмотрите, как красиво за окном. Лес какой, деревья… Какой цвет сумерек. А вы знали, что человеческий глаз может различить около ста оттенков. Простого человека, а если художник, то около ста пятьдесят. Представьте, если бы мы могли отличать вообще все оттенки, которые существуют в природе, как был бы прекрасен этот вечер в сумерках.
КОСТЯ. Ты ж биологию скоро сдаешь? Я думаю сдашь. (смеется)
ЖЕНЯ. Да, интересно как бы я сдала.
КОСТЯ. Сдам. Как я сдам - ты это хотела сказать.
КАРИНА. Ну вот экзамены как раз. Было бы здорово, чтобы нас с билетами кто-нибудь подстраховал… Стой!
(машина резко останавливается, перед ней тихо проходит женщина в белом платье. Платье очень грязное, в земле и траве, но сама женщина выглядит аккуратно. По крайне мере она производит такое впечатление, так как лицо её плохо видно)
КОСТЯ. Санки что ли видит кто?
ЖЕНЯ. Нет, мы их пару километров назад чуть не переехали.
КАРИНА. Смари, смари! Это явно не старушка!
КОСТЯ. Может поехали отсюда?
КАРИНА. Куда?
КОСТЯ. Домой!
ЖЕНЯ. До магазина ближе, чем до дома.
КОСТЯ. До гаишника.
ЖЕНЯ. (оглядываясь) Там мужик идет.
КАРИНА. Гаишник?
ЖЕНЯ. Нет. Но с его стороны – это да.
КОСТЯ. Бляха, он с топором!
КАРИНА. Гони, гони, гони, гони!
Машина трогается вперед, женщина медленно исчезает за поворотом, мужчина с топором бежит, но не может её догнать – задыхается.
КАРИНА. Вроде оторвались.
ЖЕНЯ. Он не за нами бежал
КАРИНА. На всякий уж.
ЖЕНЯ. Назад нельзя.
КАРИНА. Вон указатель.
КОСТЯ. Держим курс только вперед, товарищи девушки! Вот и перекресток, вот и поворот.
По радио прекращается шипение и начинает громко играть песня «Мой сон» Татьяны Булановой
ЖЕНЯ. Убавь пожалуйста! Убавь пожалуйста, говорю. Убавь!
КОСТЯ. Че орать то? (убавляет)
Затемнение.

 
II.
Всё то же асфальтированное шоссе среди сельской местности. Сумерки. В машине едут Женя и Карина – одноклассницы и лучшие подруги, за рулем Костик. В машине негромко играет радио, иногда различимы слова и музыка, но большую часть времени просто белый шум. Путь опять начался с того места, где и в прошлый раз.
КОСТЯ. Так, я не понял, мы едем или… Опять тут что ли едем?
КАРИНА. Едем, едем! Щас Женя успокоится со своим нытьем и нормально все.
ЖЕНЯ. Да я просто предложила! Может вернуться было бы хорошей идеей. Могу я передумать или нет?
КОСТЯ. Дежавю у меня что ли?
ЖЕНЯ. Тут самое главное взять себя в руки и двигаться вперед. Езжай, Костя.
КАРИНА. Мы же просто развеяться хотели, а у нас экзамены скоро, понимаешь…
КОСТЯ. И вы лучше бы подготовились, чем за пивом со взрослым мужиком ночью шарахаться.
КАРИНА. Во-первых, не такой уж ты и взрослый. А во-вторых, можно сказать, щас и готовимся. И угадай как бы ты мог нам помочь.
КОСТЯ. Я вместо вас не пойду сдавать, хотя бы потому что вас двое, а я – один.
ЖЕНЯ. Мы тебя видели, Кость. С ней.
КОСТЯ. С кем это с ней? Девчата, вы че серьезные какие вдруг?
ЖЕНЯ. С нашей математичкой.
КАРИНА. Да не отнекивайся даже. Мы тогда под мост курить пошли, специально время нашли, чтоб не было никого, зашкерились, а тут вы. Как еще нас не заметили.
ЖЕНЯ. Лучше бы, конечно, заметили. Она, конечно, девушка молодая и красивая. Но, в целом, зрелище так себе было.
КОСТЯ. Не докажете.
КАРИНА. Докажем. Женьке родители телефон из города прислали. С камерой.
КОСТЯ. Не факт, что компромат вообще есть.
КАРИНА. Проверить хочешь?
ЖЕНЯ. Нам нужно всего-ничего, пусть она нам билеты подскажет. Все.
КОСТЯ. (Жене) Нам или ей? Её ж идея, да? Твоя?
КАРИНА. Слыш, ну просто поговори с ней.
КОСТЯ. Слыш сама! И сама с ней поговори! Или че, стыдно? Или страшно?
ЖЕНЯ. Любую информацию нужно знать, как подать. Если погорим мы, то как она там отреагирует – вопрос.
КАРИНА. А если ты, то ваще не вопрос. А, ладно, ну там блин буквально одолжение.
КОСТЯ. Вы меня сейчас впутали можно сказать ни за что. Обратись, так сказать, с просьбой.
КАРИНА. Просто если вот как пример, да, как я мамке говорю разводись, так она мне сто причин почему нет. А как папка трезвый говорит, ну все, мол, не дури, так и это и причин не надо. Вот и делайте выводы. А тут просто одолжение, считай. Она просто подскажет, мы просто сдаем экзамен и забываем. Тебя ведь послушает, если уж прям так любит.
КОСТЯ. Это вам сейчас просто экзамены, билеты, а потом что? Еще что захотите, а я как джинн из бутылки должен буду выскакивать?
ЖЕНЯ. Нет, только билеты. Придётся поверить в наше честное слово.
КАРИНА. У тебя нет выбора сейчас. А может и у нас тоже не было выбора.
КОСТЯ. Это что ваще? Шантаж! Меня две соплюхи шантажировать будут?!
ЖЕНЯ. Слыш, притормози.
Вдоль дороги идет старушка и везет ветки в детских старых санках
ЖЕНЯ. Вы видели ветки в санках?
КОСТЯ. На кой они ей летом?
КАРИНА. Может, вернуться помочь?
КОСТЯ. Да нам в другую сторону.
КАРИНА. Слушайте, она тут ночью с этими ветками, мало ли чего. Потерялась может.
КОСТЯ. А это не про эту бабку гашник спрашивал?
КАРИНА. Какой гаишник?
КОСТЯ. Ну который нас останавливал?
ЖЕНЯ. Это который вон стоит?
КАРИНА. Машет че то… Останавливайся, блин.
Машину останавливает инспектор ГАИ.
ГАИШНИК. Добрый вечер! Сержант Иванов! Документики показываем.
КОСТЯ. Добрый вечер! А Вы нас случайно не останавливали? (протягивает документы)
ГАИШНИК. Случайно не мог, специально мог! Так, так… (проверяет) Выходите из машины, в трубочку дыхнем? А то что, просто так что ли остановился, да?
КАРИНА. А можно я тоже дыхну?
ГАИШНИК. А вы, юная барышня, тоже за рулем?
КАРИНА. Да. А еще я несовершеннолетняя.
ГАИШНИК. Ну в праздники можно и за рулём.
ЖЕНЯ. А мы еще за пивом едем! Нет, ну я-то уже совершеннолетняя (смеется).
ГАИШНИК. Ну какое пиво? Такие маленькие девочки должны кушать только шоколадки! (достает из карманов девочкам по шоколадке)
КОСТЯ. Надеюсь, они не отравлены.
ГАИШНИК. Что же вы какой подозрительный? Криминальной России пересмотрели? Уважаемо. Но как будто бы не имеет сюда отношения.
КАРИНА. Вам скучно, наверное, одному здесь?
ГАИШНИК. Что скучного в скрытом патруле? Срываться да патрулировать!
ЖЕНЯ. Дяденька, а где тут магазин круглосуточный? В Мурьяново?
ГАИШНИК. Прямо. До поворота с ёлочкой, после перекрестка.
КОСТЯ. А дальше?
ГАИШНИК. До поворота.
Машина начинает отъезжать.
ГАИШНИК. Вы знаете, бабушка тут потерялась, на санках дрова везет. Вы с ней поаккуратнее, если уж решите подвезти.
ЖЕНЯ. Да она вот там дорогу переходила.
КАРИНА. Мы сами хотели вам рассказать.
КОСТЯ. Зачем нам её подвозить?
ГАИШНИК. Она бы вам дорогу показала, она же тут дольше живет.
КОСТЯ. Очень извиняюсь, но возвращаться мы не будем, нам в другую сторону, всё.
ГАИШНИК. Всего доброго!
Ребята едут дальше.
КОСТЯ. Если откажусь?
ЖЕНЯ. РОНО, родительский комитет, репутация в школе, репутация в деревне, образ учителя, вся эта байда. Ты ж диплом получишь и сюда вернуться хотел? Историком, да? Как думаешь, получится? Мамзель твоя замужем, что, думаешь, будет?
КОСТЯ. Будет повод начать жизнь заново.
КАРИНА. Если её муж тебя быстрее не придушит.
ЖЕНЯ. Мама у тебя, опять же, старенькая уже. Жалко, тетю Веру то.
КАРИНА. С тебя то, наверное, как с гуся вода, посудачат и забудут, но эта твоя хапнет…
ЖЕНЯ. С мужиков всегда спрос меньше.
КАРИНА. Черная метка.
ЖЕНЯ. Прям в трудовой нарисуют. Вооот такой рубец.
КАРИНА. (кривляется) Как эта падшая женщина может учить моих детей?
КОСТЯ. Вы просто две оборзевшие малолетки.
ЖЕНЯ. Не усложняй жизнь ни себе, ни людям. Ни к чему это все.
КАРИНА. Вот бы лет через пять мы просто вспомнить этот разговор и посмеяться. Если бы я могла, то я бы сфотографировала нас всех сейчас, таких юных, красивых. Потому что, как знать, может это самый прекрасно-душистый майский вечер за всю нашу жизнь.
ЖЕНЯ. Судьбоносный. Ни дать, ни взять.
КОСТЯ. Это всё гнилой базар. Где гарантия того, что вы даже нужный билет сдадите? Умными я бы вас не назвал, (Карине) особенно тебя. Что не будете меня потом обо все, что в бошку стрельнет просить?
ЖЕНЯ. Я прям перед последним экзаменом тебе телефон отдам и удаляй там что хочешь.
Мужик с топором посреди дороги.
КАРИНА. Стой!
КОСТЯ. Это бляха муха он!
ЖЕНЯ. Кто?
КОСТЯ. Ну он!
ЖЕНЯ. Друг твой?
КОСТЯ. Я его не знаю! Просто помню, откуда-то.
КАРИНА. Че он посреди дороги встал! Бибикни ему что ли!
КОСТЯ. Он с топором, сама бибикни! (Карина нажимает на клаксон) Да ты дура, он же нас заметил!
ЖЕНЯ. Ой, а кто это тут перед ним на машине? Неужели мы сидим?
Взгляд мужчины фокусируется на ребятах, и он идет к ним.
ЖЕНЯ. Ещё не поздно его переехать и свалить отсюда.
КОСТЯ. Вот ты в натуре такая мразь прям да?
ЖЕНЯ. Ну, мне страшно.
КАРИНА. Мне тоже страшно, но я против его переехать.
Мужик легонько стучит топором по стеклу, ребята открывают дверь, он садится сзади по центру и топором указывает ехать вперед, за женщиной в белом, но её никак не получается догнать. С фразой «Убью» гость выходит из машины.
КОСТЯ. Ну что, Пятачок, попили пива? (начинает истерически смеяться)
ЖЕНЯ. Давай уже доедем, нам всем немного осталось.
КОСТЯ. Это че? Это че за на? Это че ваще?
КАРИНА. Да ну брось свои истерики. Ну мужик, ну топор. Знаешь сколько раз я батьку бухого с топором видела – до фига.
КОСТЯ. Ладно всё, я устал. Я подумаю, как это всё… Кароч, если вы только за этим меня дернули, то тогда давайте вернемся домой.
КАРИНА. А как же праздник? Мы что, не заслуживаем отметить праздник как взрослые нормальные люди?
КОСТЯ. Люди, люди, на блюде.
ЖЕНЯ. Мы держим курс только вперед, забыл, что ли?!
По радио прекращается шипение и начинает громко играть песня «Мой сон» Татьяны Булановой.
ЖЕНЯ. Убавь! Убавь, убавь! Убавь!
КОСТЯ. Выключил, все выключил. Сам испугался.
 
III.
Путь опять начался с того места, где и в прошлый раз.
КОСТЯ. Мне как будто сон снится, от которого не могу проснуться. Мы едем здесь в который раз?
КАРИНА. Ну ты за свою жизнь сколько раз туда-сюда, вот считай.
ЖЕНЯ. Если бы я могла, то я бы не ехала.
КАРИНА. Да брось, едем же. Когда бы тебе выпить нахаляву купили?
ЖЕНЯ. Да я-то откуда уже знаю.
КОСТЯ. Нет, правда, мы же давно едем?
КАРИНА. Давно – понятие растяжимое.
ЖЕНЯ. Относительно чего давно?
КОСТЯ. Всё не стемнеет никак, хотя должно было.
ЖЕНЯ. Мы не настолько давно выехали. Ты помнишь, что мы здесь проезжали?
КАРИНА. А я бы и не заметила, что проезжали - вечер такой красивый.
ЖЕНЯ. Это больше синий или фиолетовый? Жаль, что я не художник. Вы знали, что человеческий глаз может различить около ста оттенков. А у художников вроде 150. Вот я не художник и я тебе не скажу, синий ли, фиолетовый ли.
КАРИНА. Прикинь, я бы художником стала.
ЖЕНЯ. Нет, ты оттенки не отличаешь. Реальность не чувствуешь.
КАРИНА. Кость, ты чувствуешь реальность?
КОСТЯ. Мы вообще приедем в этот сраный магазин? Он вообще в природе существует?
КАРИНА. Ну конечно! Нам ребята рассказывали – верняк! Даже школьникам продают!
КОСТЯ. А без денег не продают?
ЖЕНЯ. Ага, сверху еще доплачивают.
КАРИНА. А потом догонят и ещё доплачивают!
ЖЕНЯ. Хотя у нас бы продали.
КАРИНА. В тетрадочку бы записали.
ЖЕНЯ. Фактически продажа.
КОСТЯ. Вы мне голову морочите, а я, дурак, ввязался.
КАРИНА. Не злись, у нас к тебе ещё одна просьба будет… На экзаменах надо помочь, чтоб кто-то билет нужный подсказал.
КОСТЯ. Я же сказал, что подумаю, как там обделать этот вопрос.
ЖЕНЯ. Когда сказал? Тебе он сказал?
КАРИНА. Мне ничего не говорил.
ЖЕНЯ. Это ты ему рассказала?
КАРИНА. Я бы без тебя не стала. Договорились же.
КОСТЯ. Я тут, и я слышу все.
ЖЕНЯ. Да че уж теперь, к чему стесненья.
КОСТЯ. Это вы мне говорили! Шантажировали! И сейчас пытаетесь, да что я вам сделал.
ЖЕНЯ. Подожди, мы попросили о помощи.
КАРИНА. Ну и за пивом съездить, даже больше из рутины выбраться. Покататься. Ой, смотрите. Там бабушка с ветками.
Вдоль дороги идет старушка и везет ветки в детских старых санках.
КОСТЯ. Я, кажется, понял.
Автомобиль тормозит, Костя рукой предлагает сесть в авто. Старушка сначала предлагает ветки. Потом садится сама.
КОСТЯ. Вы потерялись?
КАРИНА. Может вам домой?
Проезжают мимо гаишника.
КАРИНА. Ты че, он же нам остановиться махал!
КОСТЯ. Да надоел, нахер пусть идёт.
ЖЕНЯ. Не выражайся при взрослых.
КОСТЯ. А я и есть взрослый.
ЖЕНЯ. Тут еще более взрослый.
КАРИНА. Даже, можно сказать, старый.
ЖЕНЯ. Ты нам поможешь с нашим вопросом?
КОСТЯ. То есть вы самостоятельно решить вопрос не можете?
ЖЕНЯ. Да.
КОСТЯ. Поэтому обратились ко мне за помощью?
ЖЕНЯ. Ну да.
КОСТЯ. Как взрослые люди?
КАРИНА. Да.
КОСТЯ. Решаете проблемы по-взрослому и несете за это ответственность? По-взрослому?
КАРИНА. Что ты нам голову морочишь?
ЖЕНЯ. Ты нам угрожаешь?
КАРИНА. При свидетелях вообще-то.
ЖЕНЯ. Ну и что ты нам можешь сделать? В милицию сообщишь?
КОСТЯ. А может и так. Плакал тогда целевой прием в институт, не так ли?
ЖЕНЯ. И твой. Если что. Так что посморим.
КАРИНА. Фига се, это что блин такое?
На обочине сидит мужик с топором весть в крови и плачет, старушка делает знак остановится и выходит из машины.
КОСТЯ. Нечего здесь смотреть, я всё сказал.
ЖЕНЯ. Ты не докажешь ничего. Какой такой шантаж? Ты знаешь? Нет? Видишь, она не знает. Твоё слово против нашего. А мы докажем.
КАРИНА. Ты тут уж извини, но помощь нужна.
КОСТЯ. Прогуляли, значит, одиннадцать лет, а Костя думай.
ЖЕНЯ. Ну кто виноват, что всё так сложилось?
КОСТЯ. Я, кажется, придумал.
по радио прекращается шипение и начинает громко играть песня «Мой сон» Татьяны Булановой.
ЖЕНЯ. Убавь! Убавь! Убавь!
КОСТЯ. Да я эту херню час назад выключил! Я не знаю как эта херня работает! Да сколько можно! (выкидывает автомагнитолу в окно)
IV
Путь опять начался с того места, где и в прошлый раз.
КОСТЯ. Так… Едем и едем, ладно. Пусть так. Приедем же когда-нибудь куда-нибудь.
КАРИНА. Мы едем, едем, едем в далекие края! Что ты не улыбаешься, мы же как будто гуляем с друзьями!
ЖЕНЯ. Если бы я могла, то я бы не ехала.
КАРИНА. Да ты что, а кто не рискует, тот пиво нахаляву не пьет. А так – ты посмотри, как все хорошо складывается.
КОСТЯ. Мы ехали здесь уже.
ЖЕНЯ. Как будто бы и на самом деле все хорошо, правда красиво.
КОСТЯ. Точно помню. Время не двигается. Должно было уже стемнеть, почему не темнеет?
КАРИНА. Даже всю жизнь здесь проживи – не надоест. Я это только сейчас поняла. Ну смотри же как вокруг?
КОСТЯ. Почему не ночь?!
КАРИНА. Я так мечтала всю жизнь уехать в город, что без огородов, варений-солений. Грязь эта круглогодичная. А сейчас еду и думаю, что все бы отдала, чтобы прожить жизнь здесь.
КОСТЯ. Да где ваш магазин?! Он существует? Почему мы не можем до него доехать?
ЖЕНЯ. Вот бы я не соглашалась. И не садилась бы в машину никогда. Изначально какая-то дурацкая идея была. Лучше б я сама за тебя экзамен написала.
КАРИНА. Так по началу согласилась же.
ЖЕНЯ. Ну и что из этого вышло? Едем-едем, все приехать не можем, только этот валенок всё понять ничего не может, как блин ехать. Объяснили заранее же. Орёт еще на нас.
КАРИНА. Костенька! Ну прошу тебя, соберись! Тут одна дорога, прямо указатель деревянный, который елочкой, но дорога асфальтовая. Понял?
ЖЕНЯ. Ничего он не понял. Зря только бензин жжем. Почем зря говорю бензин жжем, ау! А ведь денег стоит! Слышишь меня, че завис? Он с нами сейчас вообще?
КАРИНА. Не злись, он думает. Ты пока, Костенька, думаешь, тут дело есть к тебе.
КОСТЯ. Я уже думаю.
КАРИНА. О чем, Костенька?
КОСТЯ. О деле. О деле думаю.
По дороге разбросаны ветки, которые везла старушка на санках
КАРИНА. Может остановится собрать? Старушку эту поискать, вдруг это её сбили. Ну а что, жалко же.
КОСТЯ. Откуда ты про неё знаешь?
КАРИНА. Про кого?
КОСТЯ. Старушку.
КАРИНА. А ты откуда?
КОСТЯ. Я сейчас вопрос задал.
КАРИНА. Так все знают, всем постам передают.
Машину останавливает инспектор ГАИ.
ЖЕНЯ. Стой, стой. Пусть документы проверит.
ГАИШНИК. Добрый вечер! Сержант Иванов! Документики показываем.
КОСТЯ. Добрый вечер! Еще раз. (протягивает документы)
ГАИШНИК. Ну что же, вроде все в порядке. Выходите, что же вы застеснялись. Из машины, из машины. В трубочку дыхнем?
КОСТЯ. А можно я не хочу выходить.
ГАИШНИК. Можно. Что же я, прекрасно вас понимаю, Константин.
КОСТЯ. Может быть, вы тогда отдадите документы, и мы поедем?
ГАИШНИК. (держит крепко документы) преступление — это когда кто-то видел. А если никто не видел, а ты видел, может и нам не смотреть?
Костя срывается с места, оставляя документы у гаишника в руках.
КОСТЯ. Больной. Ну или пьяный.
ЖЕНЯ. Да, сейчас праздники… Либо пьяный, либо не пьяный, потому что больной.
КАРИНА. Мы вот даже не выпимшие, у нас блин магазин в селе работает как хочет, а не как написано.
ЖЕНЯ. Ты зачем ему документы оставил?
КОСТЯ. Он мне их не отдавал, сама же видела.
ЖЕНЯ. Ты испугался что ли?
КОСТЯ. Он несет какую-то пугру, вы несете какой-то бред, радио… магнитолы нет, а радио работает! Я ж же его в окно выкинул!
КАРИНА. Костя, у нас вопрос же к тебе…
КОСТЯ. Заткнись нахер со своим вопросом! Со своим пивом! Магазином этим! Сраным! Вы меня, взрослого человека, голой жопой напугать решили? Моей же? Меня же?!
ЖЕНЯ. Ну не только твоей, что ты все про себя да про себя.
КАРИНА. Мы думали, мож ты рыцарь какой.
По обочине идет мужик с топором и удавкой на шее.
КАРИНА. Стой! Куда гонишь, человек же стоит!
КОСТЯ. И че? Может я объехать хотел?
КАРИНА. Может ему помощь нужна?
КОСТЯ. Что-то много народу в моей помощи нуждаться стало.
КАРИНА. Мне кажется, надо было остановится…
КОСТЯ. Разуйте глаза, нормальный человек так не выглядит! Неужели вам не страшно, у него в руках топор, он в крови и явно не в своей, а если бы он нас убил?
КАРИНА. А нас не он убил. А ты.
КАРИНА. Ты нас убил.
По радио прекращается шипение и начинает громко играть песня «Мой сон» Татьяны Булановой.
V
Путь опять начался с того места, где и в прошлый раз.
КОСТЯ. Мало того, что ты шантажистка, так ты ещё и врешь.
КАРИНА. Оглядись и удивись.
ЖЕНЯ. А он уже не удивляется.
КОСТЯ. Едем и едем, опять едем. Да что за день такой сегодня, а, девчат? Что за день!
КАРИНА. Неужели так сложно было помочь.
ЖЕНЯ. Ну подумаешь, билет подсказать.
(старушка с ветками на санках идет вдоль дороги)
ЖЕНЯ. Когда я пропала в тот вечер, моя бабушка спала наверху, в своей комнате. Она думала, что мы с Кариной готовимся к экзамену. А мы и правда готовились, но решили, знаешь подстраховаться.
Мне это сразу плохой идей показалось., но не попишешь. У нее с головой проблемы начались, еще до того, как я умерла. Она не сошла с ума, нет, она в детстве в войну в лесу ветки собирала. Ягоды там. Всякое такое. Привычка, наверное, осталась. Будила меня утром: Вставай, говорит, страна огромная. Ей постепенно хуже становилось, но она ещё в себе была. Рассказывала, правда одно и тоже, мне неинтересно слушать было, жалко так сейчас. А после всего совсем все плохо стало. Не уследили, она зимой потерялась и замерзла.Очень она из-за меня переживала, совсем сдала. Ты, наверное, поэтому её помнишь.
КОСТЯ. У неё деменция не из-за меня началась.
ЖЕНЯ. Ну я-то думала, что ты не совсем урод.
Машина проезжает мимо инспектора ГАИ.
ЖЕНЯ. Мы когда мимо ехали, он нас не останавливал. Посмотрел просто. Закемарил или ещё что.
КАРИНА. А вот ты когда один ехал обратно, то уже остановил. Он нас видел, Он нас видел! Но не уверен был. Переживал потом.
ЖЕНЯ. Ты еще такой весь хороший, правильный. К маме в деревню едешь, вот только что, вот только что с работы. Заика сраный, кто тебя заподозрит.
КАРИНА. Мужика инсульт хватил, когда нас нашли. Ну в смысле… Он даже не рассказать никому не смог.
КОСТЯ. Были, не были… Уснул, не уснул… Видел, не видел…
Женщина в белом идет вдоль дороги, чуть поодаль мужик с топором.
КАРИНА. А я вот только ради мамы хотела все экзамены хорошо сдать. Она переживала сильно, хотела, чтоб я человеком стала, выучилась. Я когда пропала, отец винил маму во всем. А уж когда нашли… перепил и топором её ударил. Потом понял, что натворил и повесился.
КОСТЯ. Вот и сказочке конец.
КАРИНА. Ты ведь виноват в этом всём. Пусть косвенно, но из-за тебя это всё и началось.
ЖЕНЯ. Можно сказать, что все на твоих глазах происходило.
КАРИНА. Может поэтому мы сейчас все здесь
ЖЕНЯ. Я так мечтала уехать в город, пожить другой юной жизнью. Ходить на пары и в кино, в кафе и на свидания.
КАРИНА. Я тоже мечтала уехать, но наверное бы осталась. А вдруг бы я тоже до такого дошла, вот настолько бы спилась? Это ж моя идея была, именно за пивом ехать, генетика блин что ли. Так бы ведь и съездили. И выпили. А хорошо с одной стороны, что ли получилось? Может хоть в этом есть смысл, что ты нас убил?
ЖЕНЯ. У меня никогда не было свиданий. Не было закатов и восходов на море, никаких путешествий. Первой влюбленности, экзаменов, работы.
КАРИНА. Я не дожила до детей и внуков, я не купила дом, не завела себе собаку, не научилась готовить пироги, как у мамы. Никогда.
КОСТЯ. Я не знаю есть ли смыл говорить хоть что-то. Я прожил свою жизнь вполне счастливо, у меня были впечатления, работа, семья. Сбылось практически всё, о чем я мечтал. Ну разве что, без полета в космос. Но каждый день я помнил. Не как мысль, которая шел-шел и вспомнил, а дышать. Дышишь – значит помнишь. Ешь, спишь, идёшь – помнишь. Я просто испугался тогда.
ЖЕНЯ. Ты думаешь, что нам тебя жаль?
КАРИНА. Тебе просто повезло что были праздники, все отдыхали бухие и тебя никто не видел.
ЖЕНЯ. Просто повезло что несколько дней никто не искал.
КАРИНА. Потом, когда нашли, то единственный свидетель умер сразу.
ЖЕНЯ. Что подозрений ты никаких не вызываешь, дрыщара. Время упущено, маньяков много. Кто-нибудь, но только не ты.
КОСТЯ. Я просто хотел защитить себя и свою любимую женщину.
ЖЕНЯ. Просто убил.
КАРИНА. Ты ей рассказал? Она оценила?
КОСТЯ. Я не смог её больше видеть. Знаю, что вы меня никогда не простите, но мы же можем уже когда-нибудь приехать, чтобы это все закончилось. Когда это всё закончится?
КАРИНА. Мы не приедем никогда. А закончится это либо когда тебя врачи из комы выведут, либо… так сказать пока сам не выйдешь.
ЖЕНЯ.Эта дорога и мы на дороге только в твоей голове, пока ты жив. Вся жизнь, представляешь, вся жизнь уместилась в этот самый вечер. Который будет с тобой до конца. А может и после.
КОСТЯ. А была ли запись на самом деле?
КАРИНА. А какая теперь уже разница?
Затемнение, начинает громко играть песня «Мой сон» Татьяны Булановой.
КОСТЯ. Так мы едем или не едем?
 
Конец.

Игорь Шумов, "Живодеры"

Два дельца разводят зверей-уродцев на продажу. Но потом у них рождается угроза для всей популяции.

Действующие лица

Первый, 33 года, предприниматель, недавно развелся.
Второй, 29 лет, живодер, подметатель улиц.

Действие первое

Однокомнатная современная изба, пол из светлого дерева. С краю, близ входа – мини кухня, стол с пепельницей, два стула. Стены темные, уставлены школьными партами, шкафами-клетками. Одна из них открыта. В общем – беспорядок: исписанные бумаги, разбросанный корм, мешки, деревянные ящики, ножи, чашки с чаем и засохшим кофе, потрепанные книги. Посреди комнаты – железный стол, на котором стоит клетка, закрытая черной тканью.

По избе ходит Первый, одетый в льняные брюки и темную рубашку, покрытую,белыми следами пота, будто гепард. Он держит мешок и что-то ищет. Всматривается между столами, клетками. При подходе к зверям в клетках, они начинают шуметь. Гремит железо.

Первый. Сука, ты где? А? Подро-о-о-осток. Мац-мац-мац. (Железо гремит громче) Да заткнитесь вы, твари! Заткнитесь! (Бьет ногой по ближайшей клетки и сгибается от боли.) Су-у-у-ка. (Поднимается. Берет из стола пистолет и бьет им по шкафу с клетками.) А-а-а-а-а! Я тоже так умею, твари! А-а-а-а! Закройтесь нахрен! (Водит пистолетом по прутьям, но звери не замолкают. Первый замирает, ведет взгляд вдоль низа клеток.) Вот же ты, гандон. Иди сюда! (Засовывает пистолет за пояс, бросается к пространству между клеток.) Сволочь! (Возится, ловит зверька в мешок). Попался, попался, а?!

Одним движением Первый вытаскивает мешок из-за клеток, придерживая его закрытым, и оборачивается к клетке в центре комнаты. Подходит, открывает ее и бросает мешок внутрь. Клетка гремит и дергается.

Первый. Посиди теперь с этой сукой! (Хватается за окровавленный палец. Идет к раковине, включает воду, промывает укус. Слышен вой и стон зверей в клетке под тканью). Ну чего – долбитесь теперь! Звери. Только жрете и долбитесь. Блин, ну подросток! Когда-нибудь я тебя тоже покусаю, тварь ты неблагодарная (Тяжело вздыхает. Включает воду, тянется к аптечки в кухонном шкафу. Перевязывает руку.) Нормально же общались…

Из клетки раздается жуткий стон, писк, шипение. Ее дергает в разные стороны. Первый оборачивается.

Первый. (Испуганно) Ебать… (Довольно) Так тебе и надо! Нахрен было сопротивляться. (Прислушивается) Что? Сейчас мужчиной будешь!

Зверьки в других клетках буянят. Первый оборачивается.

Первый. (Кричит) Я и вам сейчас всем…! Все заткнулись!

Клетка на столе замолкает. За ней и остальные. Первый успокаивается, подходит к открытой клетке и оставляет пистолет поверх шкафа, вытаскивает из клетки лежанку и миску.

Первый. Блин, только зря потратился. (Бросает все в сторону) Что же вы такие неблагодарные… (Опускается к другой клетке. Ласково.) Эх, ну почему другие не могут быть как ты, а? Вот с таким ушами, такой шерсткой. Улыбаешься? Довольный. Еще бы. Кто такой серьезный? М? О чем думаешь? (Кривляясь) Ни о чем? (Нормально) Ты этим и хорош. Есть и есть. Все будет хорошо. Все наладится. Как было. Ох, красавчик, красавчик…

В избу заходит Второй, одетый в красный спортивный костюм. Он устало скидывает кроссовки и хлопает дверью.

Второй. Салют.

Зверьки в клетках поднимаются голоса. Первый спешит их успокоить.

Первый. (Отскакивает от любимчика, кричит) Замолчите! Замолчите!

Второй не обращает внимание на зверей. Ставит чайник. Берет кружку, ополаскивает и выпивает воды. Садится, закуривает сигарету. Звери постепенно успокаиваются. Первый подходит к столу, тянет руку поздороваться.

Второй. Помой сначала.
Первый. Чего?
Второй. Ну ты что ей трогал?
Первый. Зверей.
Второй. Это как в жопе поковыряться.
Первый. Понятно. Где деньги?
Второй. Ну ты руки помой сначала.
Первый. Да у меня не видишь что? (Показывает палец в бинтах).
Второй. (Радостно) Ого! Это кто такой борзый?
Первый. Подросток (Кивает на клетку в центре избы).
Второй. Кто?
Первый. Ну тот (Показывает на клетку.)
Второй. Ох…
Первый. Что?
Второй. (Улыбаясь.) Ты нахера ему имя дал?
Первый. Ой, не начинай, я тебя прошу! Тут почти двадцать таких же, мне надо его как-то обозначить.
Второй. Что-то он разошелся.
Первый. Да пофиг. Что с деньгами?
Второй. Может он того? Знаешь, с пиздунцой.
Первый. (Раздраженно) Деньги давай!

Второй вздыхает. Оставляет сигарету в пепельнице, достает из кармана пачку купюр. Первый садится напротив. Пересчитывает.

Первый. А чего так мало?
Второй. Ну ты покупателя своего спроси.
Первый. Нет, блять, я тебя спрашиваю. Почему так мало? Почему рубли? Я же говорил – валюта! Только валюта! Мы и договаривались на валюту. Он — буржуй, у него бизнес свой! Турпутевки, экскурсии….
Второй. Не было у него валюты, не успел разменять. Говорит только с моря вернулись.
Первый. (С обидой) Они еще и на море гоняли... А она с ним что ли? Ты ее видел?
Второй. Ага. Вдруг порадует: разжирела. Хорошо живет походу.
Первый. (Игнорирует. Пересчитывая деньги) Почему так мало?
Второй. Он сказал, раз это полукровка, то он заплатит меньше. Бери или расходимся.
Первый. И ты взял?
Второй. Хуйня вопрос, конечно! Надо же на что-то жить.
Первый. Да?! Тогда смотри.

Первый раскладывает купюры по стулу.

Первый, Это – уходит на корм (Притягивает купюры к себе), вот это – на ветеринара, чип и прочую херню (Их тоже забирает), анализы помнишь для подростка? Это вообще не дешево. А вот это – отопление и аренда, которую мы торчим и будем торчать. (Второй с недовольством смотрит, как деньги уходят к Первому. Поднимает голову. Смотрит на Первого с презрением). И не смотри так на меня!
Второй. А чего?
Первый. Не смотри!
Второй. Страшно?
Первый. Чего?!
Второй. Хочу и буду.
Первый. Да, кстати, а это – то что ты мне торчал (притягивает еще купюр).
Второй. Это когда я тебе торчал?
Первый. Когда говно по улицам собирал, когда на алкашку побирался, когда ныл, что тебе не одна баба не дает, и удивительно почему да? Потому что ни одна якобы тебя осилить не сможет.
Второй. Все помнишь…
Первый. Вот именно. По итогу – смотри (показывает на последние купюры). И это – мы делим уже семьдесят на тридцать (отсчитывает долю Второго, передает ему).
Второй. Ну…
Первый. Что ну?
Второй. Это хуйня какая-то. Копейки. Обязанности – пополам, вложения – пополам, а прибыль – как приспичит?
Первый. Как договорились. Да и чего ты возникаешь? Кто придумал это? Я. Кто этих уродцев приметил и нашел согласных их покупать? Тоже я.
Второй. (С иронией) А ловил их тоже ты?
Первый. Большая заслуга!
Второй. Ну я сейчас остальных тогда выпущу, и попробуй их снова собрать.
Первый. Слушай, суть не в этом. (Тише, спокойно.) У нас есть договоренность, нравится – не нравится, это другой вопрос. Продавать задешево – нельзя, ибо… (Пытается вспомнить слово) Селекция! Селекция – это долго и дорого. А эти инвалиды, сам знаешь, как плодятся. Через раз, и пока дорастут еще. Таков бизнес. Зато покупатели! У моей жены, подружки, знаешь, от уродцев этих балдеют. Она сама тоже. Они готовы платить куда больше, (махает купюрами) чем эти копейки!
Второй. А! Те самые подружки, которые подговорили ее с тобой…
Первый. Ой, да не начинай ты…
Второй. Да я так (Облокачивается на спинку.) С любовью, типо. Сочувствую тебе.
Первый. Ага (пересчитывает свою долю). Ну это вообще не в какие ворота.

Второй смеется. Первый смотрит на него с возмущением.

Второй. Угар, конечно. Люди готовы тратить бабки на зверюшек, которым больно жить. И за это реально много платят. Если про расходы забыть.
Первый. И?
Второй. Ну… Извращенцы. Типа… Зачем? Зырить как они мучаются? Ходят кое-как, выглядят как мочалки, едят из шприца… Ну пытка какая-то. Неприятно.
Первый. Надо же! Совесть проснулась? А отстреливать их и им подобных – приятно наверное?
Второй. Ты не путай. Приятно людей защищать.
Первый. Насрать.
Второй. Хотя, если так поразмыслисть. Уроды, инвалиды, твари… По-людски. Я бы понял…
Первый. Слушай. (Поднимается). Помоги мне. Надо оттуда (показывает на клетку в центре) подростка достать. Что-то притих совсем.
Второй. А как он там оказался?
Первый. Выебываелся.
Второй. Социализировался, значит.
Первый. Чего?
Второй. Ну общался с этой, как ее там...
Первый. Надеюсь ебался.
Второй. Тогда сам доставай.
Первый. (Показывает палец) Мне хватило.
Второй. Семьдесят на тридцать.
Первый. (Тоненько) Да блин, пожалуйста.
Второй. Окей.

Оба подходят к клетке. Первый берется за ткань.

Первый. Короче, я поднимаю ткань, а ты вытаскиваешь.
Второй. Понял. (Вытягивает руки, готовится хватать).
Первый. Раз-два…

Первый поднимает ткань и Второй замирает. Ткань ложится на клетку. Второй громко смеется.

Первый. Ты чего не открыл-то?
Второй. (Продолжая смеяться) Да ты сам посмотри.

Первый смотрит под ткань и шарахается.

Первый. Пиздец!
Второй. (Продолжая смеяться) Убийца! Вот же убийца.
Первый. Это полный пиздец.

Первый снова смотрит под ткань и протягивает руку, но одергивается.

Первый. Он же ее распотрошил…
Второй. (Поспокойнее) Во дела, да!
Первый. Не-не-не, ну нет.
Второй. Да-да-да…
Первый. Они же себя так не ведут.
Второй. Конечно ведут, они же хищники. Ты бы видел сколько мы таких грохнули. Еще людям руки целовать будешь, за то что они такие хорошие и правильные. А их мамочки-хозяйки: (Кривляясь) ой, они же дети, они дети… (Нормально) Так-то да, дети вообще меры не знают.
Первый. Нет же! Не так! Они себя так не ведут! Зверь не ставит себе цель убить. Навредить – да. Но не убить. И у нас, ну, когда с семьей жил – нормальный был. Срал где попало, конечно. Ревновал. Но в целом – нормальный. А этот – дикий.
Второй. Любой зверь дикий, если ему волю дать.
Первый. Ну не настолько! Это же прям бешеный.
Второй. (Смотря под ткань). Кажется он сейчас ее труп выебет.
Первый. Фу! Хватит!
Второй. … или съест.
Первый. Погодь! (Смотрит под ткань). Ну ебанный пиздец.

Первый, пораженный, ходит кругами вокруг стола, засматриваясь на других зверьков в клетках. Второй заваривает чай и курит сигарету.

Второй. (Показывает на клетку под тканью) Я это убирать не буду если что.
Первый. Мы же не продадим его, понимаешь?
Второй. В смысле не продадим?
Первый. Ну как ты это продашь? Это, буквально, кот в мешке.
Второй. (Давится дымом, кашляет, и после смеется) Хе-хе, тварюга.
Первый. Сейчас подумаю, сейчас. (Ходит по избе.) Можно сделать шаг назад… С ним разберемся, забудем. Так, а другие… Другие, кто там. Самка одна осталась. К самке значит другой нужен, сейчас (Берет тетрадку, сверяется по ней с клетками). Вот этот был – с этим нельзя, значит надо с другим…
Второй. А с ним что?
Первый. (Не замечает) И если попробовать…
Второй. Але-е-е-е.
Первый. Что?!
Второй. Что с этим (кивает на клетку) делать будем?
Первый. (Недоумевающе) Кем?
Второй. (Раздраженно) С подростком.
Первый. Не отвлекай меня! Не отвлекай меня сейчас! Насрать вообще. Мы же прогорим, если не разобраться…
Второй. Понятно. (Тушит сигарету, глотает чай. Смотрит на суету Первого) Слушай, тут все очевидно как по мне. Покажи как он тебя укусил. Покажи.
Первый. (Не отвлекаясь от клеток и тетрадки) Мужик, не сейчас…
Второй. Это брак, утиль. Усыпить и забыть.
Первый. Надо этому позвонить, может мы вообще не туда свернули… (Первый достает телефон.) Сука, сюда надо инет провести. (Второму.) Это, я на улицу выйду, наберу.
Второй. Хорошо-хорошо, не барагозь только.
Первый. (Тихо.) Не барагозь…

Первый выходит из избы, Второй остается наедине со зверьками. Он попивает чай и ходит вдоль клеток. Зверьки его не любят. Поднимают голоса. Второй, резко, приближается к клеткам и зверьки замолкают. Второй улыбается.

Второй. Ох, вот же вы, звери. Животина. Ушастые, хвостатые, усатые, лысые, мягкие. Слабочатина. А? Ты не согласен? (Второй опускается к клетке, где сидит зверек, которого ласкал Первый.) Вальяжно сидишь, вальяжно. Чего ты лыбишься? Иди сюда (Хватает его. Раздается болезненный визг.) Слабак!

Клетка в центре дергается. Второй оборачивается и коварно улыбается.

Второй. (Отпускает зверька.) А ты, эдакий значит… (Нараспев) Подро-о-о-осток. Глупенький подросток. Думаешь силен?

Второй идет к кухонным шкафам и достает отраву. Подходит к клетке, поднимает ткань и с любопытством рассматривает клетку.

Второй. Убожество. На вот, покушай.

Второй засыпает в клетку отраву и в тот же момент возвращается Первый, продолжая говорить по телефону.

Первый. Да, я понял. Да… Погоди (Бросает телефон и бежит к Второму, орет) Ты чего, блять, делаешь?! (Выбивает отраву из рук). Зачем?!
Второй. Он – бешеный! (Отбивается от Первого) Что ты на меня голос поднимаешь?!
Первый. Ебнулся! Он же мой! Мой!
Второй. И мой вообще-то!
Первый. Ты совсем конченый!
Второй. Поговори мне тут!

Мужчины бодаются, пытаются одолеть друг друга. В это время клетка дергается, подпрыгивает, из под ткани доносится ужасный крик.

Второй. Какая от него польза!
Первый. Мразь! (Вырывается из захвата Второго.)
Второй. Он – бешеный! Дикая тварь!
Первый. Ну зачем ты его… (поднимает с пола отраву). Пиздец, ну зачем?!
Второй. А ты на руку свою посмотри. Что, еще полгода будешь его домашнить?
Тупик, впустую деньги тратим.
Первый. Если тебя так деньги ебут, то…

Голос зверька в клетке замолкает. Первый и Второй оглядываются. Первый заметно грустит, а Второй, робко, гладит Первого по спине, как бы сочувствует, но неумело.

Второй. (Ласково, но искусственно) Так бывает, мужик. Так бывает… Зато он не мучается, как другие. Игрушкой не будет. Представляешь, такого… Он бы ребенка съел, оставь их только одних.
Первый. Может быть ты и прав. Ветеринар же сказал, он как бы в порядке, но с ним что-то не то…
Второй. Вот именно! Зачем тогда зря время тратить?
Первый. Эх, подросток…
Второй. Ну-ну, это эволюция. Кто-то умирает, кто-то остается, ради всеобщего блага.
Первый. Ой, да не гони ты (сбрасывает руку Второго. Идет ко столу, берет сигареты). Все равно жалко.
Второй. Наверное… (Второй садится рядом, тоже курит). А тебе не было интересно, ну…
Первый. Что?
Второй. Как он устроен? У него же, это, лапы другие, позвонки, такие, острые, а хвост… Это же хлыст! Может у него, вообще, внутри два сердца.
Первый. (Неохотно) Интересно, конечно.
Второй. Может, это… посмотрим.
Первый. На рентген труп отвезти? Ты смеешься?
Второй. А зачем рентген?
Первый. (Хватается за голову) О, Боже мой…
Второй. (Громче, раздраженно) Хватит так реагировать! Я что-ли виноват, что тебя только баба и бабки волнуют? Мне, я подчеркиваю, нормальному, взрослому человеку, интересно как жизнь устроена.
Первый. (С насмешкой) Норма-а-а-альному, взро-о-о-ослому.
Второй. Любопытства – не порок! Вот, а почему ребенок может рассматривать внутренности птички, например, а вот если я…
Первый. (Кричит) Ты убил его просто так!
Второй. Да-да, повторяй это почаще.
Первый. Ты разницы не видишь?
Второй. Кто бы говорил… А сам-то…
Первый. Что сам-то?
Второй. Помнишь у тебя кошечка была? Ну эта… Сладкая которая, пахла.
Первый. Я не понимаю о чем ты.
Второй. Ну рак у которой.
Первый. Да что ты выдумываешь?
Второй. Ой, да не притворяйся что забыл! Как там было… Неделю в ванной лежит, не двигается, без шансов, а ты ее, пока родители не видели, придушил. Как по мне, это еще хуже.
Первый. Что, по твоему сострадание хуже?
Второй. Хуже прикрываться им.
Первый. Да пошел ты к черту! (Встает и идет к клетке со своим любимым зверьком. Ласкает его, носом упирается в прутья).
Второй. Понятно. Ты нежный. Ты городской. А я тебе говорил не давай ему имя. Вот у нас на ферме…
Первый. (бубнит) … где ты провел всего два дня собирая клубнику…
Второй. (продолжает) …имена тварям не давали. Ладно. Не хочешь – как хочешь. (Встает). Посмотри на это так – это естественный отбор. Выживает сильнейший…

Второй, довольно, подходит к клетке в центре, смотрит под ткань. Замирает.

Второй. Эм…Это что за херотень…

Первый становится рядом со Вторым, тоже смотрит.

Первый. Я не понял…
Второй. Почему он еще живой? Я же нормально так отсыпал… А ему хоть бы что! Что он делает?
Первый. Он ест…
Второй. Он ест отраву?
Первый. (Отстраняясь от клетки) Мне надо позвонить… Мне надо… (Поднимает с пола телефон и выбегает из избы.

Второй выпрямляется, щелкает шеей и костяшками. Смотрит на ткань. Краснеет и злится. Медленно подходит к кухонному столу, достает ножик. Возвращается к клетке, приподнимает ткань.

Второй. (Тихо) Поборись еще…

Второй залезает под ткань и вдруг клетка начинает дергаться, он вместе с ней. Раздаются звуки борьбы, лязг железа. Второй пытается вылезти, но у него не получается. Выглядывает голова, левая рука. Второй стонет, рычит и шипит, как и зверек под тканью. Вместе с ними – другие звери в клетках. В избу возвращается Первый и видит Второго в беде. Он бросается на помощь, пытается вытянуть его из под ткани. Это продолжается какое-то время, пока Первый и Второй не падают на пол. У Второго порван правый рукав, кожа – в ранах и крови. Он зажимает в кулаке ножик. Тяжело дышит.

Первый. Пиздец.
Второй. (Тяжело дыша) Ага.
Первый. Что это было вообще?
Второй. (Игнорирует) Ага… (Встает, идет к раковине, слизывает кровь с пальцев, промывает руки, не выпуская ножа) Ага..
Первый. (Поправляя ткань на клетке). Мужик, это не просто зверь…
Второй. Ага.
Первый. Это чудовище…
Второй. Это царь зверей.
Первый. (К зверям в клетках, тихо) Ну вы хотя бы успокойтесь, пожалуйста. (Горечится). Ну я вас прошу, все же нормально было! (Бьет ногой по решеткам). Тихо!
Второй. Пусть!
Первый. Что пусть?
Второй. Пусть побесятся. У них же… царь появился.
Первый. (Тихо) Придурок…

Закончив с перевязкой, Второй плюхается на стул. Первый сразу же садится перед ним.

Первый. Короче, ветеринар что сказал – такого быть не может. И я не знаю, как это получилось, как и что мы вывели, но…
Второй. Во как.
Первый. Ну ты сам видел! Эти зубы…
Второй. Саблезубый.
Первый. Или эти лапы…
Второй. Медвежьи.
Первый. А шерсть…
Второй. Ей порезаться можно.
Первый. (Замечает ножик) Что ты вообще делал?
Второй. Хотел убедиться… (кладет ножик на стол). Ты знаешь… Он ведь все понял. Только нож увидел – побежал к краю, увернулся. Потом обхватил руку, прижал ко дну и начал… До мяса. На, зацени (Протягивает истерзанную руку) Мужик, это настоящая тактика. Я тебе клянусь – он улыбался! Он при каждом укусе улыбался! Блять, а глаза… Ну ты знаешь, я никогда не видел такого, чтоб…
Первый. (Перебивает) В общем… (выдыхает). Походу с ним надо разобраться. Ус.. усы…
Второй. Усыпить.
Первый. Типа подумай, что если этот зверь… если их несколько будет. Ты же… ты же, ну, правильно заметил. Парочка таких от человека ничего не оставит. И… вот отрава. Ему же похуй на отраву. Посмотри! Ему от нее только лучше стало.
Второй. Да. Куда бодрее. (Оглядывается на клетку). Это реально царь зверей.
Первый. (Смотрит на ножек) Погоди…
Второй. М? (Берет ножик и показывает дырки в металле).
Первый. Это что?
Второй. Нож.
Первый. Нет, материал какой?
Второй. Сталь, наверное.
Первый. (Панически) Он прокусил ебучий нож!
Второй. Ага…
Первый. (Встает, делает круг по избе). С ним надо разобраться, мужик. С ним надо разобраться! Это же и дебилу понятно – если такого выпустить, то он же… Он всех уничтожит. Он расплодится и все, кирдык! Нам всем кирдык!
Второй. Ага.
Первый. Короче, я тебе сейчас дам (направляется к шкафу, где он оставил пистолет).
Второй. Погоди. Ты это, сядь, я сейчас чай поставлю.
Первый. (Разворачивается.) Какой нахуй сядь, какой нахуй чай?! У нас тут монстр в клетке, а ты мне говоришь сядь?! Конец света, а ты мне сядь.
Второй. Ты преувеличиваешь.
Первый. Да?!

Первый выходит из избы и возвращается с камнем. Поднимает ткань и кидает в зверька. Зверек пищит. Слышен хруст камня.

Первый. Мы его сожжем. Обольем бензином и сожженом. И все, сделаем вид что ничего не было. А ветеринару скажу… Ну скажу ему, что мы прикольнулись. Выпили и прикольнулись. Да без разницы, ничего не скажу! Помоги мне.

Первый и Второй подходят к клетке. Пытаются взять ее за края. Первый отряхивается и воет от боли.

Второй. Ловкач!
Первый. Сволочь! (Машет пальцем.) Он мне его откусил. (Смотрит на здоровый палец) А… Так, а может деревяшки подложить или веревку. Или… Может у тебя есть инструмент какой?
Второй. Например?
Первый. Ну, приспособления, не знаю, палка или перчатки, которая эта тварь не прогрызет.
Второй. Не варик. Царь силен. Тут даже аркан не поможет. Это вопрос времени так-то, когда он прутья прогрызет.
Первый. Нет-нет, давай думать дальше.
Второй. Слушай, а может – пофиг?
Первый. (Удивленно) Пофиг?
Второй. Ну да.
Первый. В смысле “пофиг”? Выпустить его что ли или дождаться пока он сам справится и сожрет нас?
Второй. Вряд ли он нас сожрет, конечно. По крайней мере пока…
Первый. Нет, тут как бы не только мы с тобой под угрозой, но и другие. Так, все, хватит болтать. (идет к шкафу, достает пистолет и дает его Второму). Так проще будет.

Второй взводит оружие направляет его на клетку. Другие зверьки кричат, но Первый и Второй – будто окоченели, игнорируют их. Первый смотрит на пистолет, Второй на клетку. С вытянутой рукой Второй оборачивается к Первому. Тот отскакивает под стол.

Первый. (Напугано) Ты что творишь?!
Второй. Не буду я в царя стрелять.
Первый. (Вылезая из под стола) Зачем ты его царем то называешь?
Второй. Это подходящие имя.
Первый. А кто говорил, что имя тварям не дают?
Второй. Он не тварь – он царь. Если хочешь – стреляй сам.

Первый берет пистолет, целится в клетку, но посматривает на своего любимого зверька. Рука дрожит. Опускает пистолет, молча убирает его на шкаф. Гладит своего любимчика. За всем этим смотрит Второй.

Второй. (С насмешкой) Ну-ну. Это многое объясняет. Ты получается напиздел! Ты никого не убивал. Сейчас угадаю… Да-да, ты бы хотел, но не смог.
Первый. Это неправда.
Второй. Так я и говорю - не правда. А я ведь, дурак, почти поверил….
Первый. (Отмахиваясь, как от комара) Да-да-да. (Садится перед своим любимым зверьком, гладит его) Урод.
Второй. (Торжественно.) Ты еще рассказывал так… как конструктор, как будто репетировал! И ладно бы, молчал в тряпочку, но ты же рассказываешь с подробностями, будто хороший поступок сделал – кошечку придушил, посочувствовал. (Тише.) Все намного проще. Знаешь, у меня ведь тоже такое было.
Первый. (Не оборачиваясь) Как интересно…
Второй. Короче, я пиздюком был. Заболел, люто, темпа под сорок. Ночью, мама с хахалем храпят, по всей квартире перегар. И этот кабель ушастый приперся, прыгнул на диван и лег мне на грудь. А я его всегда ненавидел. Такой радостный, непредсказуемый. Со всеми друг хороший, а на меня лаял злобно. Всегда лаял. И он лежит, смотрит в глаза и я думаю: убью тебя, убью и глаза вытащу, уши выдру…Смотрел и думал…
Первый. (Не оборачиваясь) Глубоко…
Второй. В общем я до утра ни уснул ни пошевельнулся. Только смотрел…
Первый. Почему?
Второй. Рот откроет – все проснуться. Я и так, кашляю без остановки, разбужу батю, и он же мне тогда…
Первый. (Смеется, оборачивается). То есть ты боялся что разбудишь родителей?
Второй. Ну у тебя нормальные были, ты не поймешь. Ну вот я чего про отражение сказал – такое должно мелькнуть, эдакое. У тебя этого нет.
Первый. (Ехидно) Кто тут еще ссыкло.
Второй. Ну ты, я же об этом…
Первый. Короче – ты его усыпишь или нет?
Второй. Нет.
Первый. Блять, почему?
Второй. Ну, семьдесят на тридцать. Он – твои семьдесят.
Первый. Если хочешь больше денег – так и скажи. Все равно нихера не осталось. Было бы что – кастрировали его и все, Забрал бы его себе, и пусть он тебе глаза съест. Знаешь, окей, не будем убивать. Давай ты ему яйца отрежешь. Одни только плюсы. Дольше проживет, без онкологии.
Второй. Чел, вот ты бы отрезал себе яйца за десять лет жизни? Ну вот и все. Что это за жизнь? И вовсе не в деньгах дело.
Первый. (Поднимается, идет ко Второму). А в чем?
Второй. А я думаю что царь должен жить.
Первый. (Удивленно, с иронией) Да ты что?
Второй. Ага. Его надо отпустить, и дальше – будь что будет. Природа все по местам расставит. А он пусть поборется.
Первый. Ты чего, не понял, что эта херня нас всех убьет?
Второй. Ну получается так надо. Это естественно. Это зверь, а не брошеная какой-то дурой псина.
Первый. Что тут естественного, если мы его вывели.
Второй. Ну мы – получается – его естест… ес… тест.. во.
Первый. (Одновременно со Вторым) Дол… бо… еб.
Второй. Слушай, ты так переживаешь, будто бы мы никогда с таким не сталкивались. Люди – они же как тараканы. Все переживут. Или ты реально боишься что царь тебя сожрет?
Первый. Конечно сожрет. И тебя, и остальных сожрет. Ты о них думал? А надо бы.
Второй. Кому надо?
Первый. Мне надо!
Второй. А кто остальные?
Первый. Ну, например…
Второй. Смени пластинку. Опять твоя жена, которая вообще так-то не твоя. Кстати, тоже эволюция – слабые уходят и пресмыкаются в сторонке.
Первый. Ну все, кончай уже. Вот эти речи про эволюцию слушать – мне сейчас не сдалось. Все очень просто, я понял – ты хочешь бабок. На вот, держи (Первый достает из кармана пачку денег). Сколько берешь за отстрел, живодер, а?
Второй. Я не буду этого делать.
Первый. В чем разница? Или у тебя хуй наконец-то встал?
Второй. Это тут при чем? (Прикрывает промежность).
Первый. А я чего, дурак, не знаю откуда у живодеров что растет? И что у тебя не получается.
Второй. Что ты сказал?! (Второй поднимается, напирает на Первого)
Первый. Двадцать первый век! Кухонная психология, сука!
Второй. Я тебя сейчас ебну и к царю в клетку запихаю!
Первый. (Отступая) Короче, вот (бросает купюры на пол деньги). А теперь иди и не знаю… (Будто озарение) Знаю! Подцепим аккумулятор и током его сожжем. Давай, у тебя же есть в машине эти, прикуриватели, да?
Второй. (Останавливается, кивает). Хм… Ну да. Может сработать.

Второй идет к клеткам, опускается к той, где сидит любимчик Первого.

Второй. Только, надо сначала на ком-то попробовать…
Первой. Сука, не смей!

Драка. Сначала нелепо, будто игра. Постепенно – ужесточается. Оба падают и поднимаются, ползут друг на за другом, вопят. Вместе с ними кипишатся звери в клетках. Периодически, Первый и Второй берут передышки, но потом снова нападают друг на друга. И каждый раз они задевают стол, на котором стоит клетка. Она оказывается почти на краю, пошатывается.

Первый отталкивает Второго к кухонному столу. Второй берет ножик и с замаха полоскает Первого по щеке.

Первый. (Высоко) А-а-а-а. (Хватается за лицо, падает в испуге).

Второй смотрит, выжидающе.

Первый. (Устало, прикрывая раненую щеку). Ладно, окей. (Стонает.) Окей. Я тебя понял.
Второй. Понял?
Первый. Вот как мы поступим. (Поднимается, все еще держится за лицо). Во-первых – теперь мы пятьдесят на пятьдесят. Во-вторых – подбросим монетку. Так и решим. Добро?
Второй. Почему монетку?
Первый. (Громко) Ну пусть случайность рассудит. Тоже естественно. Сам говорил – эволюция. Что, там не без случайностей?
Второй. (Кивает) Окей…
Первый. Есть монетка?
Второй. Нет. (Осматривается, ищет по столам)
Первый. В машине точно есть, посмотри.
Второй. Точняк.

Второй выходит из избы, и Первый, тут же, бросается к шкафу с пистолетом, снимает предохранитель. Выходит наружу. Раздается выстрел. Звук глухого падения. Спустя полминуты – еще один выстрел и еще одно падение.

Ткань на клетке начинает двигаться. Слышно как зубы обгладывают прутья. Медленно, со скрипом, открывается клетка.

Занавес.

Любовь Мельникова "Яга"
драмеди в стиле магического реализма

К Бабе Яге попадает молодая продюсер, которой жизненно необходимо снять с ней передачу. Ни одна не ожидала случившегося в результате их встречи.


Действующие лица
Баба Яга (350). Предпринимательница, ведунья, собственный ретрит-центр, линейка продукции.
Катя (30). Продюсер, сценарист, ведущая подкаста.
Егор Олегович (51, голос). Продюсер Кати, совладелец продакшн-студии.
Морена (360). одна из сестёр Яги, символ смерти и перемен. Морена отражает тёмные стороны души Яги, такие как страх и печаль.
Кострома (360). вторая сестра Яги, олицетворение плодородия и любви. Воплощает светлую сторону — радость и надежду. Встреча с ними помогает Яге интегрировать различные части собственной идентичности и достичь гармонии внутри себя.

Место действия
Гостиная усадьбы Бабы Яги.
Прощение — не подвиг, а пожертвование собой своих неудачных ожиданий.

Сцена 1
Просторная, светлая гостиная. Высокие потолки с деревянными балками. Большие окна от пола до потолка. В центре мягкий угловой диван в нежных пастельных тонах, на нём подушки разных форм и размеров. Рядом — низкий журнальный столик из массивного дерева, покрытый свежими журналами о здоровье, практиках медитации и искусстве. На столе — бокал с фруктами и ароматный чай в большой фарфоровой чашке.
Стеллажи с книгами и настолками по стенам. Свет светильников словно обнимает интерьер, на полу — крупные ковёр с узором из натуральных материалов. Где-то трещит камин и периодически пылит на кресла рядом с ним.
Катя медленно ходит, рассматривает стены и общается по гарнитуре по телефону. На Кате джинсы, футболка и пиджак: деловой вид, лёгкий макияж, но усталый вид.
КАТЯ. Егор Олегович, неделю. Она согласилась. Соберу материал и изучу… Неважно, кто что говорит
ЕГОР ОЛЕГОВИЧ. Катерина, вы в курсе дальнейших событий, если всё выгорит. ТЭФИ, Неизвестная Россия, Академия документального кино.
КАТЯ. Не подведу. Вы мне как отец…
На последней фразе в трубке слышатся короткие гудки.
Неожиданно тишину разрывает резкое лошадиное ржание и лай собак. Катя подбегает к окну, всматривается.
КАТЯ. Яга…
Открывается дверь и на пороге появляется Яга с телефоном в руках. Что-то смотрит. Поднимает взгляд на Катю. На Яге платье чуть ниже колен, чёрного цвета с элементами вышивки в стиле традиционных орнаментов. Украшения из серебра и янтаря с символическими мотивами славянской мифологии. Повязка из замши с изображением звезды мудрости, крупная подвеска в виде ключа. В таком наряде она на протяжении всей пьесы.
ЯГА. Прекрасная Василиса, что нынче мужчины едят? Настоящие только? Меню тут составляю, гостей жду.
Катя смотрит на Ягу, резко в окно, потом снова на Ягу.
Яга проходит к столику, садится, кладёт телефон на колени, продолжает смотреть на него.
Катя садится напротив Яги.
КАТЯ. Меня зовут Екатерина, мы с вами общались на прошлой неделе…
ЯГА. А то был у меня опыт работы с одним кейтерингом. Тьфу, и слово-то заморское… Да, помню, мне нашептали про тебя… Как тебя звать-то, Марьюшка? Ты из Бюро патентования мороженого?
КАТЯ. Нет, я Екатер…
ЯГА. Ага, пришлось немного поколдовать, чтобы впредь другим не гадили. Кощеюшке нравится всё натуральное. А чего ты тогда пришла?
КАТЯ. К-к-как поколдовать?
ЯГА. Как обычно, по-русски. Травка, словцо крепкое, слюны немного и пудры Белохвостика.
КАТЯ. А, ну да… Кхм. Помните, о чём мы с вами говорили?
ЯГА (откладывает телефон на диван). А вот это обидно, прекрасная Алёнушка. Я помню, как Велес записки писал этой…тьфу, чтоб её за ногу. Как Кощей ревел от Алёши Поповича. Та ещё заноза была.
КАТЯ. Катериной меня зовут. Так вот, предлагаю сделку.
ЯГА. Фу-фу-фу, нерусским духом пахнет (поднимается, идёт к камину, ворочает поленья, огонь становится ярче).
КАТЯ. Это от древнерусского «делать».
ЯГА. Филологиня? Интересно (подходит к Кате)… Нет. И где представитель бюро? Ты его что, съела? Он мне нужен позарез.
КАТЯ. Что нет? Кто нужен? Какое бюро?
Яга хочет ответить, но её телефон начинает светиться.
ЯГА. Да, милый…уже всё готово…я помню, дорогой, все твои пристрастия. Будет и (внимательно смотрит на Катю)… Всё будет, ненаглядный. И особый сюрприз на десерт, как ты любишь будет…и холод с темнотой… Целую и обнимаю. Жду…
Яга роняет телефон на диван, начинает ходить кругами вокруг него и смотреть на Катю.
ЯГА. Давно отдыхала? Травами какими очищаешься? Воду колодезную пьёшь регулярно? Жизнь любишь? Стриглась когда в последний раз? Есть головные боли при полнолунии? Рожала? Не, чую девственница в этом плане.
Катя подскакивает.
КАТЯ. Да что вы себе…?
ЯГА. Всё, что хочу и могу.
Катя что-то хочет сказать, вибрирует телефон. Катя достаёт телефон, читает, морщится. На пару секунд замирает, думает.
КАТЯ (спокойнее). Вернёмся к сделке…
ЯГА. Да, Марьюшка. Оставайся. Поможешь гостя принять дорогого. Спор с ним у нас давнишний: о судьбе вашей.
КАТЯ. Что не так в нашей судьбе? Каждый сам пи…творец своего счастья.
ЯГА. Вот и Кощей о том же. А по мне так, Василинам, Иванам-дуракам и прочим Емелям на ржавой печи помогать надо — пусть ошибаются, но вырастают и умнеют! Так есть хотя бы шанс отыграться.
КАТЯ. Вот ещё. Мне вот никто не помогал, судьба в момент моего рождения отвлеклась.
ЯГА. Она была у меня, любви я её учила.
КАТЯ. Не заметно… И вообще, прав ваш Кощей, смысл лезть в дела соседа? Со своими тараканами бы счёт выровнять. Каждому своя доля.
ЯГА. Фу, пахнет пижмой и депрессией. Не переношу такие смеси: от них изжога потом… Ты остаёшься, Марья-искусница? Подскажешь нам куда лучше судьбу вашу направить. Мой год наступает. Останешься — спасёшь мир от бездушья и глубокого самокопания. Иногда и правда лучше жевать и делать, чем размышлять на ортопедических матрасах…хотя.. (берётся за поясницу, морщится).
КАТЯ. Катя я. (вздыхает). Мне бы себя спасти для начала, а то болтаюсь, как поплавок в проруби.
Достаёт телефон, смотрит на экран. Яга наблюдает. Подходит, берёт из рук Кати телефон, резко забирает, дует и шепчет. Возвращает обратно. Яга кивает на телефон, идёт к дивану, садится. Начинает говорить, Катя в это время пытается включить телефон, трясёт его, нажимает на экран и т.п.
ЯГА. Твоя смерть моральная два дня не побеспокоит тебя. И не благодари (машет рукой). Вспомнит и позвонит в пятницу вечером. Но не судьба он тебе. Ох, не судьба.
КАТЯ. Но…
ЯГА. Дам, что хочешь. Выложу всё, как на духу. Только если духа хватит у тебя и свободы.
КАТЯ. Раскроете все свои секреты?
ЯГА. От секретов Богатыри дохнут да Иваны с ума сходят…Оставайся, девочка, с нами, оставайся.
КАТЯ. Ну, я за вещами (радостная убегает со сцены).
Яга задумчиво смотрит ей вслед, берёт телефон, уходит со сцены.
Сцена 2
Катя нервно ходит по гостиной из угла в угол. На ней свободного покроя брюки, лёгкий пуловер. Временами Катя грызёт ногти и запрокидывает голову наверх.
Слышится резкое и громкое ржание и лай собак. Катя вздрагивает, оглядывается. В гостиную входит Яга. В руках у неё телефон, планшет. подходит к столику, кладёт планшет.
КАТЯ. Уважаемая Яга, у меня дедлайн. Уже вечер, а вы сами назнач…
ЯГА. Дедлайн — смертный грех. Ты лучше чаю испей, память улучшится.
КАТЯ. Не пью остывший чай. Напоминает детство.
ЯГА. А ты попробуй, прекрасная Снегурочка. И не вини детство в своей неосторожности.
Катя быстро подходит к столику, берёт чашку, отпивает, удивляется, делает ещё глоток. Ставит чашку обратно, прикрывает ладонью рот. Улыбается.
Яга улыбается в ответ.
КАТЯ. Катерина я. И у нас мало времени.
ЯГА. Время не любит подобных слов. Оно самодостаточно. Мало тебя, много вас, а его порции всегда вдоволь.
Яга замирает, смотрит на Катю.
ЯГА. Что ты хочешь знать, прекрасная моя Забава?
КАТЯ. Катя зовут меня!.. Как вы помогаете людям?
ЯГА. Массаж, сон, травы, питание, прогулки верхом. Чудес не бывает.
КАТЯ. Народ говорит обратное. Забывают прошлое.
ЯГА. Потому что прошлое не должно затмевать крохи оставшегося. А с памятью всё норм.
КАТЯ. Вы психолог что ли?
ЯГА. Я женщина.
КАТЯ. А, ну да. У вас тут психологические тренинги?
ЯГА. У нас тут жизнь.
Катя достаёт свой телефон, смотрит в него.
КАТЯ. Что насчёт вашей семьи?
Яга замирает.
КАТЯ. В некоторых источниках написано, что у вас есть сёстры. Две. Это правда? Где они?
ЯГА. Ты что, сказок не читала?
КАТЯ. Некому было.
ЯГА. Не ври. Были дедушки и тётя.
КАТЯ. Это не то.
ЯГА. Конечно, убиваться легче, чем начать бегать по утрам.
КАТЯ. Так что с сёстрами? Расскажете?
ЯГА. Не заговаривай мне зубы моей роднёй и своими неправильными выводами, иначе в печи запеку.
КАТЯ. А я последую примеру ваших жертв и сяду неправильно на лопату.
ЯГА. Лопаты тоже нынче модифицируют.
Яга подходит к камину, открывает большую дверцу, в которую пройдёт любой.
Катя сглатывает. Подходит к Яге, прикасается к ней.
КАТЯ. Тётка говорила, что вы зло.
ЯГА. Это она себя не простила.
КАТЯ. А дед про смерть постоянно шептался.
ЯГА. Это мы с ним в шахматы играли.
КАТЯ (хмурится). То-то он постоянно иглы таскал у тётки да гербарии по дому прятал.
ЯГА (улыбается, прищуривается). Мда-а-а… Влюбился на старости лет, не выдержал. Так и остался с вами, для перехода ведь любовь необязательна.
КАТЯ. Вы знаете, как там? В смысле, по ту сторону? Точно… у вас ведь муж, как его (Катя силится вспомнить имя). Он ведь охранял этот переход.
Яга проходит к дивану, садится, задумывается. Вновь встаёт. Начинает ходить.
ЯГА. Велес. Два века с ним прожили бок о бок. Навью и Правью ведала я. Он гулял да дань собирал. Сволочь такая…любила, как себя не смогла… На мне был и переход, и соблюдение очерёдности перехода.
КАТЯ. Вы решали, кого отправить в ад, а кого в рай?
ЯГА. Упаси боже, это решает каждый из вас самостоятельно. Что было при жизни, то будет и после. Ничего кардинально нового, разве только цвета ярче да валюта другая.
КАТЯ. То есть, там всё то же самое?
ЯГА. Почти. Ничего сверхъестественного и страшного. Очереди, духота и крики.
КАТЯ. А в раю?
ЯГА. Так я и говорю: очереди, духота и крики. Ну, мороженое ещё. Любишь фисташки? Там его полно.
КАТЯ. А тогда внизу что? Ну, где огонь и всё такое?
ЯГА. Плохо, мороженого нет… вы вообще странный народ, люди. Забудьте это Дантовское деление. Чёрного цвета не существует. Это отсутствие любых цветов и тонов. А белый — это смесь тёмных оттенков.
КАТЯ (медленно и тихо). Синий, красный, зелёный.
ЯГА. Ну вот сама всё знаешь. А сомневающихся и неопределившихся мало кто любит. А вы сплошь такие: сразу на всех стульях сидеть да властвовать. При этом забываете, что себя тоже уважать надо. Охранять надо было вход.
КАТЯ. А как же разнообразие?
ЯГА. Оно полезно только в любовных утехах. А прыгать между мирами в поисках лучшего времени и места… (Яга садится, продолжает мечтательно. Огонь в камине разгорается сильнее). Да, Велес был тем ещё выдумщиком…
КАТЯ. Как вы познакомились?
ЯГА. Когда-то давно, в те времена, когда леса были гуще, боги — ближе, а сказки — реальнее, Велес, бог подземного мира, мудрости и чар, отправился странствовать по землям людским. Ему наскучил бесконечный шум мёртвых душ, шелест золотых жертв и хороводы ведьм. Ему захотелось живого, непредсказуемого... и опасного. От него несло мёдом, дымом и смертью. Богом пахло, короче.
Чего надо, скотий бог? — спросила я.
Путешествия, — сказал он. — Компании. И, быть может, твоей...
Ты, мудрый Велес, ворожишь словами. Думаешь, я поведусь? — спросила я.
А ты разве не хочешь увидеть мир вне своей чащи? Звёзды в других краях, чужие заклятья, да и просто огонь у дороги? — спросил он.
И я, сама не зная зачем, велела ступе лететь, метле — готовиться, а избушке — охранять все мои и её тайны.
Мы путешествовали сквозь леса и снега. Велес рассказывал истории, а я варила зелья, пела песни на забытых языках и колдовала ветер.
Ты ведь хочешь забрать у меня что-то, да? Ты же не просто так пришёл? — как-то спросила я его однажды.
Хочу. Но не силу, не знание, не душу. Я хочу твою дикость. Твою независимость. Я хочу знать, каково это — быть рядом с той, кто не подчиняется ни богам, ни смерти.
И тогда я впервые за тысячи лет почувствовала, как…
Яга поднимается, ходит по гостиной.
КАТЯ (во время речи Яги достала телефон и сейчас читает с экрана). А в лесу, говорят, если услышать в ночь шум ступы и медвежий рык — значит, вы с Велесом снова в пути. И беда тому, кто встанет у вас на дороге. Или счастье. Сёстры были этими преградами?
Яга резко встаёт, огонь в камине внезапно пропадает. Катя оглядывается, берёт себя за плечи. Слышим раскаты грома за окном и карканье ворон.
ЯГА. Многое, что говорят (Яга топает ногой. Гром пропадает. Яга смотрит на Катю). Прекрасная Варвара, у каждой истории есть тени, и не всем по плечу их носить… Твоя пустота сквозит прогорклыми слезами обид и незнания.
КАТЯ. Вы про что?
ЯГА. А ты ради кого?
КАТЯ. Мне надо выжить в этом мире. Я одна. Продать, заработать, оплатить, купить, насладиться — и по новой.
ЯГА. Срезать и найти другую тропу?
КАТЯ. В моём мире нет такой опции.
ЯГА. В твоём мире нет смысла. Хотя мороженое ты любишь. Холод всегда приятнее жары, хотя только в аду и выживают. Мороз убивает всё живое.
КАТЯ. Так деление всё же существует?
ЯГА. Да, и оно отлично плюсуется и вычитается при необходимости в зависимости от графика и праздников. Там, видишь ли, заботятся друг о друге.
КАТЯ. Вернёмся к сёстрам вашим. Почему вы поссорились? Сколько лет вы не разговариваете? Или веков? Они тоже живут в этом…нашем мире? Где?
ЯГА (зевает, после паузы). Да-а-а-а… Ты от Кикиморы или Баюна пришла?
КАТЯ. В смысле?
ЯГА. Ты всё ещё его ищешь?
КАТЯ (встаёт и идёт к выходу). Уйду, если не ответите. И не видать вам нового спора. Не держите меня за дуру!
ЯГА. А ты иная?
Катя вспыхивает, топает, сжимает кулаки. Мечется, не знает, что ответить.
КАТЯ. Да признаю я, признаю! Никакая я…а как можно быть иной, если в тебя никто ничего не закладывал.
ЯГА. Лучше с плавниками лезть на дуб, чем плавать в болоте. Хотя бы жабры разовьёшь.
КАТЯ. Вы меня утешаете?
ЯГА. Я тебя предупреждаю. Быть иной и быть собой — разные вещи. И лучше быть никакой, чем не собой и инаковой. Понимаешь?
КАТЯ. Нет!
ЯГА. Вот и Кощей говорит, что судьба — это когда далеко и невкусно. Но готовка — лишь дело принципа?
КАТЯ? Может, времени?
ЯГА. Дура ты, Маланья! Принципы — они как костыли. Лучше научиться ходить сразу.
КАТЯ. То есть, беспринципность — ваша вторая натура?
ЯГА. Моя натура в единичном экземпляре может тебя в порошок стереть. Принципы надуманы и не отражают реальность.
КАТЯ. Вы можете пойти на всё?
ЯГА. А мне это надо?
КАТЯ. Ну…обман, предательство…причинить вред кому-то ради того, чтобы достичь своей цели?
ЯГА. Смысл себе в чём-то отказывать в этой жизни? И смысл её этим же портить?
КАТЯ. А, я поняла! Сёстры всё же вас предали? Расскажите.
Яга встаёт, начинает ходить по гостиной. За окном периодически гогочет кто-то. Катя отпивает чай.
КАТЯ. Да ладно! Он всё ещё горячий. А с виду обычный фарфор…
ЯГА. С виду и поплавки ни на что не пригодные. Всё зависит от рук…
КАТЯ. Не уходите от ответа, если не хотите, чтобы я ушла.
ЯГА. Когда надежда напарывается на страх, возникает пустота. Вот ты веришь?
КАТЯ. В кого? В того…(показывает наверх).
ЯГА. Да нет, Горыныч — сказки для малышей и толкиенистов. Я про себя…тебя. Ты нужна самой себе?
КАТЯ. Мы не нашли пока общий язык… Но ведь это родня, и её надо любить.
ЯГА. Кому надо, то бежит в кусты либо на массаж. Я же просто сбежала. Не всегда родня — повод остаться в упряжке. Переход может призвать в любой момент, а остаться без себя — это как полдня продевать нить в игольное ухо и затем уколоться и заснуть навечно… Царевна так и поступила, хотя она просто поверила местным шаманам, что машина времени уже существует.
КАТЯ. Никогда не поздно начать всё заново…вернуться к истокам…
ЯГА. …стать невидимкой и оседлать осла…
КАТЯ. Я не про ваших принцев самозванных и названных.
ЯГА. Так и я про твои корни и опадающую листву. Когда пойдёшь за грибами? Слёзы были, солнце только что пробилось.
КАТЯ. После вас. По старшинству.
ЯГА. Ничего, что я могу тебя сослать в вечную мерзлоту без связи и права переписки?
КАТЯ. Я в детстве игралась там и стучала вниз. Кто-то откликался, поэтому связи уже есть. Я помогаю вам выиграть спор у Кощея, вы сейчас звоните сёстрам…ну, или одной хотя бы.
Яга после паузы, во время которой слышен гогот гусей и лай собак встаёт, делает круг вокруг дивана, Катя молча наблюдает. Гогот продолжается. Лай продолжается. Огонь из камина, кажется, хочет вырваться наружу. Наконец Яга берёт планшет. Катя поднимается, подходит.
КАТЯ (морщится). Ваш зоопарк, кажется, хочет сбежать.
ЯГА. Это дроны. (смотрит на удивлённый взгляд Кати)… Гуси-лебеди, по-вашему… Уже третью неделю кто-то хочет украсть мой успех.
КАТЯ. Такое возможно?
ЯГА. В этом мирке непросто остаться иной собой. Защищать и отстаивать себя — дело чести.
КАТЯ. Не отвлекайтесь.
Обе всматриваются в экран планшета. Яга что-то нажимает на экране планшета, скрежет, шумы. Долгий гудок. Женский голос.
МОРЕНА (ГОЛОС). Что не так в твоей душе? Опять в Голливуде тобой обозвали очередного актёра?
ЯГА. Я радуюсь их изобретательности, как Леший квашеной капусты во время застолья.
МОРЕНА (ГОЛОС). Кто это рядом с тобой? Очередная жертва?
ЯГА (смотрит на Катю, словно видит в первый раз). Мой психолог. И он (вздыхает тяжело) хочет поговорить с тобой.
Катя удивлена, Морена замолчала и слышится только её дыхание. Катя сглатывает, по очереди смотрит на Ягу и в планшет.
МОРЕНА (ГОЛОС). Да, девочка? Какие страхи и иллюзии ты хочешь вспомнить?
КАТЯ. Страх — это желание жить. А калейдоскопа у меня никогда не было. У меня нет проблем.
МОРЕНА (ГОЛОС). Они стали камнями в почках и тянущей болью в душе.
КАТЯ. Почему вы не общаетесь с Ягой? В сказках она всегда одна.
МОРЕНА (ГОЛОС). Она сама выбрала этот путь. Мы лишь фонари на нём. И сколько сказок прочитала лично ты?
КАТЯ. Не похоже, что выбор ей нравится.
МОРЕНА (ГОЛОС). Это дополнительная опция при полной оплате.
КАТЯ. Оплате чего?
МОРЕНА (ГОЛОС). Скажем так…возможности не просто существовать, но быть и чему-то даже радоваться. У тебя, к примеру, нет возможности пользоваться всеми привилегиями жизни. Но шанс есть.
КАТЯ. Надо ли мне это? И да, до сказок, видимо, я не доросла. Тётки сразу Гоголя читали с Байроном без предупреждения. Им когда-то время выдавали зарплату книгами.
МОРЕНА (ГОЛОС). Отговорки для сильных, кто устал быть таковыми и спасать мир.
КАТЯ. Я хочу спасти себя.
Из планшета раздаётся скрип, неприятные звуки, словно ножом по стеклу или ногтем по металлу. Вой кошки на заднем плане. Яга и Катя напряглись.
КОСТРОМА (ГОЛОС). Как услышала тебя, пропащая душа, так сразу прилетела.
ЯГА. Моя душа пару веков назад ушла в загул. Никакими праведниками и небесами не заманишь обратно.
КОСТРОМА (ГОЛОС). Всё так же веселишься?
ЯГА. Всё также готовишь надежду: на пару без приправ?
КОСТРОМА (ГОЛОС). Верой сдабриваю иногда. Без неё сейчас никуда. Зачем пожаловала и разбередила старые швы?
ЯГА. Да вот…(кивает на Катю). Ввожу в курс дела.
КОСТРОМА (ГОЛОС). Неужели надумала передавать знания этому миру?
ЯГА. Устала просто промывать мозги.
МОРЕНА (ГОЛОС). (доносится издалека). Я приму только лично. Все разговоры с открытым взглядом и без порошка летучей мыши за пазухой.
ЯГА. У меня работа.
МОРЕНА (ГОЛОС). (также издалека). А у меня воспаление среднего глаза.
ЯГА. Свари мазь на утиных лапках и молодом папоротнике в ступе на костях зайца и лепестках молодого папоротника при свете луны. Намажь вокруг среднего глаза и потом смотри сквозь сито на молодую берёзку.
МОРЕНА (ГОЛОС). У меня аллергия на заговоры твои.
ЯГА. У тебя аллергия на любовь!
Резко поворачивается и бросает планшет. Катя едва успевает поймать, держит в руках, смотрит на экран. Яга ходит по гостиной.
КАТЯ. Что с вами не так? Я понимаю, родители или парень…или муж, кто у вас там за это время был… Но сестра... Я бы молила, чтобы у меня были братик или сестрёнка.
КОСТРОМА (ГОЛОС). Ты обращалась не в ту инстанцию.
КАТЯ. Я хотела как умела и могла.
МОРЕНА (ГОЛОС). Сейчас это уже лишнее. Отпусти и плыви дальше. Перестань карабкаться плавниками на ель.
КАТЯ. Они содраны о песок, на который меня вынесло при рождении. Я смирилась с одиночеством, но Яга…она классная, в сказке должны быть настоящие нормальные сказочники, а не подбитые жизнью и кинутые семьёй. Это я в реальности, но вы…
ЯГА (подходит к Кате). Нет ни того, ни другого. Всё поела тля и предрассудки. (смотрит на планшет). Да, я как раз на ступе оборудование сменила.
МОРЕНА (ГОЛОС) (становится тише и приятнее). Дорогу найдёшь?
ЯГА. Навигаторы никто не отменял.
Смотрит на Катю, которая удивлена, достаёт из кармана клубок. Катя что-то произносит одними губами, отпускает планшет, отходит, садится на диван.
МОРЕНА (ГОЛОС). Ну что, через пятнадцать лет? Буря точно станет штилем.
КОСТРОМА (ГОЛОС). Девочка, ты неуязвима в своей никчёмности. Быть «никакой» значит быть собой и кем угодно. Дай шанс вере, иначе никогда на твоём столе не будет пирогов с брусникой.
КАТЯ. Они всегда получались у тётки кислыми.
МОРЕНА (ГОЛОС). Но это жизнь, что была в тебе.
КАТЯ. (мотает головой, смотрит по очереди на Ягу и в планшет). Мы закончили? Становится душно. Вы прощаете Ягу? (смотрит на Ягу). Вы прощаете сестёр?
МОРЕНА (ГОЛОС). Как хочешь ты, так и будет.
ЯГА. Уговор наш вышел в тираж, как говорится. Мы наметили точки входа, так, кажется, у вас говорят.
КАТЯ (поднимается с дивана, дёргается, нервничает). Давайте вернёмся к интервью.
ЯГА (прищуривается). А ты не боишься моих чар и колдовства за такое поведение?
КАТЯ. Падать мне уже некуда, если только к вашим друзьям. Я хоть мороженого поем. Давно себе не позволяла.
Из планшета доносятся короткие гудки. Через секунду Яга слышит звук входящего смс на телефон. Проверяет.
ЯГА. (читает). Жду на весеннее солнцестояние, прими настойку от своей дурноты.
КАТЯ (сидит, обхватила руками голову). Как-то всё запуталось.
ЯГА (садится рядом на диван). Да, Машенька-невеста, планировалось тебя приготовить в тесте с апельсинами. Кощею нравятся экзотические вкусы и нежирное мясо.
КАТЯ. Да Катя я (тихо).
ЯГА. Кто такая Катя?
КАТЯ. (смотрит на Ягу, на сцену, осматривает гостиную). А можно дополнительные вопросы?
ЯГА. Тебя как лучше подать: с соусом из пиявок с трюфелями либо просто в собственном соку с добавлением щепотки луговых пчёл?
КАТЯ. Думаю, я жёсткая и невкусная…
ЯГА. Всё дело в правильности приготовления и подаче.
КАТЯ (после паузы). Вашу подачу знают все. Этим вы и ценитесь.
ЯГА. Кто тебе мешает создать собственный бренд? Уметь всё не так сложно, только полтора века практики — и ты звезда.
КАТЯ. До звезды мне как до…
ЯГА. …до звонка главному человеку в своей жизни. И не говори про тёток, им не дозвониться уже.
Катя всхлипывает, вытирает слёзы, достаёт телефон, смотрит на него, включает экран. Затемнение.
КОНЕЦ

Юлия Млева, "Ложки", драма в одном действии

После разочарований и потерь Андрей приезжает в деревню к Бабе Вере. Он хочет почувствовать себя беспечным как в детстве. Там встречает соседа Михаила, девушку Катю. Каждый из героев держится за свой взгляд на мир. В голосах героев звучат вопросы, может ли прошлое взять верх, и хватит ли времени это понять.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

БАБА ВЕРА — подвижная старенькая женщина с ясным сознанием. Возраст не определён.
АНДРЕЙ — мужчина средних лет, внук бабы Веры. На худи значок: «сердце в эфире».
МИХАИЛ — мужчина средних лет, сосед бабы Веры. Выглядит старше Андрея, одет просто.
КАТЯ — женщина лет тридцати пяти, знакомая Бабы Веры.


Старый деревенский дом. Прихожая перед маленькой кухней. В углу висит икона Божьей Матери, сверху покрыта ручником. Стол с тканой скатертью. На столе в вазе цвет, зажженная восковая свеча в подсвечнике. Чайник заварочный. Рядом чашки. Тарелки с едой, прикрыты полотенцем. Старый шкаф с маленьким зеркалом. Дверь закрыта не полностью. Скамья длинная деревянная. Несколько стульев около стола. Просевший диван. Видна часть печи, белая. На стене — часы, стрелка которых громко отсчитывает время. Под ними — настенный календарь с обложкой, на которой изображены комбайн и поле.


Сцена 1

Баба Вера и Андрей сидят на лавке в прихожей.

БАБА ВЕРА. Что-то вдруг посреди недели приехал. Говори, как есть.
АНДРЕЙ. Выходной, выходной у меня, выяснили уже.
БАБА ВЕРА. Работы, говорил, много.
АНДРЕЙ. Ну…Там проект один, не ясно пока. В выходные свои дела нужно будет порешать.
БАБА ВЕРА. Случилось что-то... Не говоришь мне.
АНДРЕЙ. Баб Вер, не начинай опять. Сказал, сказал уже. Получилось (пауза) так!
БАБА ВЕРА. Не был давно. Пару лет.Не —больше!
АНДРЕЙ. Ну, не пару.
БАБА ВЕРА. Два! Два года. Марина твоя после Покрова тебя кинула. Потом Турция. Ремонт. Ай. Два!
АНДРЕЙ. Ты перепутала, Турция давно уже была.
БАБА ВЕРА. Два!


Андрей молча встаёт, пытается закрыть двери шкафа. Не удаётся.


БАБА ВЕРА. Ай, не трогай. Пусть.
АНДРЕЙ. Надо подправить, висит. Что люди скажут?
БАБА ВЕРА. Кто ко мне ходит?!
АНДРЕЙ. Мария твоя.
БАБА ВЕРА. Ай. (Пауза). Идём. Поговори со мной. Случилось, так пошепчу.
АНДРЕЙ. Не надо, не надо шептать. Я сам.

Молчание. С шумом падает настенный календарь вместе с гвоздиком, на котором висел. Баба Вера спокойно наклоняется, чтобы поднять. Андрей показывает рукой, что сам. Но не вешает назад, а кладёт на лавку.

АНДРЕЙ. Другой гвоздь нужен, чтобы держалось. И вбить. Сделаю.


Сцена 2

АНДРЕЙ. Не слышал, как ты поёшь давно. Споёшь?
БАБА ВЕРА. Ай, так с Мариной приезжал. Та вечно торопилась.
АНДРЕЙ. Торопилась. То ли жить, то ли что там у неё было. Так торопилась, что забрала мою машину, а мне оставила свой дневник. Забыла.
БАБА ВЕРА. На бумаге? Ты что? Читал?
АНДРЕЙ. Возможно, возможно (задумчиво).
БАБА ВЕРА. Читал?
АНДРЕЙ. Одну страницу.
БАБА ВЕРА. Какую? Первую?
АНДРЕЙ. Читаемую.
БАБА ВЕРА. Мужик был?!
АНДРЕЙ. Нет, нет. О чём ты... Сложнее, куда сложнее. (Пауза). Страх.
БАБА ВЕРА. Страх? Ну, ты придумал. Какой? После пяти лет бежать?
АНДРЕЙ. Бегут, бегут. Ещё как. Пила…(пауза, не знает, как объяснить.)
БАБА ВЕРА. Андрей?! Так она же по Тибетам всё была.
АНДРЕЙ. Таблетки, таблетки пила. Гормональные. Детей чтобы не было. Я думал, что там что-то, ну знаешь... А там… страница изливания души.
БАБА ВЕРА. Ай, нужно было жениться! Ай. Свадьбы не было, как у людей. Род её не принял. Не было по-нормальному.


Сцена 3

Раздаётся стук. В дом входит Михаил.

МИХАИЛ. Здрасьте. Ехал с ТО. Смотрю, машина. Новая. Не наших. Китаец. Думаю, чья? Из города только. Думаю, ну зайду к Вере.
АНДРЕЙ. Присаживайся. Чай не предлагаю. Помню твоё «только воды» (недовольно, протягивает руку).
МИХАИЛ. Спасибо. Я постою, как в том фильме.
АНДРЕЙ. А ты всё тут в деревне?!
МИХАИЛ. И здесь люди живут. Что нам? Всё есть.
АНДРЕЙ. Живут. Живут.
МИХАИЛ. Что, отпуск? Не улетел никуда? По два раза на год надоело?
БАБА ВЕРА. Так выходной у него.
АНДРЕЙ. Баба Вер, я и сам могу. Выходной у меня, выходной.
БАБА ВЕРА. Ай, сосед, заходи, посиди. Компот есть. Налью.

Михаил присаживается на скамейку. Баба Вера уходит на кухню.

МИХАИЛ. А у нас — поле. Выходной зимой. Отпуск зимой. Зима не всегда только зимой бывает (с иронией).
БАБА ВЕРА. Ой, ой, тяжело. Тяжело. Поле. Погоды нет совсем. (начинает причитать не по существу, качая головой.)
АНДРЕЙ. Ну, а ты уже председатель, наверное?
МИХАИЛ. Зачем? Начмехдвора! Хватает.

Тишина. Громко тикают часы.

МИХАИЛ. Один приехал? Твоя на работе?
АНДРЕЙ. Марина? Марина, да, там. Марина на работе.
БАБА ВЕРА. Поругались они. Марина та… всё.
АНДРЕЙ. Я же тебя просил!
БАБА ВЕРА. Андрей. Так эта деревня, всё равно узнают все.
МИХАИЛ. А что так? Не, ну, каждый, конечно, сам решает: один, не один. Но странная она какая-то была (крутит рукой в воздухе).
АНДРЕЙ. Странная, не странная. Не обсуждается. Было и было.
МИХАИЛ. Мы тебе новую найдем (смеется). Чтоб готовила вкусно. Моя мне всё, если бы не она, говорит, пропал бы.
АНДРЕЙ. Я не прошу. Ну, молодцы.
МИХАИЛ. Дочка у меня ещё. На олимпиаде районной — первое место. А моя всё мне, что в неё мол. Ну, а я что? Я начальник, в меня, конечно. И тебе найдем, у нас тут деревне…бабы…
АНДРЕЙ. Я не прошу! Запроса такого не было. Да, и в целом, про личные границы слышал?
БАБА ВЕРА. Визу Марии не дали, дочка в Париже, внука не видела, границы. Вот тебе границы.

На улице раздался удар в автомобиль, сработала сигнализация.



Сцена 4

Андрей и Михаил выбегают из дома. Улица. Автомобиль Андрея. Зеркало повисло. Рядом автомобиль Кати.

КАТЯ. Ваша?
АНДРЕЙ. Что, не видно припаркованную машину было?
КАТЯ. Ваша! Оплачу.
АНДРЕЙ. Оплачу? Оплачу? У друга взял. Кредит ещё не погашен за ту, что когда-то была моей. Эту у друга в деревню съездить взял. Мне платить! А я по нулям сегодня… Решаемо?
МИХАИЛ. Что ты напал на неё? К людям быть нужно добрее, чутче, как в том фильме.
КАТЯ. Обождите. Михаил, кажется, вас так зовут, сейчас разберёмся сами.
МИХАИЛ. Меня-то да, Михаил, а он — Андрей. Точно, неделю назад на курсах про панику рассказывали, я записал даже, как помочь человеку. Предметы, короче, нужно, чтоб он называл и чтоб дышал: выдох длиннее должен быть.
КАТЯ. Да не паника у него. Стресс, похоже, обычный.
АНДРЕЙ. Я смотрю здесь все всё знают.
МИХАИЛ. Так я же говорю, там мужик и дерево, как в том фильме, курсы я повышения квалификации проходил. В резерве кадров я на председателя.
КАТЯ. Я оплачу, дайте ваш телефон. У меня как раз деньги появятся, я сценарий продам.
АНДРЕЙ. Сценарий? Продам? (Смеется.) Вы знаете, что тяжело продвинуть сценарий, даже если он крутой? Кому вы его продадите? С чего вы взяли, что он сейчас востребован?
МИХАИЛ. Андрей — сценарист!
АНДРЕЙ. Сценарист, не сценарист, а кухню знаю.
МИХАИЛ. Кухня... Точно. Моя ж ложки просила купить. Советские. Ещё «Металлист» в 90-х делал. На века. Вещь! Поехал я. Возле магазина привоз, долго не стоят, а я тут. Если не куплю, сам себе готовить буду.


Сцена 5

Начинает капать дождь. Катя у своей машины. Андрей у своей.

АНДРЕЙ. Ладно. Зеркало зеркалом. Боже, но где я накосячил-то?
КАТЯ. А вы на Бога не гневайтесь. Мы все здесь для того, чтобы научиться ценить то, что есть. Не то, что там, в голове. А то, что выдано, вот с такими вводными данными, такой погодой, телом.
АНДРЕЙ. Не рановато ли рассуждать о жизни?
КАТЯ. Достаточно обогащена опытом потерь.
АНДРЕЙ. Обогащена. Интересная может быть история. Как зовут?
КАТЯ. Родилась в чистый четверг.
АНДРЕЙ. Это вы с самого начала решили рассказать?
КАТЯ. Катя.
АНДРЕЙ. Не вижу логики. Это ход какой-то, женский?
КАТЯ. Катя — значит чистый. Вы что, что-то против женщин имеете? Или это как вообще?
АНДРЕЙ. Я? Не. А что, у Кати родители верующие были? Четверг чистый, ну,интересно, конечно.
КАТЯ. Бабушка.
АНДРЕЙ. Бабушка… Бабушка… Бабушки… да.

Андрей садится на скамейку. Катя немного погодя.

КАТЯ. Что там у вас? Друг, кредит? Совсем печаль?
АНДРЕЙ. На работе там, короче, контракт разорвали. С Мариной разошлись. Дэзи, моя Дэзи— на радугу. Дэзи была всем, пожалуй.
КАТЯ. Дэзи жаль. Собака?
АНДРЕЙ. Такса.
КАТЯ. Кредит — не так страшно, наверное.
АНДРЕЙ. Не страшно, наверное. Кредит не погашен за ту машину, на которой Марина…(показывает рукой вдаль) Марина — это бывшая. Сценарий завернули, это— настоящее. Не прошёл пригодность по якобы концепции. Взяли другой, удобный одному очень удобному человеку.
КАТЯ. Бывает.
АНДРЕЙ. Утром проснулся, вышел на балкон. Туман. Смотрю и вспоминаю себя в десять лет с удочкой у реки. Я думал, что туман — это чьи-то мечты, в которые перестали верить. А я вырасту и сниму фильм о том, что нужно верить.
КАТЯ. Верить – это «любименькое».
АНДРЕЙ. А вы что? Что там с потерями?
КАТЯ. Что? Я? Не, я не хочу рассказывать.
АНДРЕЙ. Ну, я же рассказал.
КАТЯ. Выдали скорее, болело.
АНДРЕЙ. А у вас? У вас что не болит?
КАТЯ. Не-а. Прожито. Даже голова не болит теперь. Раньше — мигрени.
АНДРЕЙ. И куда вы их?
КАТЯ. Почтой отправила.
АНДРЕЙ. Назад не вернут?
КАТЯ. Не-а. У меня есть мужество не принимать назад.
АНДРЕЙ. Мужество? Мужество — странная характеристика о себе, Вы же женщина.
КАТЯ. Мужчинам всё странно. Только сами себе —не странно.
АНДРЕЙ. Рассказывайте.

Катя молчит. Смотрит на часы на руке.

КАТЯ. «Абажаю» это простое «рассказывайте». Время было потеряно однажды. Бывает. Нерешительность. Сомнения. Как у всех.
АНДРЕЙ. Да, вы — талант! Режиссёры плачут от игры слов.


Сцена 6

Андрей встаёт, достаёт зонт из машины. Катя подходит под зонт к Андрею, смотрят друг на друга. Молчат.

АНДРЕЙ. Глубокий взгляд.
КАТЯ. В дождь у всех глубокий.
АНДРЕЙ. Рассказывайте, что там про сомнения было.
КАТЯ. Зачем об этом говорить? Было и было.
АНДРЕЙ. И у меня, у меня было. Я же рассказал.
КАТЯ. Так я и не просила.
АНДРЕЙ. А что, обязательно только выпрашивать тогда, тогда будет ответ?
КАТЯ. Почему сразу выпрашивать? Нет необходимости вычёсывать прошлое. Бесконечно много тем, на которые можно говорить.
АНДРЕЙ. Например?
КАТЯ. Например, что сейчас актуально на рынке кинематографии?
АНДРЕЙ. Ретроспектива, взгляд в прошлое.
КАТЯ. Т-а-а-а-к, судя по всему, будет очень интересный разговор, и мы надолго под этим зонтом.
АНДРЕЙ. Может, в машину тогда?

Катя молча садится в машину Андрея. За ней Андрей.

АНДРЕЙ. Почему женщины не говорят напрямую? Почему зачастую какая-то сложность?
КАТЯ. Почему? Сосед вон за ложками поехал, жена вроде попросила, говорят, значит.
АНДРЕЙ. Причём? Причём тут ложки? Если смотреть более глобально?
КАТЯ. А почему не говорят? Говорят, может, не все и не всё хотят слышать, или может, боятся реакции?
АНДРЕЙ. А вот ещё какая мысль. Многослойность пространства.
КАТЯ. Это вы про что?
АНДРЕЙ. Сейчас. Сейчас объясню. Есть множество слоёв пространства. И в каждом происходит то, что какой-нибудь автор создал, но он находится слоем выше. Вот я написал сюжет, его играют люди, которые в другом слое. Мне не нравится слово «слой» здесь. Скажем, в ветке. А я, вы играем то, что кто-то написал из другой ветки.
КАТЯ. Это какое-то перекладывание ответственности. Выходит, у нас что, нет выбора?
АНДРЕЙ. Почему? Есть. Мы — я, вы —пишем, выбираем, что наши герои делают, как живут.
КАТЯ. Но, выходит, кто-то выбрал за нас, не я и не вы. Это перекладывание ответственности.
АНДРЕЙ. Вы какая-то другая. Ответственность… Так, честно говорите, не играя.

Молчание.

КАТЯ. Не люблю врать. Я специально въехала.
АНДРЕЙ. В смысле?
КАТЯ. Не люблю врать, говорю же. Да в целом, если бы все были честными, то и не было бы половины проблем. Но… Есть же такое, условно, по-другому не пойти. Мне рецензия нужна, совет. Писала я вам, не отвечали.
АНДРЕЙ. Машину зачем портить?
КАТЯ. Почему сразу портить? Зеркало — ерунда, вы сами сказали. Починится. Не драматизируйте.

Андрей нервно ходит. Дождь усиливается.

КАТЯ. Думала, чтобы только сигнализация сработала. Не рассчитала.
АНДРЕЙ. Понял. В прошлом году… Да, точно, в прошлом году, увязалась цыганка, вслед бежала, остановился на минуту, она там про какие-то свечи, обманы, а потом говорит такая: «Заплати». Отказался. Поэтому, поэтому сейчас так. Нужно ей заплатить было тогда или сейчас заплатить, найти и заплатить.
КАТЯ. Не уверена... Думаете, что цыганка, да?
АНДРЕЙ. Ладно. Давай. На «ты», и сценарий, отчаянная разрушительница спокойствия.
КАТЯ. Спокойствия? Сомнительно. Может, я ещё и спасла тебя.
АНДРЕЙ. От чего, интересно?
КАТЯ. От депрессии, например, или покупки мотоцикла для «кругосветки».
АНДРЕЙ. Тоже на председателя в резерве?
КАТЯ. Психология кризисов, второй год. Ну, почти.
АНДРЕЙ. Почти второй? Или почти кризисов?
КАТЯ. Почти психология.
АНДРЕЙ. Интересно, психолог-сценарист.
КАТЯ. Почему я слышу скептицизм?
АНДРЕЙ. А я не слышу, дождь слышу. Ладно, ладно, где сценарий? Давай, дома потом гляну.
КАТЯ. Не, дома забудешь.
АНДРЕЙ. Откуда такое неверие?
КАТЯ. Обогащена опытом потерь, забыл? Привезу на бумаге сейчас. Посижу, подожду.
АНДРЕЙ. На бумаге? Подожду?
КАТЯ. На бумаге. Короткий метр.
АНДРЕЙ. А что сразу не взяла?
КАТЯ. Взяла, и не ту папку, короче. Вон, в машине, жёлтая, а нужна зелёная. Зелёный как на дороге — проезд разрешен.
АНДРЕЙ. Не кажется тебе, что сложновато что-то?

Катя молча садится в машину и уезжает. Андрей возвращается в дом.




Сцена 7

Баба Вера отходит от окна. Андрей входит в дом, ищет инструменты, чинит шкаф.

АНДРЕЙ. Дождь, этот, погода октября.
БАБА ВЕРА. Не ураган — и ладно.
АНДРЕЙ. Тепла хочется. Машину немного зацепили… Девушка там, зайдет скоро сюда.
БАБА ВЕРА. Так это Катя. Добрая такая. Ладная.
АНДРЕЙ. Когда маленькая была?
БАБА ВЕРА. Кризис у тебя, Андрей.
АНДРЕЙ. Кризис. Кризис. Что заладили-то?
БАБА ВЕРА. Я своё прожила — знаю.
АНДРЕЙ. А у меня своё.
БАБА ВЕРА. Ладная Катя.
АНДРЕЙ. Не начинай.
БАБА ВЕРА. Добрая, так не повезло ей. Мужа похоронила. Авария. Ехали они с аэропорта. Утро, таксист заснул. Жаль. Ой. Ладная она. И рассказывала мне, что она такси заказала, а муж покойный что-то психанул, и в первую попавшуюся чемоданы. Ой. Ой, тяжело. А если пять минут подождали. Ой, тяжело. Потом пока реабилитация. Чтобы ходить могла, упражнения делала. А ко мне пришла пошептаться, испуг такой, что ты. Кто-то совет дал. Она и пришла.
АНДРЕЙ. Всегда удивлялся воле у некоторых людей. Скорее, скорее не воле…а тому, что даже после страшных потерь у них есть смыслы.
БАБА ВЕРА. А может без даже. Потери – жизнь.
АНДРЕЙ. Не повезло. Да. Ты не рассказывала мне про неё.
БАБА ВЕРА. Ой, когда говорить? Домик она тут недавно купила. Ой, маленький такой. Помнишь за Марией?
АНДРЕЙ. Нет.
БАБА ВЕРА. За Марией… Ай. Ладно.
АНДРЕЙ. Баба Вера, а ты деда любила? Прожили долго. Ругались редко.
БАБА ВЕРА. Ай, детка. Почему нет? Добрый был, скотину смотрел, работу делал, болел много, жаль.
АНДРЕЙ. Баба Вера, а Бог?
БАБА ВЕРА. Что Бог?
АНДРЕЙ. Его любовь какая? Я не про религию, нет, не об этом. Про бо́льшее, про что-то очень личное, моё.
БАБА ВЕРА. Сам и ответил.

Тишина. Тикают часы.


Сцена 8

Стук. Входит Катя с зелёной папкой в руках.

БАБА ВЕРА. Катя, проходи.
КАТЯ. Ну, как вы тут?
БАБА ВЕРА. Ай, что мне уже? Вот, блинов наделала. Пойду во двор скоро, посмотрю, как там, или к Марии. Только на стол соберу сейчас вам.
АНДРEЙ. Проходи.

Андрей забирает папку, присаживается смотреть. Катя присаживается к столу. Баба Вера раскрывает стол от полотенец, достаёт что-то из шкафчиков.

КАТЯ. А я не умею блины. Сухарики ванильные покупаю. С чаем хорошо.
БАБА ВЕРА. Ой! Я научу.
КАТЯ. Не уверена. Не моё это.
БАБА ВЕРА. Ой, детка, это же блины.
КАТЯ. Не умею я. Да и себе что, готовить?!
БАБА ВЕРА. Ай, малыш появится, так всему научишься.
КАТЯ. Баба Вера!
БАБА ВЕРА. Ладная ты, Катя, добрая.
КАТЯ. Добрая, думаете? Это вы добрая.

Катя подходит к Бабе Вере и берёт её руками за плечи.

АНДРEЙ. Неплохо, неплохо (читая сценарий).
БАБА ВЕРА. Я тебе говорила согласиться.

Катя показывает «тихо».

АНДРЕЙ. Что? Что значит согласиться?
БАБА ВЕРА. Андрей, ну ты чего?
КАТЯ. Баба Вера хотела познакомить нас.
АНДРЕЙ. Нормально, нормально так.
КАТЯ. Не то чтобы я горела, но…
АНДРЕЙ. Про «но» я уже говорили.
КАТЯ. Не драматизируй. «Абажаю» вот это вот всё.
АНДРЕЙ. Сценарий — прикрытие?
КАТЯ. Пишу. И психолог. Всё нормально.
БАБА ВЕРА. Ай. Зачем ругаться?!
АНДРЕЙ. Ты же, ты же меня видеть не видела, знать не знала.
КАТЯ. Почему? Баба Вера фотографии твои показывала, книги ранние давала читать.

Андрей трясёт руками, хватает воздух.

АНДРЕЙ. Ну зачем? Зачем решать за других? Вмешиваться, причинять добро? Задыхаюсь. Я хотел просто приехать, выдохнуть, блин. Дышать хочу, небо низко и не давит. А давит! Давит добро, блин, это, кому это всё надо? Что за манера? Женское? Это женское?
КАТЯ. Знаешь, ты сейчас злишься, это понятно. Тебя задело то, что болит, назрело. А это же хорошо на самом деле. Условно, есть возможность, дальше пойти другой дорогой. Прожить вторую половину жизни по своему сценарию. Искусственные роли — п-ф-ф, а истина рождается вот тут и вот так. Не-у-доб-ство́. И пусть через чьё-то причинить добро.
БАБА ВЕРА. Ну, кто тебе поможет? Если не я? Никого больше не осталось. И я скоро умру. Что? Ну, обижайся.
АНДРЕЙ. Речь не об обиде.
БАБА ВЕРА. Катя, он про сепанацию?
КАТЯ. Да, про сепарацию!
АНДРЕЙ. Ай.

Андрей, хлопнув дверью, выходит на улицу.


Сцена 9

Катя присаживается к столу, ест сухарик. Баба Вера приносит чай. Катя обмакивает сухарик в чай.

КАТЯ. Я говорила…
БАБА ВЕРА. Ой, отойдёт.
КАТЯ. Не уверена, что быстро.

Входит Михаил с ложками.

МИХАИЛ. Еле успел. Ложки разбирают молниеносно. Это качество ещё то. Такого нет сейчас. Не Китай. А, Андрей где?
БАБА ВЕРА. Во двор вышел. Катя говорит, что у него кризис.
КАТЯ. Дождя нет?
МИХАИЛ. Какое нет? Тучи вон какие. А эти возле магазина стоят себе — хоть бы что. Хорошие ложки. Смотри.
КАТЯ. Зачем вам советские ложки?
МИХАИЛ. Качество. Таких не делают сейчас. И слышь, цена такая, нормальная цена. У меня и вилки. Это же качество. «Металлист» делал ещё.
КАТЯ. И что? В доме нет ложек?
БАБА ВЕРА. Пусть, хорошие.
МИХАИЛ. Ты что, с Урала, как в том фильме. Я же говорю, «Металлист», советские ещё. Металл какой, посмотри. Ножи ещё достать надо будет.
КАТЯ. Пойду подоговариваюсь.
МИХАИЛ. С кем?
КАТЯ. С тучами.
БАБА ВЕРА. Добрая Катя, ой добрая.


Сцена 10

Двор с другой стороны дома. Андрей стоит, смотрит в небо. Катя становится рядом. Вдалеке аист с поджатой ногой. Катя сгибает ногу в колене и ставит на вторую.

КАТЯ. Интересно сколько они так могут стоять? А я сколько? Моё «любименькое»— проверить, как и что устроено.

Андрей тоже поднимает ногу.

КАТЯ. У счастья нет причин не быть. Причины всегда в нас.
АНДРЕЙ. Это Юнг или кто там, Фрейд?
КАТЯ. Юнг — про теневые стороны личности. Целостным человек становится только после того, как примет свою теневую неудобную часть. Фрейд отправлял всех к истокам неудовлетворенности и известно чего. Мне тема тени ближе.
АНДРЕЙ. Скажи, странный вопрос, конечно: ты, ты любишь себя?
КАТЯ. Если скажу да, то солгу. Нет — тоже ложь. Я есть любовь. Кажется так.
АНДРЕЙ. Заезженная, избитая, до тошноты, фразочка.
КАТЯ. Заезженная, потому что сказать легче, чем сделать. Избитая, ну, не знаю… ладно соглашусь. До тошноты, двери потому что закрыты в то, как это.
АНДРЕЙ. Мы тут стоим в странной позе, это про что?

Катя опускает ногу.

КАТЯ. И вот здесь, если добавить свой долгий выдох, да не нужно добавлять— он и так уже есть. Просто не осознаётся. Как и то, что рождается внутри. Важное и ценное. Когда говорят, что нас всех разделили границами, так нет, мы сами себя разделили. Мы сами поставили себе ограничения. Странная, не странная, разница? Я попробовала, поняла: неудобно. Ему, аисту, удобно, у него это встроено. Суть в том, что когда твоё — тебе хорошо. Хорошо — спокойно, есть согласие, понимаешь? И желание.

Андрей опускает ногу на землю.

АНДРЕЙ. Наверное… А сценарий, сценарий про что?
КАТЯ. Да, там… Про человека, который решил родиться вновь.


Сцена 11

Дом. Баба Вера читает молитву «Умягчи наши злая сердца, Богородице». Михаил у окна смотрит. Свеча догорает.

МИХАИЛ. Правильно. К Богу ближе, от суеты дальше.
БАБА ВЕРА. Ай, почему нет?!
МИХАИЛ. Стаканы граненые, это еще нашего завода местного те?
БАБА ВЕРА. Ой, детка. Помню, думаешь?
МИХАИЛ. Продать захотите, мне тогда скажите. Вам-то что? Андрею такие не нравятся всё равно.
БАБА ВЕРА. Так, бери так!
МИХАИЛ. Не. Так не нужно. Мало ли потом что. Будет, как в том фильме.
БАБА ВЕРА. Ай, не выдумывай.
МИХАИЛ. Я завтра заеду к вам, дочку привезу, пошепчете? Гроза «пятого» была. Дерево рядом упало. Боится теперь.
БАБА ВЕРА. Пошепчу. Пошепчу. Чего не пошептать.

Заходят Андрей и Катя.

МИХАИЛ. Поехал я.

Михаил уходит. Баба Вера накрывает еду на столе полотенцами. Медленно выходит из дома. Поёт.

БАБА ВЕРА.
Одаривайте гостей, не гоните гостей.
Эти гости не частые,
Только раз в год, только раз в год…


Сцена 12

Андрей вставляет в часы батарейки. Входит Катя.

КАТЯ. Видел, там даже солнце выглянуло в моменте?

Андрей молча кивает.

КАТЯ. Завтра пойдём будить.
АНДРЕЙ. Никогда не понимал этого выражения.
КАТЯ. Принято здесь так, сам знаешь, деревня. Михаил зайдёт позже. Поехал покупать десертные ложки.
АНДРЕЙ. Советские?
КАТЯ. Сомневаешься?
АНДРЕЙ. Нет, должна же быть где-то стабильность.
КАТЯ. Баба Вера говорила, что главное — это не стабильность, а живость.
КАТЯ. И кому они тут будут идти? (показывает на часы)
АНДРЕЙ. Нам. Мне. Послушай.

Часы начинают тикать. Молча слушают.

КАТЯ. Мне страшно.
АНДРЕЙ. Почему?
КАТЯ. А если я не успею. Или ещё хуже: не получится.
АНДРЕЙ. И не должно, не должно, как я понял для себя.
КАТЯ. Если бы у тебя был сегодня последний день и ты знал об этом, чтобы ты сделал?
АНДРЕЙ. Пошёл бы к реке, сидел бы, смотрел бы на небо.
КАТЯ. А если дожди, как тогда?
АНДРЕЙ. Всё равно смотрел бы. А ты?
КАТЯ. Чай, сухарики, пледик, книжечка, «любименькое». Ладно, я завтра заеду.

Катя уходит.


Сцена 13

Дом Бабы Веры. Зеркало шкафа закрыто чёрной тканью. Тикают часы. Андрей подходит к окну, затем к иконе, к кухне, к шкафу, останавливается в середине прихожей. Раскрывает широко рот, изображая крик, без голоса.


АНДРЕЙ. В детстве всё казалось понятным и очевидным. Но только после последней поездки, я понял, что по-настоящему не любил никого и никогда искренне, глубоко. Женщину, разумеется. Жил. Жил, как меня научили, приняв за истину. Роли. Всё сам. В моём финале должно было быть иначе. Вот мы стояли тогда с ней, с Катей в какой-то дурацкой позе. Ко мне вдруг пришла мысль. Что я стою уже так давно: одной ногой опираюсь на вчерашние подвиги, другая же нога словно сжата ожиданием будущего. Я видел проблемы, проблемы. И не видел, что каждая моя проблема — это решение… другой.

Достаёт проектор, ставит слайды — фотографии из детства: их пять, они идут по кругу. Часы тикают громко.

На заднем фоне голос (воспоминание)
Говорят, если одного аиста увидишь, то одному и быть, а двух — в паре.

Андрей снимает чёрную ткань, смотрит на себя в зеркало. Часы останавливаются. Шум дождя. Андрей ложится на длинную лавку.



На заднем фоне
Квадрат — равных четыре.
Дыра — неровные края,
Закольцованное поле
Поспешного доверия.
Нельзя. Бывает чётче.
Сигнал — кодированный знак,
Сработанный на четверть —
Падения результат.
Годы. Короткий век.
Старость — возрастное тел.
А у уцелевших и у робких —
Неравное количество потерь.

Конец.

Ольга Руденко, "Акулиль из Вознесеновки"

Девушка Лиля приезжает к бабушке в деревню. Они давно не виделись и не общались. Им предстоит заново узнать друг друга и найти ответы на главные вопросы бытия, о том как жить и как умирать.

Действующие лица:
Акулиль - 85 лет
Лиля - 25 лет
Тимофевна - 75 лет
 
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
1.
Двор деревенского дома. Акулиль толчёт корм для кур, напевает. Вздыхает и закатывает глаза.
АКУЛИЛЬ. Небо-то нынче какое! Если вот так пойти, пойти, пойти по воздуху по прямой, можно оказаться часа через два на облаках. Вёрст шесть, не больше, как до соседней деревни.
Появляется Лиля с чемоданами.
АКУЛИЛЬ. Батюшки светы, ты кто? Кто ты? А, это ты! И откудова енто свалилась мне на голову? Худющая-то какая! Я уж подумала, смерть за мной пришла.
ЛИЛЯ. Милый Акулиль! Ты всё та же. Та же, что и тогда, и тогда-тогда, и тогда-тогдее.
АКУЛИЛЬ. Та – да не та. Сколько тебя не было тут, лет десять?
ЛИЛЯ. И дом хромой тот же, и двор, и плиточки в полосочку, и толченая куриная картошка. Я как не уезжала. Как хорошо! Хоть тут всё как было, не летит стремительно в неизвестность, как вся моя жизнь.
АКУЛИЛЬ. Хватит поетичности свои тараторить, нормально разговаривай, старая я уже, не разберу.
ЛИЛЯ. Я просто очень радуюсь, что я наконец-то здесь. Больше пока мне быть негде.
АКУЛИЛЬ. Подожди, встану, уж я не такая проворная боле. Ох. (обнимаются) Бог мой божественный! Ну верно – кожа да кости, всё бегаешь по своим институтам, мотаешься как лисий хвост.
ЛИЛЯ. Всё так, твой хвост, твоё продолжение, лисица-Акулиль!
АКУЛИЛЬ. Ладно, заходи, откормим тебя. Или не успеем, чай? Опять на пару-тройку дней проездом бабку повидать али посерьёзнее на этот раз?
ЛИЛЯ. Думаю, успеем откормить. Я надолго.
АКУЛИЛЬ. Неужели на неделю?
ЛИЛЯ. Надолго, не знаю пока. Поживу тут.
АКУЛИЛЬ. Чего это ты удумала? Ишь ты, поживу, а как же дела городские, а жизнь твоя как, ты чего? Случилось что ль чего?
ЛИЛЯ. Ага, случилось.
АКУЛИЛЬ. Умер что ль кто?
ЛИЛЯ. Нет, никто не умер.
АКУЛИЛЬ. Ну, тогда ерунда. Самое страшное – смерть.
ЛИЛЯ. Самое страшное – не знать, что делать со своей жизнью!
АКУЛИЛЬ. А, это… Это не страшное, это мозгов не хватает.
ЛИЛЯ. Акулиль! Ну вот ты всегда так.
АКУЛИЛЬ. Поди в дом. И гробики свои сама тащи, старая я уже. Подниму – свалюсь, в таком и похонишь меня.
ЛИЛЯ. Брось, брось, ну не надо сразу про смерть! Ты ещё расскажи, как у вас в деревне один мальчик поднял такой чемодан и умер!
АКУЛИЛЬ. Грешно над стариками смеяться.
 
2.
Заходят в избу, Лиля затаскивает чемоданы.
АКУЛИЛЬ. Чего ты не предупредила как нормальные люди? Я бы хоть завтрак приготовила.
ЛИЛЯ. Ничего, сейчас сообразим что-нибудь. У меня бутерброды остались.
АКУЛИЛЬ. Тьфу ты, вот и живёте на своих бутербродах, всё всухомятку, а у меня своё, натуральное. Картохи отварим, молочком разбавим, и радость. Ох и свалилась же ты на мою голову. Охота тебе в деревеньке нашей…
Расположились в кухне, она же – столовая, гостиная, спальня бабушки, одна из двух комнат избы. Лиля за обеденным столом на деревянной лавочке «диване» чистит картошку, Акулиль на табурете у печки подготавливает молоко, кастрюлю.
ЛИЛЯ. А вообще-то ты права, мозгов не хватает, вот я и беру паузу, чтобы в себе во всём разобраться. Поэтому и поживу тут, вот!
АКУЛИЛЬ. А чего тебе там не думается?
ЛИЛЯ. Там я как бы участник событий, а тут – наблюдатель, взгляну со стороны… «Большое видится на расстояньи» и всё такое…
АКУЛИЛЬ. Чаво? Какое? Ты это видно морочить меня вздумала. Небось твои-то тебя и подослали ко мне.
ЛИЛЯ. Никто меня не подсылал. Отдохнуть мне надо. Понять, туда ли я иду.
АКУЛИЛЬ. Так ты уже пришла, сюда.
ЛИЛЯ. Да я в целом, про жизнь. Взяла отпуск, думаю уволиться. Надо что-то придумать. Я как будто не я, что-то не то делаю, не тем занимаюсь.
АКУЛИЛЬ. Во ещё придумала. А чего не то? Ты делом занимайся, и нормально всё будет, остальное Бог управит.
ЛИЛЯ. Да вот как-то не управляет Бог. Вроде всё хорошо, студенты от меня без ума, приходят даже на первую пару в субботу, на санскритскую фонетику, представляешь!
АКУЛИЛЬ. На куда?
ЛИЛЯ. Я преподаю фонетику санскрита. Санскрит – это язык, фонетика – это как правильно произносить звуки и слова.
АКУЛИЛЬ. А, ну да. Я бы не пошла.
ЛИЛЯ. Акулиль! Вроде всё хорошо, а жизни не чувствую. Выматываюсь, энергию всю трачу, прихожу вечером, и всё, что могу делать – тревожиться о завтрашнем дне или готовиться к работе или всё одновременно. А в последний месяц так вообще просто начинаю рыдать, хотя не планировала. Что? График плотный, у меня всерьёз есть колоночка в ежедневнике, «поплакать» называется, вот в ней и пишу, когда можно. А теперь и без колоночки, само как-то случайно выходит, то есть выливается. Вся горечь, тоска и неизбежность выливаются, и не остановить. А потом пью шампанское, для поддержания круговорота жидкостей. И так каждый день, кроме воскресенья. А по воскресеньям знаешь, как? Раньше – радуюсь единственному свободному дню, встаю рано и обязательно выезжаю в центр гулять по старым улицам, либо в музей, или на выставку, или на барахолку, потом обязательно посидеть в кафешке: поесть без спешки вкусной еды, которую готовил не ты. Потом еще гулять вечером возле дома у пруда, потом смотреть фильм какой-нибудь старый хороший, всё, всё надо успеть, что не могу за неделю. А потом на воскресенья нашла себе другую работу, чтобы отвлечься от основной. Что-то я не так делаю. И петь перестала, может, в этом всё дело…
АКУЛИЛЬ. Так ты вроде только первый год отработала?
ЛИЛЯ. Он показался целой эпохой.
АКУЛИЛЬ. В начале всегда так, а там привыкнешь, разберёшься. Ты лучше сельдерей ешь, там витамины, тебе вот их и не хватает. Иди, возьми в сарае, он консервированный уже, правда, но я сама вырастила. В этом году много уродилось.
ЛИЛЯ. Ну какой ещё сельдерей?
АКУЛИЛЬ. Ай, сиди, сама принесу. Ты лентяйка всегда была.
ЛИЛЯ. Ничего себе! Как это лентяйка?
АКУЛИЛЬ. К бабке бы приехала хоть раз. А то ни слуху ни духу, никому не нужна старая, а тут – на тебе – пожить!
ЛИЛЯ. Акулиль! Ну неужели и ты не рада мне? Понимаю, я не в самом своём парадном состоянии, не веселюсь, не интересничаю. Сложно просто…
АКУЛИЛЬ. Да я тебе разве про то? Скучай-грусти сколько вздумается! Я говорю, внимательнее надо к ближнему своему. За год сколько позвонила – по пальцам пересчитать, только на праздники, наверное. С подружками небось целыми днями на проводе, а сюда всё некогда, всё некогда.
ЛИЛЯ. Я всем редко звоню, но помню всегда! И тебя тоже вспоминаю почти каждый день, а ты всё обижаешься. Мне лишний раз звонить сложно, потому что разговор непременно начнётся с «чего не звонила», а я не знаю, что на это отвечать. А ты чего не звонишь?
АКУЛИЛЬ. Да тебе позвонишь, ты всё занята, бегаешь везде, на бабку то и времени нет, только на праздник минуточка, и то не всегда.
ЛИЛЯ. Вообще-то мы минимум полчаса разговариваем, когда я звоню! И на все праздники я звонила между прочим!
АКУЛИЛЬ. На Красную горку не звонила.
ЛИЛЯ. Я не знаю церковных праздников.
АКУЛИЛЬ. Так давай я тебе календарь вон подарю, с тех пор предлагаю, там все праздники написаны!
ЛИЛЯ. Акулиль, там на каждый день какой-нибудь праздник написан!
АКУЛИЛЬ. Ну это же нам на руку! (пауза)
ЛИЛЯ. О, прости! Я должна была звонить чаще, и я корю себя за это, за каждый раз, когда забываю, когда делаю что-то другое, когда откладываю. Я не знаю, почему так. Всё время что-то останавливает. Я со всеми нечасто разговариваю, но вот эта вся цепочка – так только с тобой. Когда я была маленькой, ты была мне из всех – самой близкой. Но и тогда мы общались мало. Знаешь, иногда мне кажется, я тебя придумала.
АКУЛИЛЬ. Все мы друг друга придумываем. Вот я придумала, чтобы ты ко мне приехала, я так скучала невозможно, Лиля! И вот ты здесь. А может, нет тебя, и это я с фантазиями своими здесь лишь?
ЛИЛЯ. (смахивая слезинки) Да тут я, тут я. И ты тут, и всё хорошо, и здорово, что мы вместе. Поживём. А то жутко аж стало.
АКУЛИЛЬ. Да, жутко бывает…
Ставят картошку вариться. Лиля режет хлеб, чистит варёные яйца, Акулиль достаёт творог, морковь, огурцы.
ЛИЛЯ. А я, когда к дому шла мимо озера с чемоданами, видела женщину…
АКУЛИЛЬ. Не, ну я понимаю, народу пять домов на всю деревню, но людей встретить еще можно.
ЛИЛЯ. Акулиль, ну!
АКУЛИЛЬ. Чего ты нервная какая-то.
ЛИЛЯ. Я видела женщину на озере. Худощавая такая, и волосы длинные вьются, почти как у тебя. Да, точь-в-точь ты, только молодая и волосы не седые. Вся в белом была, в какой-то сорочке, и медленно-медленно заходила в воду, а над озером такая дымка, будто бы во сне, и водяные лилии по озеру. Странно очень, вода ледяная в октябре. И лилии эти откуда…
АКУЛИЛЬ. Да показалось тебе, с дороги, рано утром, не выспалась, вот и мерещатся райские пейзажи.
ЛИЛЯ. А я почти уверена, что не показалось! Я прям, ну, видела!
АКУЛИЛЬ. Молодых-то в деревне давно уж нет, все разъехались, а нынче так и живём пятью домами. Раньше народу столько – даже траву не косили, всю вытаптывали, да живность подъедала, а щас – одна тропинка тонкая осталась, идёшь, а по обе стороны – лес из бурьяну! Страх один и тоска.
ЛИЛЯ. И почему это все бросили Вознесеновку?
АКУЛИЛЬ. Чего, чего, а я почём знаю? Все в город бегут, деньги надо зарабатывать, тут-то работы нет, а нынче одним огородом и живностью не проживёшь, ещё крутиться надо, а где тут развертишься то.
ЛИЛЯ. Просторно – вертись не хочу.
АКУЛИЛЬ. Ну вот и увертели в город. Оно и понятно, я, вон, тоже чуть не увертела в конце лета.
ЛИЛЯ. Ты? Ну и новости, ты-то чего?
АКУЛИЛЬ. Ты родилась, я старая была, маленькой приезжала – старая была, а сейчас-то совсем дряхлая.
ЛИЛЯ. Античная!
АКУЛИЛЬ. А? Кошмар один, в общем. Спина болит страшно. Бывало проснусь и побегу: курочек выпустить, яички собрать, собаке намешать, потом на огороде скачу до обеду, потом приготовлю, поем и дальше крутиться. А теперь… Теперь я просыпаюсь и долго-долго ещё лежу, в себя после сна прихожу, делаю, вот, зарядку. Кручу ногами тудэм-сюдэм, дыхательные упражнения делаю. Если спину схватит, то стою, облокачиваюсь вот так о спинку кровати, и дышу глубоко, и жду пока отпустит, всегда отпускает. Рано или поздно. А потом иду уже по делам. Так, поделаю чего, самое необходимое, да как устану смертельно! Ну и иду полежать, потом всё заново, дышу и так далее.
ЛИЛЯ. И давно это так у тебя?
АКУЛИЛЬ. Да вот, года с два, да всё хуже и хуже.
ЛИЛЯ. А я и не знала.
АКУЛИЛЬ. Да когда ж тебе знать? Ты всё мотаешься как лисий хвост…
ЛИЛЯ. Дело не в том, что я мотаюсь, а в том, что вы мне ничего не говорите.
АКУЛИЛЬ. Кто мы? Я вон рассказываю тебе всегда, многие истории моей молодости никому не рассказывала, а тебе рассказала все почти.
ЛИЛЯ. А про спину не рассказала!
АКУЛИЛЬ. Да чего я, старая что ль, болячки обсуждать? Старость – она в уме. Эти вон соберутся, два с половиной человека у автолавки в воскресенье, и давай: кто захромал, кто захворал, у кого давление, у кого нога отвалилась, кто какие таблетки жрёт – поговорить с людьми не о чём! Не хочу я быть как они.
ЛИЛЯ. Всё-таки могла бы сказать, я бы придумала чего-нибудь. Может, к врачам поехали. Хочешь, съездим, раз я тут?
АКУЛИЛЬ. Да ну, врачи… Я как-то сама лечу себя, витамины ем. Пью чай сижу с маслом-хлебом и дай, думаю, чесночку в рот закину, полезно, повышает иммунитет. Вкусно, люблю чеснок.
ЛИЛЯ. Чеснок с чаем? Ну ты даёшь.
АКУЛИЛЬ. А чего нет? (пауза) Тяжело. Злюсь всё время! Вот бы мне хотя бы минус годков пяток, и то бы я тут носилась, все дела бы переделала! А щас, ай, пустое, тоска одна.
ЛИЛЯ. Потоскуем вместе…
АКУЛИЛЬ. Хватит тосковать, дела надо делать. Нам ещё тебя расположить надо.
ЛИЛЯ. Ты же здесь обитаешь? А я устроюсь в той комнате.
АКУЛИЛЬ. Ох, это нам придётся потрудиться как следует.
ЛИЛЯ. А что там?
АКУЛИЛЬ. Посмотри.
Лиля с усилием приоткрывает дверь в другую комнату. Из неё летит пыль, видно в утреннем свете, которым залита вся кухня-столовая-гостиная. В комнате занавешены окна, сумрачно, мебель стоит друг на друге, то тут то там разные сумки, стопки, вещи.
АКУЛИЛЬ. Хорош разглядывать, пыль летит, закрывай!
ЛИЛЯ. (закрывает дверь, наваливаясь всем телом) Как же это ты домик запустила? Он теперь на три ноги хромой.
АКУЛИЛЬ. Не запустила я ничего. Посмотри, как у меня тут чистенько, салфеточки, занавесочки, ни соринки, ни пылинки!
ЛИЛЯ. А там…
АКУЛИЛЬ. А что там. Там у меня филиал сарая. Сарай-склад. Склад воспоминаний. Воспоминаний, которые хочется запереть.
ЛИЛЯ. Это ты про деда?
АКУЛИЛЬ. Какой он тебе дед! Это не дед, это предатель, уяснила? И предал не только меня, а и ребят наших, и тебя, и правнуков наших будущих. Моих правнуков будущих.
ЛИЛЯ. Как ты жёстко о нём. Так его не простила? Столько ведь лет прошло.
АКУЛИЛЬ. Простила! Ага, щас, разбежалась! Простила. Да он и слова моего не достоин даже ругательного, простила. Всё, хватит. Картошка сварилась.
Молчание. Акулиль толчёт картошку, слишком бодро для её возраста и самочувствия. Лиля не знает куда деться, заваривает чай в чайничке, чтобы занять руки. Акулиль раскладывает картошку по тарелкам. Потом едят.
АКУЛИЛЬ. Всё, давай есть. Чтоб всё съела! Силы тебе понадобятся. И идём дела делать.
ЛИЛЯ. Какой у нас план?
АКУЛИЛЬ. Устроим тебе место, в огороде потом, ещё лучок связать, бельё повывешивать да и по гостям походить, если успеем. Скажем, что ты теперь здесь, чтоб знали. Мы все вместе стараемся держаться, тем более холода скоро, темнота.
ЛИЛЯ. Как в дикости какой…
АКУЛИЛЬ. Дикость, она и есть. В прошлую зиму взялась сюда волчица приходить. Мы с Тимофевной всё гнали её, гнали туда, в сторону Рубалицы, где автолавка приезжает. Всё же там мужики, хоть такие, но есть, пристрелют из ружья хоть, а то что мы, бабки с палками против неё. И прогналась. Два дня не являлась, мы и обрадовались. А там у деда Степана собак народилось, целая стая. Вожак, Боцман, папаша этих щенят как раз, повадился туда, у лес, за нею. Влюбился страшно. Раз погулял, вернулся, покусанный, правда, какой-то, со ссадинами на ноге. Но всё равно исчез и во второй, и в третий раз, а потом глядь – и нет его совсем. Ждал-ждал дед Степан, звал-звал, да всё напрасно, нет его, и всё. Увела волчица у лес, примкнул к ним. Видать, приняли его в стаю.
ЛИЛЯ. Вот это любовь!
АКУЛИЛЬ. Какая там любовь. Кобелина.
ЛИЛЯ. Так он же пёс.
АКУЛИЛЬ. Я и говорю. Наелась?
ЛИЛЯ. Очень.
АКУЛИЛЬ. Ну и всё, судочки в тазик, пусть мокнут, потом вымоем. Идём у склад. То есть в твою комнату.
ЛИЛЯ. Ура, в склад!
 
3.
Лиля открывает дверь. Акулиль с тряпками и ведром с водой заходит.
АКУЛИЛЬ. Давай, протри пока пол, пылища-то! (Лиля начинает мыть) А я вот эти переставлю туда, за загородочку. Сколько смогу. Дальше сама, не обессудь. А я вон сяду на крэсло, руководить буду.
Некоторое время занимаются очисткой комнаты. Лиля вытирает пыль и моет полы, Акулиль убирает хлам с кровати. Время от времени раздаются вздохи бабушки.
ЛИЛЯ. Всё, с пылью покончено!
АКУЛИЛЬ. И кровать тебе готова. Можно дальше итить.
ЛИЛЯ. Подожди, ещё стол.
АКУЛИЛЬ. Какой стол?
ЛИЛЯ. Какой-нибудь, письменный, рабочий.
АКУЛИЛЬ. Тю, а зачем тебе рабочий, ты же в отпуске, говоришь, или уволилась, чёрт тебя разберёт.
ЛИЛЯ. Ну мне надо. Что-нибудь да буду за ним делать, не могу я без письменного стола.
АКУЛИЛЬ. Ладно, позабавляйся. (садится в кресло) Только сама давай, я передохну пока. ПередохнУ да передОхну.
ЛИЛЯ. Ну прекрати.
АКУЛИЛЬ. Всё, отдохнула! (встаёт с кресла)
Стол завален книгами, бумагами. Лиля и Акулиль уносят их стопками к этажерке, ставят на пол. Акулиль пытается втиснуть их на полки, чтоб не валялись на полу.
ЛИЛЯ. Акулиль, это что? Стихи какие-то. Много. Чьё это?
АКУЛИЛЬ. А, это сжечь надо, отложено у меня на растопку.
ЛИЛЯ. Не надо! Интересно, я это себе заберу. Так это чьи?
АКУЛИЛЬ. Ишь ты, заберёт она.
ЛИЛЯ. Это деда что ли стихи? Не может быть! Я и не знала, что он пишет.
АКУЛИЛЬ. Пишет-пишет. Дописался. Это не стихи, милая, а песни. Да, он всё сочинял их и записывал слова. Ты-то не помнишь его совсем, он когда здесь ещё был, тебя крохотную привозили, месяц-два от рождения от силы.
ЛИЛЯ. Да, лично мы так и не познакомились, жаль.
АКУЛИЛЬ. Нечего жалеть. Вот он всю жизнь ходил мычал себе под нос свои песни. Просто невозможно было с ним рядом долго находиться. Мычит и мычит, мычит и мычит, всё сочиняет. Ладно бы ещё что пел нормально, так он мычит ерунду какую-то. Помню, кричу ему ну ты спел бы, а он не могу, понимаешь ли, процесс. Вот так и жил в своём процессе, вроде с нами, а больше – сам по себе.
ЛИЛЯ. У него, наверное, просто был богатый внутренний мир, и было интересно жить в нём.
АКУЛИЛЬ. Так у всех же этот внутренний мир, а у него там целая внутренняя галактика, я не знаю… Так ну и вот, в общем, если и ты тут мычать начнёшь, я не знаю, что я сделаю, выгоню тебя отседова!
ЛИЛЯ. А я ведь раньше тоже песни писала…
АКУЛИЛЬ. Выгоню отседова, говорю, если мычать станешь! Ух!
ЛИЛЯ. …а потом долго и не пишу, и не пою, и плохо мне очень от этого. Надо снова начать, надо вернуться. Я, когда песни делаю, я как будто бы вроде здесь, а вроде и не здесь. Словно везде и нигде одновременно, будто бы я всё, а всё – это я.
АКУЛИЛЬ. Что-то сложно говоришь, как он прям. А я просто – вот мне нравится шить, например. Когда за машинку садилась, у меня душа пела. Вот и всё, очень хорошо мне было, люблю я это дело.
ЛИЛЯ. А чего сейчас не шьёшь?
АКУЛИЛЬ. Как это не шью? Шью. Шью саван себе.
ЛИЛЯ. Что?
АКУЛИЛЬ. Ну саван, это по-старине, погребальную одежду, одену как умру.
ЛИЛЯ. Ой, Акулиль, какой кошмар. Ты слишком много говоришь о смерти. Ты лучше живи, а? Давай лучше платье сошьём тебе (осматривает комнату, останавливает взгляд на шторах), вон, в цветочек.
АКУЛИЛЬ. Да живу я, живу. Но о смерти тоже ведь подумать надо. Я не подумаю – никто не подумает, смерть-то моя.
ЛИЛЯ. А знаешь, мысли о смерти, говорят, делают и саму жизнь более наполненной смыслом.
АКУЛИЛЬ. Смыслом не смыслом, не знаю, а суетой всякой и страхом божьем это уж наверняка. Вот у меня так. Я иногда думаю, вот бы и меня, как деда, взяли бы, да и прирезали. А что, хорошо, не ждёшь, не думаешь, а кто-то другой, от кого не ожидаешь, раз, и конец тебе, не успеешь пикнуть. И саван дошить.
ЛИЛЯ. Какой ужас. А что, деда зарезали? Мне не рассказывали опять ничего. Тайн у вас, завались.
АКУЛИЛЬ. Что там рассказывать, нелепая смерть нелепого человека. Он тогда как сбежал на старости лет к свой даме сердца в соседнюю деревню, радовался всё. Одним днём причём сбежал! Ой, я посижу, устала опять. (Идёт к креслу, но воспоминания держат на ногах подле него.) Пришёл как-то вечером и говорит, я, мол, принял решение, надо нам разойтись, разные люди мы с тобой, мол, Акулька. Собрал вещи какие-то и ушёл. Лучше уж так поздно, чем никогда, говорит. Ну и всё, ускакал в соседнюю деревню к своей волчице. Так вот раздолье ему было, песни всё пели, да спивались. В одну их пьянку она и прирезала его.
ЛИЛЯ. Как же это он ушёл, вы же всю жизнь вместе прожили.
АКУЛИЛЬ. Ушёл, на шестом десятке, собрался и ушёл. И впервые в жизни молча. Ушёл…
ЛИЛЯ. А как вы жили, ну, когда вместе были?
АКУЛИЛЬ. Да как жили. Жили-то не здесь, в городе жили, но тоже в доме с участком. Мы как поженились, он и увёз меня отсюда. Работал помощником машиниста в поезде. А что поделаешь, работа такая. Дома день, неделю в пути. И то это – самое маленькое. Бывало, нет его и две недели, и месяц, и два, это смотря куда пошлют. А я одна с дитями, с хозяйством, огородом, курами. Тогда ещё другие птицы были, корова, порося. Так у меня ещё библиотека. Работала в полставки, денег-то всё равно мало было, надо что-то и подзаработать. Так и мотаюсь, кручусь: встану ранёхонько, по хозяйству всё сделаю, детишек в сад, к няньке, в школу, кого куда. А сама – на работу. А потом там – книжки раскидай, рассортируй, всех прими, всем выдай, а коли нет кого, так ремонтируй старые, несчастные книги. Вот я сейчас – такая книга, с отлетевшим корешком, и со страничкой вырванной первой. И с усами на портрете намалёванными. Там же и семинары у нас, и чтения, и всё, что хошь. А он, бывало, вернется с поездки, ребятишек расшугает, разгонит по углам, все притихнут, погрустнеют. А сам сидит на диване, гитару перебирает да песни свои мычит, ну, чтоб ему никто не мешал. Я ему – ты б стеночки добелил-то, мы ещё жили в вечном ремонте, а он сидит, мычит. Я, говорит, отработал, устал, всего неделю до следующего рейсу дома, мне отдохнуть надобно. Ну, я его пошугаю, поругаю, ничего от него не добьюсь, уходит тогда с мужиками своими, там брынчит, говорит, спасу от вас нету. С вами рядом и дышать трудно, на работу бы скорей опять. Не, ну каков был?
ЛИЛЯ. Напрасно, всё ж, ты его так, Акулиль. Петь тоже надо когда-нибудь.
АКУЛИЛЬ. Да я ж тебе русским языком говорю: я всё верчусь, бегаю, и там, и тут. Книги даже те, что выдавала, рекомендовала, никак руки у самой не доходили прочитать. А когда мне? А он то брынчит, то мычит, ужас один. А потом и отец твой, старшенький мой, по его стопам пошёл, взяли его в школе на занятия дополнительные, говорят, слух хороший, надо развивать. Отец ему купил, значит, эту, баян-гормонь, сидел, всё песни разучивал на тарахтелке своей. Я ему, сынок, ты б помог мне, иди поросей покорми, а он – мне песни надо к завтрему разучивать. Ну и не сладили и с ним.
ЛИЛЯ. Вот оно что! Ты и деда пилила, потом отца, вот и забросили они. Так и мне потом говорят, творчество пустое, не надо им заниматься, ты учись лучше, в науку иди. Творчеством на жизнь не заработаешь, пусть будет хобби. Ох уж это слово, прямо ненавижу его! Хобби, тоже мне. Что это значит, это значит, отодвигай вечно на десятый план. Есть дело, а есть хобби, вот делом и занимайся. А потом и меня пилить начали, вот, пляшешь всё, поёшь, стрекоза, лето красное пропела, оглянуться не успела. А я, может, уже певицей была бы, и не было б мне так плохо! Я ведь даже специализацией своей выбрала фонетику, произношение, потому что это хоть как-то на песню похоже, потому что с ней язык, пусть и иностранный какой, да любой, оживает, звучит! Буковки – как нотки, звучат, и складываются в речь, в песню, и тогда мне хоть хорошо, когда я студентов своих учу этой красоте, сама показываю, произношу, потом слушаю, как у них начинает выходить, и радуюсь, как это красиво. А вы всё – дела, дела, стоящие дела. Зарубили творчество.
АКУЛИЛЬ. Знаешь, что, пойду-ка я на огород. Меня там тоже моё творчество ждёт.

4.
Акулиль подвязывает помидоры. Появляется Лиля, но Акулиль не видит её.
АКУЛИЛЬ. Ах вы, мои хорошие, совсем к земле клонитесь, будто бабка Акулилька. Дайте-ка вас подвяжем, растите крепкие. Тоже мне, явилась из ниоткуда, и давай на бабку всё вешать, давай поучать. Творчество. Хренорчество. Червоточество.
ЛИЛЯ. А я читала, если растениям плохое рассказывать, то они чахнут от негатива.
АКУЛИЛЬ. Ты бы про людей лучше прочитала, они как себя чувствуют, когда на них собак спускаешь.
ЛИЛЯ. Да, а если эти люди губят спасительную искру в человеке, его творчество, жизни ему не дают?
АКУЛИЛЬ. Да не за творчество я его доводила, а за нелюбовь, понимаешь? Любящий человек так не станет жить, как он со мной прожил. Любящий человек жалеет тебя, делает что-то со своей работой, если приходится оставлять жену с детьми, с работой и с хозяйством, или хотя бы сам хоть немного помогает, когда не на работе. От этого разве дождёшься? Он так и прожил в своём мире. Хорошо это, когда есть этот свой мир. Но есть ещё ж другой мир, мир близких родных людей! Они тоже должны поместиться в богатый внутренний мир, не, разве? Нельзя же во так жестоко выкинуть людей из этого внутреннего мира. А у него только мычание, и эта, из соседней деревни, и водка.
ЛИЛЯ. Про внутренний мир ты здорово заметила, прямо как мудрец-философ.
АКУЛИЛЬ. Ох, девонька, поживи с моё, и не такого своим внукам намудрствуешь. А меня винить во всём не надо. Такая история… Все хороши. А то бабка жива осталась, на неё и свесили все грехи. А что, удобно. Нашли виноватого, почему у самих всё наперекосяк, и давай радоваться, облегчение. Облегчились на меня, понимаешь!
ЛИЛЯ. Ну прости, Акулиль, я перегнула. Конечно, не ты виновата, в том, что я так мечусь, болтаюсь, как в проруби, сама знаешь что.
АКУЛИЛЬ. Да чего тебе болтаться-то, во дурная. Ты в городе живёшь, столько возможностей. И образование получила, и языков сколько знаешь, да тебе весь мир открыт. И работа у тебя хорошая, и на жильё себе заработаешь, какая жизнь у тебя радостная, сама не видишь этого, чего ж тебе ещё желать-то?
ЛИЛЯ. Да хорошая, только что-то не то. Я и сама не знаю. Живу-живу нормально, радуюсь, работаю, смеюсь. А потом раз – и слёзы душат, и остановиться не могу. Куда я иду, ну, глобально, к чему, что делать, какой смысл вообще в этом всём, в жизни моей. И не нахожу ответа, понимаешь. Ещё и петь перестала.
АКУЛИЛЬ. Ну как какой смысл. Мы ж его вроде сами придумываем, не?
ЛИЛЯ. Не знаю…
АКУЛИЛЬ. Ты, может, сама не видишь, но у тебя уже всё придумано. Чуток осталось, не боись, сдюжишь. Как у тебя в личной жизни? Когда ждать правнуков бабке? А то помру и не увижу.
ЛИЛЯ. Ой, даже не знаю, что и сказать.
АКУЛИЛЬ. Секреты от бабки? Ты может, это, того уже?
ЛИЛЯ. Что того?
АКУЛИЛЬ. Ну это, того. Не девица уже, то есть.
ЛИЛЯ. Акулиль! Кошмар! Что за прошлый век. Конечно, сейчас все так, это нормально. А ненормально скорее – как у вас было. Обалдеть, я чувствую, как будто общаюсь с далёким предком, к которому прилетела на машине времени.
АКУЛИЛЬ. Странно конечно это мне. Общайся, пока можно без машины времени обойтись.. Говорю ж, на кладбище пора ползти. Так это мы не туда завернули. То бог с вами, взрослые люди, своя голова на плечах, сами разберётесь. Жених-то есть у тебя? Правнуки когда?
ЛИЛЯ. Да есть, есть у меня жених, и именно что жених, хотя по-моему это слово уже архаичностью попахивает.
АКУЛИЛЬ. Прямо как я, чуешь?
ЛИЛЯ. Да перестань, Акулиль, живи и радуйся, успеешь помереть.
АКУЛИЛЬ. И то верно. Все там будем, все успеем. На тот свет не опоздаешь…
ЛИЛЯ. Ой, мне кажется, я опоздаю.
АКУЛИЛЬ. Ну и балда безответственная. Так что там про правнуков или про женихов, я уже запуталась.
ЛИЛЯ. Ну вот есть жених…
АКУЛИЛЬ. Тю, и он тебя взял такую?
ЛИЛЯ. Какую?
АКУЛИЛЬ. Ну какую. Испорченную.
ЛИЛЯ. Никакая я не испорченная, что за дремучие нравы.
АКУЛИЛЬ. Ну извини, я это и имела в виду, не девицей взял-то тебя.
ЛИЛЯ. А он думаешь, мне мальчиком достался? Или как это на мужчин лексически перекладывается?
АКУЛИЛЬ. Не, ну он то мужик.
ЛИЛЯ. И что, что мужик?
АКУЛИЛЬ. Ну, это другое.
ЛИЛЯ. И совсем не другое. Я думаю, если мы хотим благочестивое общество, то давайте все примем целибат до брака, и мужчины, и женщины, и для всех будет одинаково позорно его нарушение. А то с чего бы это такое разделение? А потом в последствии начинается, что мол, вот я же мужик, я могу изменять, а ты же женщина, куда ты. Такие неточности в мироустройстве в руках особенно глупых людей – это страшно.
АКУЛИЛЬ. А ведь да. У Василия между прочим были женщины до меня, до нашего брака. И как мне обидно было. У него куча историй было каких-то любовных, это будто множество жизней, а у меня только один он в этом смысле. И я не опытна совсем, а вдруг они были лучше, интереснее, умнее красивее, чем я? А если это и правда так, то зачем он не с ними остался, зачем меня выбрал. Может, это они слишком круты были для него, забросили его, вон он с горя и взял кого попроще очаровать. Мне же ничего не надо было никогда, ни цветов, ни подарков, вот он и не дарил ничего. А про прошлых его рассказывали в деревне – все ж на виду. То розу тащит, то платок какой нарядный. Вот встретились, помирились, подарил он ей платок, и идут уже довольные по улице, за ручку держатся, а она в платке. А самое главное что?
ЛИЛЯ. Что?
АКУЛИЛЬ. Что для них он в лепёшку расшибался, а для меня незачем было. Вот и жил как неприкаянный подле семьи. А мне ещё бабка говорила, что мол есть женщины, с которыми гуляют, в которых влюбляются, а есть те, на которых женятся, и что вот я из тех, на которых женятся. И которых не любят! Я как подумаю, его столько женщин любило, а меня никто не любил! Никому не нужна была, даже и ему, оно название, что жена.
ЛИЛЯ. А ты его любила?
АКУЛИЛЬ. А я… Как я его любила! Мне эта любовь смысл всему давала. Да все тяготы жизни моей я потому, считай, и вынесла, что любовь моя мне сил придавала.
ЛИЛЯ. Значит, не напрасно?
АКУЛИЛЬ. Пожалуй, что не напрасно. Хоть и бесконечно больно. (пауза) Так, хватит. Ты мне лучше скажи, правнуки когда???
ЛИЛЯ. В общем, Саша мой сделал мне предложение. И сказал, что понял, что я та женщина, с которой он хочет строить семью. И хочет детей уже сейчас.
АКУЛИЛЬ. Вот, молодец твой Саша! Конечно сейчас, а когда же ещё? Ну а ты чего?
ЛИЛЯ. А я испугалась, и вот я тут.
АКУЛИЛЬ. Ну и дурёха же ты! Это ты, выходит, тут от него прячешься! Да знала бы я, на порог бы не пустила. Тебя мужчина выбрал, не по пьяни, не на спор, сам выбрал! Такие слова сказал правильные, достойные, а ты? А ты тут! Чего ты ждёшь, чего тебе всё неймётся? Аль ты не любишь его? Тогда – другое дело.
ЛИЛЯ. Люблю.
АКУЛИЛЬ. Нет, ну тогда объяснения другого нет, что дурная.
ЛИЛЯ. Мне кажется, рано нам это всё.
АКУЛИЛЬ. Как это рано? Где же рано? Тебе 25 лет, скоро поздно уж будет.
ЛИЛЯ. Мне бы понять сначала, что мне делать в жизни, какой след я хочу оставить, а потом уже замуж, детей…
АКУЛИЛЬ. Лиленька, да понимай сколько тебе вздумается, дети-то при чём?
ЛИЛЯ. Как при чём? Я тогда буду только ими занята, мамашки в декрете такие ужасы рассказывают.
АКУЛИЛЬ. Мамашки в декрете своими жизнями бы лучше занялись и своими детьми, а не пугали бы мне молодое поколение! Они, знаешь, как? Днём выйдут, подружкам нажалуются, то у них не так, это не эдак, а потом возвращаются домой, к любименьким деткам, а чего хорошего в этом есть – не скажут, хорошее – это мы для себя припасём. Были у меня тоже такие подружки, пугали. А у меня оказалось совсем не так. Потому что я решила, что у меня не будет так, понимаешь?
ЛИЛЯ. Понимаю, ну а как профессия, дело как?
АКУЛИЛЬ. Да поймёшь в процессе, дети не мешают. Ты чай с конфетами когда пьёшь, ты же вместе это внутрь употребляешь? Нет же такого, что сначала чай, потом конфеты? И в жизни также, нет времени всё по очереди делать, нет времени… Совсем мало его… А там смерть.
ЛИЛЯ. Акулиль, да почему везде смерть.
АКУЛИЛЬ. Пойдём бельё вешать.

5.
Лиля и Акулиль с тазиками, бельё в них. Вешают большие белые полотна во дворе.
ЛИЛЯ. Давай ты подавать будешь, а я развешу, я высокая.
АКУЛИЛЬ. Каждый свой таз. Так быстрее управимся.
ЛИЛЯ. Наверное, надо дать знать Александру. Что я здесь, хотя бы.
АКУЛИЛЬ. Наверное.
ЛИЛЯ. И правда, такое ощущение, что женщине в современном мире некогда рожать. Ну вот когда? А я ведь много лет об этом думаю. Я же хочу детей. До восемнадцати – совсем плохо, оно и не к чему. Потом – институт, четыре года, а то и все пять, потом продолжи образование – это ещё года два-три, потом работа. Выпадешь из жизни на три года – глядь, а мир уже без тебя обходится, тебя просто… Исключили! За неуспеваемость. За неуспеваемость в связи с наличием ребёнка. И это если один, а если два или три, это сколько лет отсутствия?
АКУЛИЛЬ. Я ж тебе рассказывала. Я успевала и с ребятами, и с огородом, с животными, и на работу потом вернулась, в библиотеку-то свою.
ЛИЛЯ. Ты – другое дело.
АКУЛИЛЬ. Вовсе никакое не другое. Да, с детьми сложнее, но это кажется только, на самом деле, они помогают. Больше детей – значит больше любви. Чего я тут разворчалась, решение всё равно за тобой.
ЛИЛЯ. Ага, за мной. Только вот не пою я больше…
АКУЛИЛЬ. Главное, чтоб не сыновья только.
ЛИЛЯ. Сильно озорничают?
АКУЛИЛЬ. Да озорничают, бог с ними. Вот у родителей моих все девчонки, а меж тем был у нас и братишка маленький, последний, младшенький.
ЛИЛЯ. Да ну? Вы не рассказывали.
АКУЛИЛЬ. Грустно. Махонький был совсем. И была у него ещё люлька, как корзиночка плетёная, к потолку прикрученная. Та самая люлька, что нас, всех сестричек вынянчила. Вон мать и положила его спать в люльку в ночь. На утро встала коровушку нашу Зорьку доить, а ребёночек-то спит и спит. Мать рассказывала, не стала будить, дай, думает, дела пока переделаю. Ну и переделала все. Потом остальные просыпаться стали, папаша, и мы-сестрички. А братик спит и спит. Затревожились, стали будить, а он ничего. Так и помню, как папаша взял ребёночка под ручки, а у него глазки не открываются, и головка так обмякла, свесилась. И не дышал. Мать тогда подбежала, стала трясти его, а всё без толку, помер братик. Смерть в деревне, тем более по тем временам – дело обычное, но долго мы горевали, всё-таки живой, родной был, желанный всеми. Даже имя придумать не успели, такой маленький был.
ЛИЛЯ. Бедный маленький! Бедная твоя мама!
АКУЛИЛЬ. И папаша так горевал, что ты! Первый сын уродился, как он сына ждал! Так родителей потом и похоронили, как стариками стали, там, рядом с маленьким холмиком безымянным.
ЛИЛЯ. Ужас какой.
АКУЛИЛЬ. Да, ужас один. Женщины у нас в роду живут долго, а вот мужчины все умирают как-то нелепо. А всё эта бабка Лила виновата.
ЛИЛЯ. Вечно у вас кто-то виноват.

6.
Спустя какое-то время. Лиля и Акулиль сидят на лавочке у крылечка, перед ними лукошко, горка лука и ведро с лентами. Убирают лишнюю шелуху с лука, связывают по несколько луковиц в пучки. Молчат.
АКУЛИЛЬ. Ты снимай шелуху то только ту, что сама отваливается почти. Не раздевай лучок до конца. Без кожи усохнет.
ЛИЛЯ. И человек без кожи усохнет.
АКУЛИЛЬ. Человек-то подавно.
Молчат.
АКУЛИЛЬ. Ты чего-то обмолвилась, что не поёшь. А чего?
ЛИЛЯ. Как-то незачем. Профессией сделать не удалось, а если просто так – зачем воздух сотрясать?..
АКУЛИЛЬ. Да брось свои глупости. Пение оно для здоровья хорошо хотя бы. Это я прочитала в журнале ЗОЖ.
ЛИЛЯ. В том же, который советует чеснок с чаем жевать?
АКУЛИЛЬ. Ага.
ЛИЛЯ. Ну вот сами пусть поют да пляшут, и чеснок сажают одновременно. (смеются) Это как в одной детской французской песенке: «Умеете ли вы сажать капусту, так же как мы?» И поют там дальше про то, как они сажают её то коленкой, то головой, то ещё чем.
АКУЛИЛЬ. И это студенты твои учат?
ЛИЛЯ. В том числе.
АКУЛИЛЬ. А давай споём. Как раньше.
ЛИЛЯ. Да ну, не за чем.
АКУЛИЛЬ. Да небойсь, никого нет, только куры там. Давай нашу.
Запевают «У церкви стояла карета». Лиля – тихо, фальцетом.
АКУЛИЛЬ. Что это? Пой нормально. Всё равно никто не слышит, некому судить.
ЛИЛЯ. Попробую.
Запевают. Где-то на середине второго куплета Лилин голос меняется, становится неловким, и вот она совсем не может дальше петь.
АКУЛИЛЬ. Мы допоём сегодня али нет?
ЛИЛЯ. Ага…
АКУЛИЛЬ. Ты плачешь что ль, чего?
ЛИЛЯ. Да просто. Песня какая-то трогательная. Трагичная даже. И слова. И мелодия красивая такая невозможно. И голос мой давно я не слышала, и в горле так хорошо, от того, что пою. В общем, вот это всё вместе.
АКУЛИЛЬ. Лучок не обдирай! Ай, ну вот. Заберём его в дом. Глупости всё это. Хочешь петь – пой. Пой да пой, и всё.
ЛИЛЯ. Просто слишком.
АКУЛИЛЬ. Трудностей и так хватает.
Дальше связывают лук молча.

7.
Вечер-ночь. Лиля и Акулиль уже в избе.
ЛИЛЯ. Акулиль, а пойдём полежим на печке вместе. Как в детстве.
АКУЛИЛЬ. Ой, ты сходи, Лиленька, я не полезу. Я уж не лажу туда давно. Полезу, да оступлюсь, так и полетят вниз мои косточки.
ЛИЛЯ. Такого нам не надо, а то там и смерть недалеко, знаем, знаем.
Лиля лезет дальше. Добралась до печки, перевернуло что-то. Оно зазвякало, покрутилось-побилось, плюнулось напоследок и разбилось.
ЛИЛЯ. О господи! Акулиль, что это здесь?
АКУЛИЛЬ. А, это. Судя по звукам, уже ничего. А было молочко для Ерёмы.
ЛИЛЯ. Ерёма. Вот ещё. Вроде Васьки у вас были всегда. Проерёмил ты, Ерёма, молочко своё! Мышей выпивай теперь, аки вампирюга.
АКУЛИЛЬ. Каких мышей! Вот глупое создание. Ерёма – домовой!
ЛИЛЯ. Кто?? Ты чего, какие домовые. Их не существует.
АКУЛИЛЬ. Позвать?
ЛИЛЯ. Нненадо.
АКУЛИЛЬ. Ерёма! Иди сюда. Ну где же ты? Ерёмаа!
Лиля застопорилась в ломаной позе, потом спрыгнула с печки вниз. В избу через окно влетел огромный кот. Акулиль заливается смехом.
ЛИЛЯ. Ого, привет, Ерёма, домовой хвостатый. Кажется, это всё-таки кот.
АКУЛИЛЬ. А! Ловко я тебя? (ловит кота, сажает на плечи) Смотри, каков! Цирковой!
ЛИЛЯ. Хороший! Так всё-таки не Васька.
АКУЛИЛЬ. Не Васька, да. Да Васьки сбегали, пропадали. Жалко их всех. А Тимофевна сказала, так мол и так, это всё потому, что одинаковым именем называю их. Да ещё и муж у меня Василий. Котов в его честь называть – уж слишком. Зазнается там, на небе. Вот и Ерёма, в общем.
ЛИЛЯ. (с опаской гладит кота) Пушистенький!
АКУЛИЛЬ. Шерсть лоснится от мышей, погоняй его взашей! (отпускает кота на пол) Постелимся, а там и спать скоро. Сон – маленькая смерть.
ЛИЛЯ. О, а вот и смерть!

8.
АКУЛИЛЬ. Не шути. На, вот, постельное. Ещё моя бабка ткала, столько народу спали, а оно крепкое, полотно-то, не стёртое!
ЛИЛЯ. Ух ты! Да сейчас такие в моде! Какая красота! Минималистично. Это же чистый лён.
АКУЛИЛЬ. Лён, ага.
ЛИЛЯ. А сейчас такое тысяч семь будет стоить.
АКУЛИЛЬ. Ого, это моя пенсия. Вот, какое богатство у меня, оказывается. А кружавчики какие, смотри! Это она сама обвязывала.
ЛИЛЯ. Кто?
АКУЛИЛЬ. Да бабка.
ЛИЛЯ. Твоя бабушка?
АКУЛИЛЬ. Ага.
ЛИЛЯ. Эта та, которая у вас во всём виновата?
АКУЛИЛЬ. А, Лила, ну да, видимо.
Постелились, ложатся каждая в свою кровать. Меж ними – раскрытые двери комнаты, они из двух створок состоят, так что им хорошо друг друга видно и слышно.
ЛИЛЯ. Лиля, как я? (мажет руки кремом)
АКУЛИЛЬ. Не, Лила.
ЛИЛЯ. Ого, Лила? Санскритское происхождение.
АКУЛИЛЬ. Цыганское имя такое. Что-то оно значит ещё такое, не помню. Чего-то свет… первая… сейчас-сейчас… День?
ЛИЛЯ. «Ночь». И «игра». Ещё мироздание, творчество…
АКУЛИЛЬ. Ага, ещё одна творческая, всё ясно.
ЛИЛЯ. Да что сразу ясно-то? Зачем было называть бабку цыганским именем?
АКУЛИЛЬ. Потому что цыганка она, и имя цыганское.
ЛИЛЯ. Ты шутишь опять? (чуть выползает из-под одеяла, устраивается в кровати полулёжа)
АКУЛИЛЬ. Да не, цыганка. В лесу, вот здесь, ну не близко, а там-там, за Рубалицей, но лес-то один. Остановился табор. А помещик наш, тутошний, Догуляцев… Доиграцев… Домогацев, во! Он-то туда и пошёл, на охоту вроде или ещё по каким делам помещичьим. Шёл-шёл по лесу, да на кибитки и наткнулся. Понравилось больно ему цыганочка Лила. Он тотчас же – и к этому, главному ихнему, к бригадиру. К барону! Ну так мол и так, говорит, отдавай девушку, жена моя будет, в золоте да в шелках, не обижу. Детки у нас красивые будут с такими глазищами ночными да круглыми и с ресничками завиватистыми, как два паучка. А барон-то не дурак, он значит, заартачился, а чего ему. Говорит, вот, да ты кто, а если обманешь, а если ты вообще крестьянин, взял его, задел за живое, так сказать, и радуется. Помещик давай, мол, вот, я дворянин, да среднепоместный, да древнего роду, да земли у меня почти триста десятин. А барон хитрый, ус крутит, в трубку дует свою, ну курит, то есть, я не знаю, как курят. Барон и говорит, значит, чем докажешь, дядя? Ну и давай, Домогацев этот предлагать ему всякое. И сторговались. За две собаки породистые борзые, что были с ним на охоте, за колечко рубинное да за кисет с махоркой купил дворянин своё счастье у барона.
ЛИЛЯ. А она что?
АКУЛИЛЬ. А она ну, удивилась сильно, не ожидала такого поворота судьбы.
ЛИЛЯ. Её же просто купили!
АКУЛИЛЬ. Так и есть. Купил мужик шапку, а она ему как раз.
ЛИЛЯ. Отвратительно! А дальше-то что?
АКУЛИЛЬ. Ты не перебивай, и узнаешь, что дальше.
ЛИЛЯ. Ну давай, Акулиль!
АКУЛИЛЬ. Сторговались, значится. Барон подозвал там ребятню какую-то, найдите Лилу, мол, да зовите сюда. А сам пригласил Домогацева в кибитку или в шатёр, в цыганское своё обиталище, отдохнуть в тени, чаю ему, сигар, откуда у них только что берётся. Прождали Лилу до вечера. Ну и явилась она, строптивая барышня, такой крик стоял, отпиралась всё, не пойду да не пойду. Ну и надоело им. Домагацев цап её, на плечо перекинул, да и пошёл в этот, в тарантас свой запихивать. Отчалили в усадьбу. Долго ещё за ними ребятишки бежали цыганские, всё махали, да улюлюкали, всё с платками, да с бубнами. Много, сказывают, народу бежало провожало. И подружки там её, и сестрички, и деток, говорят, она учила у себя в шатре наукам каким-то, учёная видать была. Они тоже бежали да плакали. И всё, увёз. Больше своих она не видела.
ЛИЛЯ. Боже мой, да это же прямо как сказка какая-то.
АКУЛИЛЬ. Сказка ложь, а это быль.
ЛИЛЯ. Уши чешутся к лапше.
АКУЛИЛЬ. Поедай её вообще.
ЛИЛЯ. И что, жили они долго и счастливо?
АКУЛИЛЬ. Да куда там, счастливо… Но долго, да. Женщины нашего рода живут долго, а мужики помирают нелепо…
ЛИЛЯ. А дальше?
АКУЛИЛЬ. Дальше, Лиленька, спать. Завтра продолжение сказочки, завтра, потом… (раздаётся посапывание, потом храп)

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
9.
Лиля и Акулиль в старом доме бабушкиных родителей. Лиля захотела «помародёрствовать», взять что-то старинное на память. У неё уже были вещи из этого дома, вещи, когда-то взятые, вещи, напоминающие не только этот дом и образы предков, неясные, из-за туманных рассказов с полузабытыми подробностями и из-за пыли, которую недостаточно стереть о штаны или тряпкой, но и напоминающие кусочки её, Лилиной жизни. Что было, что будет, чем сердце успокоится. Лиля снова пришла на охоту.
ЛИЛЯ. А это что, её бубен?
АКУЛИЛЬ. Кого?
ЛИЛЯ. Бабки Лилы, про которую ты вчера рассказывала.
АКУЛИЛЬ. Ага.
ЛИЛЯ. И шаль?
АКУЛИЛЬ. И шаль.
Лиля надевает шаль на плечи, бубен держит в верху. Застыла в позе.
ЛИЛЯ. Ну, как я тебе? Похожа?
АКУЛИЛЬ. Ох, бог мой божественный, страшно похожа. Неужто понравилась сказочка?
ЛИЛЯ. Страшно понравилась! Это как будто про меня, только в другой вселенной какой-то параллельной.
АКУЛИЛЬ. Не придумывай. Назвалась цыганочкой – пой да пляши.
Лиля быстро разбирается, как играть на бубне, бьëт в него и пляшет, кружится. Запевает песню, но не «У церкви стояла карету», а весёлую: грустно будет попозже. Акулиль хлопает в ладоши, смеётся, очень радостно ей такое преображение внучки. Лиле так и не удаётся допеть песню, в этот раз она присоединяется к смеху бабушки от неловкости.
ЛИЛЯ. Это – берём.
АКУЛИЛЬ. Приручила-таки бубен. Ну, забирай тогда.
Лиля складывает новообретённое в сумку, жадно осматривая, что ещё в домике есть, куда бы ещё за находками залезть.
ЛИЛЯ. А это можно?
АКУЛИЛЬ. Чего тама?
ЛИЛЯ. Вот.
АКУЛИЛЬ. А, это каракули эти, не знаю, не бери, зачем оно, брось. Давно пора выкинуть все эти тетрадки непонятные, а то всё тут храним, храним, на что? На авось пригодится? Хранила я всю жизнь кучу хлама, пригодилось мало что. Зачем тебе эта бессмыслица?
ЛИЛЯ. Да это ж не бессмыслица, это санскрит! Только какой-то изменённый. Вот тут даже надпись, я перевела, «собственность Лилы».
АКУЛИЛЬ. Её дневник что ль? Во дела.
ЛИЛЯ. Да. Я возьму, переведу. Может, ещё что-нибудь узнаю о нашей семье, о себе…
АКУЛИЛЬ. Да конечно, узнает она. Ничего это ты тама не узнаешь. Бросай, пошли.
ЛИЛЯ. Да почему?
АКУЛИЛЬ. Брось каку, говорят. Пойдём.
ЛИЛЯ. Акулиль! Мне он очень нужен. Почему ты не хочешь дать мне взять?
АКУЛИЛЬ. Да потому что ты его переведёшь!
ЛИЛЯ. Конечно переведу, иначе зачем он мне?
АКУЛИЛЬ. Ага, а там она понаписала небось про нас гадостей всяких.
ЛИЛЯ. Ну и что, я просто почитаю, и всё. Хочешь, и тебе прочитаю?
АКУЛИЛЬ. Не надо мне. Ага, а потом всё… это… выложишь в этот ваш… ентернет!
ЛИЛЯ. Что? Зачем?
АКУЛИЛЬ. Откуда ж я знаю, зачем! Чего вы все в этом ентернете, прости господи, сидите?
ЛИЛЯ. Кто зачем, ищем всякую информацию…
АКУЛИЛЬ. Ага, ищем. Гадости только всякие и находите.
ЛИЛЯ. Что такое?
АКУЛИЛЬ. Ох, да чтоб взорвали этот ваш ентернет!
ЛИЛЯ. Так, понятно. Я могу зять или нет?
АКУЛИЛЬ. Нет!
ЛИЛЯ. Почему?
АКУЛИЛЬ. В прошлый раз вот приходила маленькая когда, и что? Набрала, значит, тут всякого. А потом живу-живу, и смотрю, люди-то как-то относиться ко мне стали не так, чего-то шепчутся ещё, а потом Тимофевна мне пересказывает, значит, что про нас говорят, что и дедушка, отец мой, в плен попал, и характер там у наших скверный, и сдачи им когда-то не додали мы за молоко, и прочее такое. Ну вот и откуда, спрашивается енто, им знать, что отец был в плену. Я спросила там у Рубалицких, а они – в ентернете, мол, написано. Там и узнали. Ну и откуда это в ентом ентернете понаписано? Наши, значит, кто-то написал, а кто ещё может-то? Поспрашивала наших, ой, да мы не знаем, да не слышали, не видели, да не писали. Ты написала, значит?
ЛИЛЯ. Я ничего не писала.
АКУЛИЛЬ. Ну как не писала? Откуда это там тогда?
ЛИЛЯ. Мало ли откуда, может, военные архивы, может, кто из знакомых, может, написали сейчас, а может, двадцать лет назад или когда там «ентернет» изобрели, откуда ж я знаю!
АКУЛИЛЬ. Ерунду какую-то городишь. Верится с трудом.
ЛИЛЯ. Как так с трудом?
АКУЛИЛЬ. На правду мало похоже, брешешь. Ну какие ещё архивы!
ЛИЛЯ. Акулиль, это на ерунду похоже, потому что ты не знаешь, как работает интернет!
АКУЛИЛЬ. Всё понятно мне с этом ентернетом! Как своих сдавать, выписывать, так все горазды, а как отвечать – так ой, да это двадцать лет назад, знакомые. Ага, сваливайте теперь друг на друга!
ЛИЛЯ. Я ничего не сваливаю! Я не писала про семью ничего. Я про себя только пишу, мысли всякие, про студентов, фотки выставляю. Про семью ничего не писала!
АКУЛИЛЬ. Ну не писала, так не писала.
ЛИЛЯ. Ты мне не веришь!
АКУЛИЛЬ. Хочу, но не могу. (пауза) Может, обиделась на что?
ЛИЛЯ. Ни на что я не обиделась. И не писала.
АКУЛИЛЬ. А откудова тогда соседи про нас говорят?
ЛИЛЯ. Я не знаю!!!
АКУЛИЛЬ. А чего не звонила?
ЛИЛЯ. Я звонила тебе!
АКУЛИЛЬ. Редко!
ЛИЛЯ. Но метко.
АКУЛИЛЬ. Может, я обидела тебя чем, так ты скажи, между нами.
ЛИЛЯ. Ничем ты меня не обидела! А сейчас обижаешь.
АКУЛИЛЬ. Это потому что бабка старая стала, не нужна.
ЛИЛЯ. Нужна, вот же я здесь, с тобой!
АКУЛИЛЬ. Да была б нужна, и пораньше б приезжала.
ЛИЛЯ. А я тебе вообще нужна? Поставила хотя бы телефон нормальный себе. А то даже когда у меня день рождения, звоню – я! Я звоню тебе, чтобы ты меня поздравила! Ну что за глупости. Я как будто выпрашиваю внимание. Когда в одну только сторону, это трудно, и всё тяжелее со временем!
АКУЛИЛЬ. Ну как я поставлю, дорогое, а так удобно у Тимофевны разговаривать – платить ничего не надо.
ЛИЛЯ. А я предлагала тебе, ещё когда мне было двенадцать лет! Предлагала, чтоб телефон поставили, а я бы платила за него каждый месяц. А ты чего?
АКУЛИЛЬ. А я что? Не надо мне, ещё я буду с маленькой внучки деньги брать.
ЛИЛЯ. Главное, ты могла бы маленькой внучке набирать! А я тогда пошла специально, нашла какую-то работу дурацкую. Детей не брали особо никуда, только раздавать эти флаеры. Стою, вот тоже в ноябре, как сейчас, после школы, посреди пустынной улицы, и протягиваю эти яркие пахучие бумажки, возьмите, держите. Возьмите, пожалуйста, чтоб моя бабушка сразу взяла трубку. Возьмите, пожалуйста, чтобы бабушка не отказалась, взяла мои деньги, чтоб поставить себе нормальный телефон. А люди проходят мимо, а улица и так пустынная. А к вечеру полнится людьми, но люди уставшие, с работы. Текут куда-то, стелются туманом по мощёным тротуарчикам, и всё вокруг меня. Я стою в центре, и маленькие обрывки красочных пахучих бумажек сыпятся на меня, слетаются ко мне со всех сторон, катаются на ветре. Я отдаю туману людей, туманным людям красочные, пахучие, ещё тёплые то ли от краски, то ли от рук, бумажки, а они бросают их в грязь, обратно, мне под ноги, комкают и кидают в мусорки возле меня, разрывают на маленькие-маленькие конфеттишки, ветер подхватывает, и осыпает меня, ну это я уже говорила. Это моя бабушка отказывается от моих предложений.
АКУЛИЛЬ. Бабушка… Глупо как-то всё… Вот я и бабушка.
ЛИЛЯ. Конечно ты бабушка. А что, в душе тебе восемнадцать?
АКУЛИЛЬ. Да. Да, да! Это правда так! Если бы только пришёл ко мне Бог, сказал, хочешь умереть или я отмотаю обратно, тебе восемнадцать, но проживёшь ту же жизнь, со всеми её горестями, не сможешь ничего изменить, и будешь знать наперёд. Я бы согласилась, не думая! Я согласна на всё ещё раз, ещё много-много раз, лишь бы только пожить, ещё пожить! Но я бабушка…
ЛИЛЯ. Но ты и как бабушка живёшь.
АКУЛИЛЬ. Живу, пока. (пауза) А ты вот меня бабушкой не зовёшь. И никогда не звала. Всё Акулиль. Как будто я акула какая-то.
ЛИЛЯ. Зубастая.
АКУЛИЛЬ. Уже не слишком. И все в деревне – Акулиль, Акулиль. А это ты, между прочим, с тебя пошло!
ЛИЛЯ. Тебе не нравится?
АКУЛИЛЬ. Да нет, как вы говорите, прикольно. Точно, что прикольно.
ЛИЛЯ. Так нравится?
АКУЛИЛЬ. Ну да.
ЛИЛЯ. Так что же?
АКУЛИЛЬ. А бабушкой не звала…
ЛИЛЯ. У меня просто много бабушек, ещё по маминой линии, и двоюродных всяких целый мешок. Странно всех одинаково звать.
АКУЛИЛЬ. Наверное.
ЛИЛЯ. Вот я и мучилась тут как-то летом. Сначала никак не называла, без обращения говорила, помнишь? А потом всю голову сломала. Прихожу к тебе, говорю, всё, решено, буду звать Акулина Ильинична. Как учительниц, по имени-отчеству.
АКУЛИЛЬ. Ага, а я говорю, длинно!
ЛИЛЯ. И мы сократили.
АКУЛИЛЬ. Ага, вместе придумали.
ЛИЛЯ. И здорово получилось, скажи!
АКУЛИЛЬ. Ну да, раз вся деревня подхватила.
ЛИЛЯ. И имена у нас стали похожие. Акулиль и Лиль. Лиля и Акулиля. Как большая лисица и её лисий хвост. Я бы хотела рассказывать про тебя своим детям. И про наши выдумки, и песни, и колядки, и всё на свете.
АКУЛИЛЬ. Точно… Хорошо вышло. Всё равно мы как чужие, как соседки, не как бабушка с внучкой… Странно.
ЛИЛЯ. Тебе же восемнадцать в душе. Ты всё претворяешься, что ты бабушка. Значит, мы подружки.
АКУЛИЛЬ. Ишь подружку нашла!
ЛИЛЯ. Ты сама в детстве говорила!
АКУЛИЛЬ. Не было такого!
ЛИЛЯ. Было!
АКУЛИЛЬ. Не было!
ЛИЛЯ. Было!
АКУЛИЛЬ. Отстань!

10.
Входит соседка.
ТИМОФЕВНА. Ох, чего вы тут-то крику подняли. Думала, страх какой-то, волки, мужики. А это – вы?
ЛИЛЯ. Это мы, тёть Валь, здравствуйте.
ТИМОФЕВНА. О, а ты кто таков? Лилька что ль?
АКУЛИЛЬ. Ага, Лилька и Акулилька.
ТИМОФЕВНА. Вот те раз! Ну и чего вы тут расшумелись? Как индюшки, правда. Ну и голосистые.
АКУЛИЛЬ. Да чего ты городишь! Нет у тебя индюшек уже лет пятнадцать. Откудова тебе помнить, как они голосят?
ТИМОФЕВНА. Так все эти пятнадцать лет ты мне об том напоминаешь!
АКУЛИЛЬ. Чегоо? Тимофевна, иди в пень!
ТИМОФЕВНА. Пойдёмте вместе.
АКУЛИЛЬ. Ты щас договоришься.
ТИМОФЕВНА. Да ко мне пойдёмте вместе. У меня чай, конфетки свежие, хлеб, только с автолавки.
ЛИЛЯ. Ой, автолавка!
АКУЛИЛЬ. Тьфу, а мы прохлопали! Будем картошку неделю жевать вместо хлеба. Ладно, пошли на свежие конфеты.
ТИМОФЕВНА. Да я тебе тоже взяла, думаю, странно, Акулильки нет, случилось что ль чего. Ну и взяла тебе хлебу-то.
АКУЛИЛЬ. Вот спасибо! Не, ну слышала, Лильк, есть всё-таки Люди!
ЛИЛЯ. Спасибо, тёть Валь! Хотите я вам спляшу? Смотрите, что мы нашли!
ТИМОФЕВНА. Вот это хорошо, это весело. А вы лучше вместе мне спойте. Помните, как колядовать-то приходили? Куда вам, тогда вы обе были посвежее. Как мне нравилось, голосистые вы мои. А как мы плакали всей деревней, когда Лиля пела про карету у церкви.
АКУЛИЛЬ. Лиля, запевай.
ЛИЛЯ. Прям здесь?
АКУЛИЛЬ. Ну а где.
Лиля и Акулиль поют «У церкви стояла карета», Тимофевна только успевает смахивать слезинки.
ЛИЛЯ. Ну вот, а я даже не заплакала.
АКУЛИЛЬ. Тебе-то зачем? Твоё дело петь, плакать – ихнее дело.
ТИМОФЕВНА. Ой, точно, хорошее дело над хорошей песней поплакать. Мне бабка моя ещё рассказывала, её так и выдавали замуж ведь. Отдали молоденькую за какого-то старика, детки родились, он и помер скоро. Вот она одна с детками побыла, а там нашёлся какой-то ещё мужчина, хороший, это мой дед. Взял её с детишками, так они ещё и новых нарожали. Добыла бабка своё счастье в итоге.
ЛИЛЯ. Да что у вас тут происходило!
АКУЛИЛЬ. Это не у нас, это везде так. Один в деревне не проживёшь. Да и хочется всем деток-то своих взрослых получше пристроить, чтоб не голодали, чтоб жили хорошо, вот и пристраивали, как могли.
ЛИЛЯ. Ужас.
АКУЛИЛЬ. Ладно, Тимофевна, давай хлеб, да пойдём мы, нам ещё пирожков напечь.
ТИМОФЕВНА. А мне спекёте?
АКУЛИЛЬ. Спекём, спекём. Лилю отправлю, сбегает до тебя, принесёт.
ТИМОФЕВНА. Вот спасибо, индюшечки мои!
(одновременно)
АКУЛИЛЬ. Тимофевна!
ЛИЛЯ. Тёть Валь!

11.
Лиля и Акулиль лепят пироги, сидя за длинным столом друг напротив друга. Ещё молчат, каждый будто думает о своём, но лица спокойные.
АКУЛИЛЬ. Ты бы бубен занесла сюда с прихожей-то. Там прохладно, отсыреет ещё, жалко.
ЛИЛЯ. Да пусть пока там, я в муке вся. Он столько был в старом доме, ему уже ничего не страшно, наверное. Да и голова чего-то кружится. Посижу.
АКУЛИЛЬ. Ну посиди.
ЛИЛЯ. А что там дальше было?
АКУЛИЛЬ. Где?
ЛИЛЯ. Ну история, с бабкой Лилой.
АКУЛИЛЬ. А, сказочку хочешь слушать?
ЛИЛЯ. Очень!
АКУЛИЛЬ. До вечера не будешь ждать?
ЛИЛЯ. Не могу ждать, а вдруг мальчик родится?
АКУЛИЛЬ. Вчера говорила боялась, дети не дети, всё некогда, а сегодня уже – вдруг родится?
ЛИЛЯ. Кажется, ребёночек обхитрил, уже будет.
АКУЛИЛЬ. Ой, ну да это замечательно! Люди говорят же, мол, дети сами выбирают, когда и у кого им рождаться.
ЛИЛЯ. Вот и меня выбрали, кажется.
АКУЛИЛЬ. Да ну? Неужто! Ну молодец! Хорошоо! Дай-то бог!
ЛИЛЯ. Да…
АКУЛИЛЬ. Так что, сказочку надо? Правда, беременные сами как дети.
ЛИЛЯ. Надо, надо.
АКУЛИЛЬ. А на чём я остановилась?
ЛИЛЯ. Он её увёз, и детишки за ними бежали, которых она учила. Увёз, и всё.
АКУЛИЛЬ. Да? Наверно, заснула раньше, чем закончила сказывать.
ЛИЛЯ. Прямо суперспособность!
АКУЛИЛЬ. Криво неспособность!
ЛИЛЯ. Увёз, и дальше что?
АКУЛИЛЬ. А что дальше, жили дальше. Говорили, она полюбила его даже потом. Но вначале не подпускала, закрылась в комнате, что для ней приготовили, самозаключилась в ней, чтобы самозакончиться. Еду ей сам приносил, и воду, да грел специально воду ей, чтоб она голос не простудила. Нравилось слушать ему что угодно, только её бы голосом. Он ей о любви – она ему о мире. Нашли, надо сказать, язык общий. Наверное, а чего бы не найти. Раз она учёная, что ей с цыганьём общаться, ей – дворянина как раз, им тоже науки преподают, на этом-то и сошлись, наверное. А он хитрый, ждал, пока она сама влюбится, чтоб сама отдалась ему. Ну, чтоб не жениться. Барону-то наплёл, что в жёны забирает, но в жёны не законные, а так… Любовь любовью, или как, страсть страстью, а жениться можно только на себе подобных, по положению. Поладили они, она полюбила его. Долго жили в согласии, а о женитьбе – он не предлагал, а она не спрашивала. Оно, может, и верно, если всё хорошо и так – то зачем? Родились сыновья, четыре штуки, да доченька младшенькая. Растили деток вместе, и хорошо. А потом взыграло в нём что-то вот это, мужское, тупое. Жениться надумал. Но не на ней, нет, женитьба-то у дворян – сделка. Привёл жену, тоже в усадьбе и поселил. Бледная была и глупая. Они с ним и не разговаривали особо, она только глазками хлопала да цацки клянчила. А Лила ещё на смертном одре, во тут, на этой кровати, кстати, три дня мучалась, прежде чем умереть. И тогда она, лежала, мы думали, в бреду. Имена всё какие-то произносила. Долго-долго перечисляла имена. А это, оказывается, она прощала их, прощалась с ними. Кого при жизни простить гордость не позволила, она перед смертью прощала. А её не простила. Татьяна её звали, Татьяна – и было последнее имя, которое произнесла бабка Лила перед смертью. А я маленькая была, помню, лет десять мне, так она и сказала: а Татьяну не прощаю. Потому что глупость, и ещё какое-то слово сложное сказала, глупость… Неумение, нет, не благоразумие…
ЛИЛЯ. Скудоумие?
АКУЛИЛЬ. Да! Потому что, говорит, глупость, скудоумие я не прощаю. Вот так. И померла. Только это попозже, что-то я не в ту степь, не по порядку.
ЛИЛЯ. Так, так. Ты говорила он жену эту тупую привёл.
АКУЛИЛЬ. Точно, и вот…
ЛИЛЯ. А как это привёл? А Лила где была?
АКУЛИЛЬ. Где, да там же. Усадьба большая ведь. Разместил их там по разным углам, этажам, флигелям или как ещё. И ничего не сказал ни одной, ни другой. Только они встретились однажды в доме-то. Всё ничего, но даже в самом большом замке пятерых детей, четверо из которых настоящие разбойники, не заметить трудно!
ЛИЛЯ. Ой-ой-ой…
АКУЛИЛЬ. И был большой скандал. Сперва между женщинами, потом уже меж Лилой и Домогацевым. Страшно. И вот, он значит, говорит, если не хочешь для про… профилактики?
ЛИЛЯ. Проформы?
АКУЛИЛЬ. Ага. Жену вот эту потерпеть, значит не любишь ты меня, и проваливай, мол, к своим цыганским богам, и с детями вместе. Пристроил он её ко вдовому крестьянину Евсееву. Вот, говорит, твой муж будет, плотник. И тогда – солнце закатилось уже, но было ещё светло. Покидала она усадьбу, детишки снова плелись за ней, только теперь они были – её и с ней. Евсеев не осмелился войти, ждал её у усадебных ворот, за забором. А Домогацев смотрел из окна, с какого-то этажа, как разрушил жизнь, и любовь, и не только им, а и себе. Дубина! Она повернулась к нему и кричала страшным громким голосом, всё что недосказала. И проклятия. Что проклинает самым страшным, самым чёрным проклятием его и весь его род по мужской линии до седьмого колена. А Евсееву за забором стало как-то не по себе. Во-первых, что такая жена ему достаётся, а во-вторых, что он понял со стороны, что Лила сама не поняла, пока проклятье своё кричала. Прокляты не только дети, которые будут у Домогацева с Татьяной, а и её дети тоже! До неё-то самой потом уже дошло. Она и упросила Евсеева, чтоб тот женился на ней по-взаправдашнему, ничего не надо, лишь бы только фамилия была его, к его роду прикрепиться, и детишек своих, самое главное. Евсеев не думал, что это поможет, но исполнил её просьбу от сострадания к этой женщине, которое наполнило его душу. Которое потом и превратилось в нежную любовь к ней. Она вряд ли смогла его полюбить, простоват он был для ней. Но что с тех пор, как вошла в его дом, Лила собрала кудри под платок, оделась во всё закрытое, как крестьянские бабы и была самой кроткой, послушной, доброй женой и матерью, это точно. Совместных ещё детишек у них не случилось. Кто знает, почему, может, они и сохраняли только платоническую связь, а может, просто Бог не дал. Вот так.
ЛИЛЯ. Конец?
АКУЛИЛЬ. Вроде конец.
ЛИЛЯ. А как умерли сыновья?
АКУЛИЛЬ. А, папа мой, Илья, повесился. Причём и повоевать успел, и в плен попал, и жив остался, и жили они с мамой вроде неплохо, в трудах, по-деревенски. А будто невзначай взял да повесился. Мать, может, и догадывалась, с чего, да молчала. Другой, Иван, его бык забодал насмерть. Фома ещё был, Фому в войну на двух берёзах фашисты разорвали. А Яков чистил ружьё и случайно застрелился. Вот так мальчики. А дочка Мария, одна она только дожила до глубокой старости и умерла своей смертью.
ЛИЛЯ. А Лила не отменила проклятие перед смертью?
АКУЛИЛЬ. Да как же его отменишь. Слово, как известно, не воробей.
ЛИЛЯ. Не воробей, тут целый птеродактиль!
АКУЛИЛЬ. Не смешно, Лиленька. Ненавижу этого Домогацева. И прабабку Лилу ненавижу! Зачем так глупо сыпать проклятиями? Я как своих ребят родила, так до сих пор тревожусь, не было и дня с тех пор, чтоб не боялась за их жизнь, их смерти.
ЛИЛЯ. Я просто в ужасе. Но её я тоже понимаю. По глупости вышло, почти случайно. И судьба у неё, конечно. Кидали мужчинки её туда-сюда как сладкий арбуз. Надо что-то делать. И Саше позвонить надо, всё рассказать. А что я ему расскажу?.
АКУЛИЛЬ. Хотя бы то, что ты здесь, и про ребёночка.
ЛИЛЯ. Это попозже. Надо разобраться. Есть же ещё что-то. Как мне неспокойно стало… Дневник же есть её! Акулиль, пожалуйста, он мне очень нужен, ну можно я сбегаю за ним? Заодно тёть Вале пирожков отнесу, как договаривались. Пожалуйста, Акулиль, я не успокоюсь уже, пожалуйста! Я не буду ничего выкладывать, я правда никогда ничего про вас не выкладывала! А вдруг у меня будет сын, и умрёт? А вдруг и папа умрёт? Пожалуйста, сядем тут, я переведу тебе. Хочешь поклянусь?
АКУЛИЛЬ. Стой! Не клянись! Грешно это. И никто не умрёт. Это просто сказка, просто слова, подумаешь, проклятие. Ерунда это всё. Иди, бери, бог с тобой. Бери, переводи. Только и мне скажи, мне тоже интересно, чего там.
ЛИЛЯ. Спасибо, Акулиль, спасибо, я бегу! (порывается бежать)
АКУЛИЛЬ. Да стой ты! Пироги Тимофевне-то возьми! Стой! Не беги, нормально иди, всё, я разрешила, а дневник никуда не денется. Тебе нельзя теперь бежать. И ключи возьми. Я попозже подойду, как допекутся последние наши. (Лиля уходит шагом, но быстрым.) Во дурында!

12.
В старом доме. Тимофевна и Акулиль сидят едят пирожки. Лиля просматривает дневник Лилы.
ТИМОФЕВНА. Ну что там?
ЛИЛЯ. Сейчас, сейчас, пока ничего…
АКУЛИЛЬ. Как это ничего? Давай вслух, ты обещала!
ТИМОФЕВНА. Ага, нам тоже страшно интересно.
АКУЛИЛЬ. Тебе-то чего?
ТИМОФЕВНА. Люблю хорошие истории, ничего не могу с собой поделать!
АКУЛИЛЬ. Да уж, хороша история…
ТИМОФЕВНА. Читай тогда всё подряд!
ЛИЛЯ. Сейчас, да. Просто язык ещё не совсем понятный. Это не чистый санскрит.
ТИМОФЕВНА. А? Санскрит – язык нечистого? А я говорила, что бабка Лила – ведьма! Я всё детство её боялась.
АКУЛИЛЬ. Чего ты городишь, чего бояться её?
ТИМОФЕВНА. Дык она ж как посмотрит грозно, хоть под землю провались.
АКУЛИЛЬ. Вот и провалилась бы, послушала бы старших.
ТИМОФЕВНА. Иди ты в пень, Акулилька!
АКУЛИЛЬ. Сама ты пень, вон трухлявая какая, и не скажи, что на десять лет меня моложе!
ЛИЛЯ. Тихо вы! Слушать будете?
АКУЛИЛЬ. А чего слушать? Ты ж не читаешь ничего.
ТИМОФЕВНА. Хоть побалакаем, всё веселее сидеть. А то как на похоронах.
ЛИЛЯ. Хватит про смерть, достали!
АКУЛИЛЬ. Ну, Лиленька, чего там?
ЛИЛЯ. Да вот, мочёные яблоки, дожди в Вознесеновке, день смерти императора… О! Отруби добавить в картошку и толочь, пока масса не посинеет. А что, картошка синеет от отрубей?
АКУЛИЛЬ. Да не синеет, сколько лет по утрам толку, и ничего…
ТИМОФЕВНА. Рецепт корма для свиней?
АКУЛИЛЬ. Не знаю, я кур этим кормлю.
ТИМОФЕВНА. А я индюшек тоже кормила этой толкатней. Толчеёй… Толчёнкой.
ЛИЛЯ. Может, это идиома?
ТИМОФЕВНА. А? Ты кого идиоткой обозвала?
АКУЛИЛЬ. Идиома. Это её слова какие-то санскритские, чего ты мелешь то, вынь косточки от компота из ушей.
ЛИЛЯ. Идиома – это выражение на другом языке, которое могут понять только носители.
АКУЛИЛЬ. А, ты объясняла по телефону, давно ещё, я даже записала. Например, как «бить баклуши».
ТИМОФЕВНА. Косточки с компота тебе в уши.
ЛИЛЯ. Но нет, это не идиома. Одни рецепты, советы по воспитанию… Какой-то домострой от Лилы! Нет тут ничего. И зачем это на санскрите было писать, тут нет тайного ничего.
АКУЛИЛЬ. Она по-русски писать так и не выучилась. Уже бабка была, я мне в школе прописи задавали, мы писали на газетке, всё между строчек. А она удивлялась, и как это, говорит, вы выводите такие кругленькие буквы свои…
ЛИЛЯ. Зря всё это.
АКУЛИЛЬ. Как же так? Почитай ещё. В конец пролистай, может там что будет. Это вроде последняя её тетрадка, другие потерялись.
ЛИЛЯ. Последняя?
ТИМОФЕВНА. Она всю жизнь писала. Как свободная минутка – так чертит свои, как их, петроглифы.
АКУЛИЛЬ. Иероглифы.
ЛИЛЯ. У них алфавит, а не иероглифы.
ТИМОФЕВНА. Простите.
ЛИЛЯ. Вот. Наверное, это то, что мы искали. (читает) Если бы только была женщина, которая меня поймëт, не осудит, простит, я так сожалею, мысли в кучу, всё путается, не видно. Женщины этой не видно. Вдруг она не родилась ещë, но если найдëтся, пожалуйста, пусть найдётся, та, кого моя история хоть немного тронет, так, что она не сможет держать на меня зла, пусть она своим участием и прощением разрушит проклятие, пусть будет жить до ста лет, и у нее будут здоровые сыновья. Пусть она будет, пусть.
ТИМОФЕВНА. Ого!
АКУЛИЛЬ. Подожди ты, дальше-то что? Есть ещё чего-нибудь?
ЛИЛЯ. Дальше имена… Страниц двадцать, до конца тетради.
АКУЛИЛЬ. Вот, имена! Тех всех, кого она прощала! Кроме Татьяны.
ЛИЛЯ. Татьяна тоже есть. Вот, на обложке. Не хватило места.

13.
Лиля и Акулиль идут домой вдвоём. Темно уже в деревеньке, дует ветер холодный им в лица. И лица их сдуло под ноги. А небо согнулось, опустилось.
АКУЛИЛЬ. Ох. Облака совсем низко. Если вот так пойти, пойти, пойти по воздуху по прямой, можно оказаться часа через два на облаках. Вёрст шесть, не больше, как до соседней деревни.
Снова молча идут.
ЛИЛЯ. Я как будто стала видеть жизнь ясно. Будто сняла мутные линзы…
АКУЛИЛЬ. Ты не носишь очков…
ЛИЛЯ. Точно. Я хочу всего этого, и детей, и замуж. Нет, не правильно, замутняются линзы.
АКУЛИЛЬ. Ты не носишь очков…
ЛИЛЯ. Точно. Я хочу быть женой и быть матерью. И делать свою работу. Только что дошло: я не дело своё делала, я доказывала всё кому-то что-то, действовала не от души, по выученному, вот и не было в моей работе меня. А я знаю, дело моё интересно можно развернуть, и много сделать полезного. Человеческие языки необычны, дают доступ к важным знаниям, подчас не ожидаешь, к каким. Язык – мысль, мысль – язык. Надо преподавать через это. Пониманию учить, глубине, не просто звучанию, поверхностному дребезжанию. И петь надо, просто потому что поётся. И песни писать, просто потому что пишутся.
Молчание.
ЛИЛЯ. Надо Саше позвонить. Надеюсь, не поздно.
АКУЛИЛЬ. Время детское, к полуночи.
ЛИЛЯ. Пойду от Тимофевны позвоню, а то ещё связь будет прерываться каждую минуту, это не для таких разговоров. Дойдёшь одна домой?
АКУЛИЛЬ. Как не дойти?
Лиля разворачивается и быстро шагает.

14.
Лиля снова дома. Лиля светится, и всё вокруг, во дворе, в избе тоже в каком-то свечении.
ЛИЛЯ. Я пришла. Бабушка, ты спишь?
АКУЛИЛЬ. Не сплю, лежу просто. Грею косточки на печечке.
ЛИЛЯ. Ты же говорила, не залезаешь больше на печку.
АКУЛИЛЬ. Захотелось. Печка родная, греет. И тело, и душу греет. Хорошо. Поднимайся, присядь тут, на приступочке.
ЛИЛЯ. Здорово, как в детстве! И тепло!
АКУЛИЛЬ. Помнишь, я про Василия рассказывала.
ЛИЛЯ. Помню.
АКУЛИЛЬ. Я простила его. Давно на самом деле простила. Я ведь обижалась не на него больше, на себя. На то, какая я была рядом с ним. Неловкая, всего боялась, жить не умела, не умела сказать. Что поделать, и ходить мы когда-то не умели, и есть сами, что же теперь, всю жизнь казниться? Но знаешь, что? Я считаю, у человека жизнь без любви если, то – пустая жизнь. Даже пусть она, любовь эта, страдания приносит, пусть будет тысячу раз больно. Но прожить целую жизнь – а это так нестерпимо долго! – и не узнать, что такое любовь, значит явиться на землю зря, такое моё мнение. Через любовь к человеку мы любим жизнь, людей, мир, себя в нём. А только любовь очищает сердце и побуждает человека совершать добрые поступки! Не подвиг, нет. Не обязательно сразу подвиг. Маленькие, но важные поступки, каждый день. Потому что, если ты полон любви, ты не можешь не творить, не созидать. (пауза) Василий создавал очень красивую музыку. И стихи на неё подолгу писал, каждая строчка у него должна была быть выверенной, каждое слово неслучайным. Божий человек был. Человек без любви в сердце не может такое создать. Но любовь его явна была обращена не ко мне. Ну и пусть. Главное, она была у него, и была – у меня. А глобально детали не так уж и важны, любовь-то, она едина, какая-никакая – всё есть Любовь. А Любовь – значит Бог. Вот и я скоро к Богу отправлюсь. И встретимся мы с Василием в райском саду, улыбнёмся друг другу и пройдём мимо. Всё-таки почему-то так важно, что он был в моей жизни, а я в его. Не могу объяснить почему, но знаю точно, что важно.
ЛИЛЯ. Как ты прекрасно сказала, бабушка! Я теперь знаю, что я думаю о любви. То есть я всегда так думала, но не могла сказать. А сейчас сказала это так, как я бы сама сказала чуть попозже, когда б стала постарше и помудрее, а теперь это – есть, оно – сказано, и оно тоже моё.
АКУЛИЛЬ. Я рада. И рада, что я бабушка.
ЛИЛЯ. Да, бабушка.
АКУЛИЛЬ. И хорошо. Саша приедет за тобой?
ЛИЛЯ. Он сказал, приедет завтра, уже выехал. Я боялась, не простит меня, что я сбежала.
АКУЛИЛЬ. Главное вовремя исправила ошибку свою, и хорошо.
ЛИЛЯ. Он приедет, и мы возьмём тебя, вместе уедем в город, полечим спину твою, будем вместе гулять…
АКУЛИЛЬ. Лиленька, я не поеду.
ЛИЛЯ. Ну почему? Я теперь не хочу с тобой расставаться.
АКУЛИЛЬ. Я останусь тут. Мне же бабка Лила тоже предсказала. Что умру в восемьдесят пять лет по осени, когда облака будут близко к земле. И когда дошью саван. Дошила утром сегодня, а облака опустились.
ЛИЛЯ. Что мне сделать?
АКУЛИЛЬ. Ничего, Лиленька, ты всё и так хорошо сделала. Приехала, пообщались, слава богу. Это очень хорошо. Хорошо. Спасибо. И ты живи хорошо.
ЛИЛЯ. Ой, и что же мне делать.
АКУЛИЛЬ. Что делать? Живи и радуйся, расти детей, ехай в экспедиции, изучай, переводи свой санскрит. И, раз назвалась цыганочкой, пой да пляши!
Всё в свету, в тёплых лучах, в окна врывается ветер, поднимает простыни, полотенце, бумагу, всё белое, чтобы летало по избе и приумножало свет. Той ночью Акулиль вознеслась. Глядь на печку – нет её, а изба – не изба уже, а поле, лес, река – всё это вместе. Акулиль поднялась к небу, а простыни, полотенца, газеты, соседские домашние гуси, лебеди с дикого заросшего пруда – всё белое – подхватывали её, улетали вслед за ней. Облака нынче низкие… Если вот так пойти, пойти, пойти по воздуху по прямой, можно оказаться часа через два на облаках. Вёрст шесть, не больше, как до соседней деревни. А Лиля с бубном следила, как возносится Акулиль. Пела свою песню и танцевала с бубном очень красиво и свободно, пока всё белое вилось вокруг, приумнажая свет.

Мария Культикова, "Катер "Счастье"

Действующие лица:

Лера – 30 лет
Серёга – 40-50 лет

Глубокая ноябрьская ночь. По Неве в сторону Благовещенского моста идёт одинокий маленький катер «Счастье». Вокруг никого, не сезон. За штурвалом катера Серёга (в явном подпитии), он тихо напевает песню «О Безумной Маше». Катер проходит под мостом, раздается крик, и на палубу с грохотом приземляется девушка в одном платье. «Счастье» вздрагивает на волнах Невы, Серёга от неожиданности выпускает штурвал и выдаёт красноречивую тираду. Девушка — Лера — лежит на палубе, попискивая от боли.
Серёга: Эй! Эй, ты чё?! Ты откуда вообще?!
Лера: Больно…
Серёга подпрыгивает к Лере, наскоро осматривает.
Серёга: Вот же попадос. Покажись. Шевелиться можешь? Во, а ногой пошевели? Левой, правой? Ничё, нормально всё! До свадьбы заживёт. Ну какая красота! Ты чё, ангел, что ли? Рухнула, блин, с небес.
Лера: Ай... Боже… мой…
Серёга: Вот именно, Боже. А чё, белобрысая ещё! Ну точно ангел, ты гля!
Он смотрит на небо и усмехается. Лера, убедившись, что ничего не сломала, садится, разглядывает побитые колени. Серёга возвращается к штурвалу, с опаской посматривая по сторонам.
Серёга: Чё теперь, мало того, что по сторонам, еще и вверх смотреть? Занимательное ПДД получается. Чё ты там свои раны боевые разглядываешь? Жить будешь. Благовещенский благословил.
Лера: Мужчина, у вас перекись есть?
Серёга: Не, ты гля, чуть не убилась, а царапку надо продезенци… дезифек… продезенфике.. А-ай, чё ты будешь делать! Водка есть, на, лови!
Достает из кармана пальто бутылку, бросает Лере. Она на автомате ловит её, и только после соображает, что поймала.
Серёга: «Мужчина»!.. Эх, приятно!
Лера: Вы что, пьёте тут? За рулём?
Серёга: Я не пью, я заправляюсь. А штурвал тебе не руль, качку выдержит. Да ты тоже глотни, не стесняйся.
Лера обливает царапины водкой и взвизгивает.
Серёга: Да тише ты, чего орёшь-то! Люди спят. Надеюсь…
Лера: Щипет как…
Серёга: Ты терпи. В Неве поплескалась бы, ещё б не так щипало. И внутри и снаружи. Да ты куда льёшь столько, выпить не останется!
Лера: Выпить мне не надо…ай…
Серёга: Ей не надо. А я тут кто по-твоему, дух бестелесный?
Лера: Извините, не знала, что вы ещё дозаправляться собираетесь…
Серёга: Огрызается, ожила! Да ты не подумай, мне не жалко. Я вообще не жадный. Мужик всё женщине должен это самое... Короче лей, сколько хочешь. Угощаю.
Лера: Спасибо, я всё. Высадите меня где-нибудь, пожалуйста.
Серёга: Ты погоди. Так ты сама сиганула или кто помог?
Лера молчит.
Серёга: Ты чё, утопиться хотела? Оригинально, конечно. Не, ну даёшь... Так выходит , что ангел это я. Не, ну а прикинь, соскочила бы на секунду раньше, это ж я б тебя насмерть переехал бы!
Лера молчит.
Серёга: И на утро во всех новостях – труп выловили в Неве. А наши такое любят. Ещё б повозмущались, а чё ты целая-то. Неинтересно. Нашим-то пазл подавай.
Лера молчит.
Серёга: А меня потом за непреднамеренное, прикинь. Пронесло, прикинь! Реально счастье. Видала, как катер называется? «Счастье!» Хорош, а? Э-эх!
Серёга с восторгом закручивает штурвал и присвистывает.
Серёга: А чё, правду говорят, как там, это, что когда летишь с моста, все проблемы сразу не проблемы, кроме одной – ты уже летишь с моста? А? Чё молчишь? Воды вроде не наглоталась.
Лера: Не знаю. Не помню.
Серёга: Ещё бы, небось всю память о палубу отбила. Так чё сиганула-то? Кто обидел?
Лера: Слушайте, я не хочу... Высадите меня где-нибудь. Пожалуйста. Я домой пойду.
Серёга: Э, не, я тебя такую не пущу. Вдруг ты снова на мост полезешь? Я тебя второй раз ловить не собираюсь.
Лера: Не полезу. Я устала и хочу спать. Правда.
Серёга: Ну да, на такое дело нужно идти выспавшимся и отдохнувшим. Никуда ты ночью одна не пошлёпаешь. Сиди. Я ангел твой, реально. Ща еще и на кораблике покатаешься, вообще супер будет. А может ты там это… книжку читала, закладку потеряла?
Лера: Какую книжку?.. (понимает) Я?! Нет! Это вы тут… это вы тут немного… нетрезвый. Я не против, но мне как-то не по себе, что вы за этим, штурвалом.
Серёга: Да я потомственный моряк, не ссы. Это ты чё, получается, за свою жизнь боишься? Так не всё потеряно!
Лера: Я не боюсь. И спасибо большое за водку и всё такое, но мне сойти надо. Подойдите к причалу, любому, мне без разницы… Пожалуйста.
Серёга: Не могу, русалка моя несостоявшаяся. Вдруг менты.
Лера: А что менты?
Серёга: А всё менты. Наше всё – менты. Тебя сразу в психушку, меня в ментуру. За угон, за алкашку, и за всё на свете, что найдут. Не, ты давай не это самое.
Лера: Почему в психушку? В смысле? За какой угон?
Серёга: О, щас под Дворцовым пойдем, гляди, какая красота!
Лера: Вы что, по-пьяни украли катер?
Лера: Не по-пьяни, а осознанно. Не украл, а позаимствовал. Попробуй укради такую дуру. Куда я его, во двор-колодец припаркую? На время взял покататься.
Лера: Да какая разница?
Серёга: Большая. Я верну, мне для дела надо.
Лера: Для какого дела?
Серёга: Девок с мостов ловить. Я ж как супергерой типа, супермен, человек-паук... Человек и пароход, человек-пароход, во! Да шучу я. Желание мне одно загадать надо. Едем стучаться в небесную канцелярию.
Лера: Какое желание... куда...
Серёга: На Семимостье, ну. Нужно под семью мостами пройти, чтоб желание загадать. Не знаешь что ли?
Лера: Вы это серьёзно?
Серёга: Я это серьёзно. Не, способов у нас в городе ещё много, но этот точно наверняка. Тут заморочиться надо. Так что я твой ангел-хранитель сегодня, отвечаю. Давай, думай желание. Полчасика есть у тебя, я катерок-то не гоню, а то сдует нахер. Ноябрь, чтоб его.
Лера: Господи... вы и правда тут все такие.
Серёга: Какие такие-то?
Лера: Сумасшедшие.
Серёга: Принимаю за комплимент. И всё-таки в психушку тебя запечатают. С моста-то прыгал не я. Это знаешь, как называется?
Лера вздрагивает, то ли от холода, то ли от непонимания, что ей делать дальше. Делает хороший глоток водки, отчего снова вздрагивает.
Серёга: Ага, замёрзла? Упал адреналинчик?
Лера: Нет, ничего. Нормально.
Серёга: Чё ты как Настенька из Морозко ломаешься, синяя вся уже. В одном платье в ноябре, ну точно готовый пациент. На пальто.
Лера: Не надо, вы сами замерзнете.
Серёга: Да мне уже всё равно. И вообще, я не мёрзну, проспиртовался. Только обветриваюсь. Брезгуешь – так и скажи. Пойму, не дурак.
Лера: Нет, вы не подумайте… Мне просто неудобно. Спасибо (принимает пальто). Красивое. Тёплое какое…
Серёга: Финское, ну! Кутайся. Дарю!
Лера: Я так не могу, я вам отдам.
Серёга: Я те дам отдам. Дарю, сказал. А если б я не очухался, так бы сидела и мёрзла, как цуцик? Не может она. Надо мочь. Поняла?
Лера: Поняла.
Серёга: Что ты поняла?
Лера: Буду мочь...
Серёга: Вот и моги. И пей. Как говорится, для сугреву.
Лера: Я не пью. Обычно не пью. Это я так. Вырвалось.
Серёга: Ага. Скорее ворвалось. Вот ты в Питере такие вещи лучше вообще не говори.
Лера: Что не пью?
Серёга: Ну. Уважать не будут. Понятно, чё ты с моста прыгаешь посреди ночи. Несчастная же, жуть.
Лера: Потому что не пью? И с чего вы решили, что я несчастная?
Серёга (после многозначительной паузы): Да вот как-то догадался. Сопоставил.
Лера: Ну а вы от большого счастья значит едете пьяный на краденном катере желания загадывать?
Серёга: Ты давай не борзей. Я совершаю акт-тив-ное- дей-стви-е. Действую. А не камнем вниз лечу. Я не пассив. Во мне бодрость духа есть еще. Э-э! А языком молоть все умеют, ага. На словах я Лев Толстой, а на деле – знаешь кто?
Лера: … Лев Толстой из дневников его жены.
Серёга: Не, там по-другому заканчивается. А чё там у его жены?
Лера: Ну, там… если в двух словах, он был домашний тиран.
Серёга: Да ну, Лев Николаич? Это Софья Андревна писала?
Лера: Вы знаете, как звали жену Толстого?..
Серёга: Чё я по-твоему, совсем темный что ли?
Лера: Я не в том смысле… Я это просто от неожиданности.
Серёга: Я вообще филфак заканчивал. А ты о себе чё интересного можешь рассказать? Как зовут хоть?
Лера: Валерия. Ну, Лера. Просто Лера. С журфака.
Серёга: Во, так коллеги почти! А я Серёга. Но ты мне выкаешь так приятно, так что пусть будет Сергей Саныч.
Лера: Ладно…
Серёга: А чё у нас всё так плохо, что уже журналисты топятся?
Лера: Очень смешно… Не знаю. Я не работаю журналистом.
Серёга: Ну и слава богу. Зря переживал, получается. Жить можно, значит! А классное имя Лера. Простудное такое. Хриплое.
Лера: Наоборот, это значит «быть здоровым». Сильным там, выносливым. (шмыгает носом)
Серёга: Ага, я вижу. Да мало ли, что оно там значит, ты послушай своими ушами-то. Как будто горло болит. Не?
Лера: Ну…не знаю. Лера. Ле-ра. Лера. Л е р а. Не знаю. Кажется я потеряла суть слова Лера…
Серёга: Лера... Лера... ага. Лере хочется эклера.
Лера: Вы может быть ещё и поэт?
Серёга: А чё ты думаешь, я тут живу уже какой десяток. Тут все поэты. Ща сбацаю. Лере хочется эклера, мужа, чтоб миллионера! Или лучше даже мэра!
Серёга смеется, Лера усмехается, но пытается сдержать улыбку.
Лера: По-вашему все женские желания сводятся к мужу-миллионеру?
Серёга: А чё женские, от миллионера я бы знаешь тоже не отказался.
Лера(смеётся): Ладно, я тоже.
Серёга: Ну вот и не это самое! Давай ты теперь чё-нибудь сочини.
Лера: Ой, нет, пожалуйста… Я в поэзии не очень.
Серёга: Ну так хоть в прозе. Очерк от автора! Не мнись давай, ну!
Лера: Да ладно, ладно. Жила-была... Нет, не так. Одна маленькая девочка переехала в Питер...
Серёга: Тебе лет сколько, маленькая девочка?
Лера: Двадцать… Ой. Тридцать.
Серёга присвистывает.
Лера: Мне меньше дают.
Серёга: Лукавят.
Лера: Слушайте, знаете что...
Серёга: Да шучу я. Ну, продолжай.
Лера: Одна девочка... Ладно! Одна девушка… девочка, девушка, женщина, блин, переехала в Питер. Почему Питер? Потому что в Москву не хотелось. Она большая и прожорливая… Но ведь нужно же хоть раз в жизни куда-то переехать. Вдруг ты там что-то наконец-то найдешь. Кого-то найдёшь. Или себя найдешь. В общем, найдешь. Я сейчас поняла, а собачье имя «Найда», это от слова «найдешь»? Меня просто в детстве собаки любили. Бездомные всякие. Найда, Муха, Пират… Как это грустно. Бездомные собаки. Боже, о чём я. Это водка всё ваша. Ну и переехала она, да, в Питер. Тут все что-то ищут. Ну и вот. И вот. Короче…вот.
Серёга: И, короче, ни-ху-а... Нихуа-хуа. У соседки моей такая собачка. Я её так называю. Нихуа-хуа. Ну это так. К слову о собаках. Так чё сиганула-то девочка?
Лера: Хватит это так называть. Это некрасиво.
Серёга: Ну извините! Чё воспарила над Невой?
Лера: Разве к Семимостью не короче было тут свернуть? И по Мойке, чтоб крюк не делать.
Серёга: Не, охота покататься напоследок. До Фонтанки пойдем, а там уже до Крюкова и будет нам счастье! А город-то знаешь уже, молодец. Так, цыц! Зубы она мне заговаривает. Желание придумала?
Лера: У меня никогда ничего не сбывалось. Я уже не хочу даже загадывать. Не верю.
Серёга: Приплыли. Вот поэтому и паришь. Паришь, Париж... Ту ле гарсооон... А ты петь умеешь? В музыку-то хоть веришь, а? Этот закон давно известен, неинтересен мир без песен... и если даже дождь идёт с утра... подпевай! Надо чтоб люди точно знали, нет оснований для печали, завтра всё будет лучше, чем вчера! Иии!
Лера сдаётся и вступает на припев, они допевают его до конца вместе. Серёга смеётся.
Серёга: Ну кино, Шпаликов!
Повторяют припев. Вдруг где-то вдалеке раздается отголосок сирены.
Серёга: Тихо! Слышишь? Ты ж, морская что ли? Или такая?
Лера: Что это, полиция?
Серёга: Походу. Хрен его знает. Не ссы, Лерыч, я тебя в психушку не отдам. А себя за решетку тем более. Не там меня ждут. Прорвёмся. Вон Фонтанка, ща поворачивать будем, держись.
«Счастье» ускоряет ход. Резкий поворот штурвала, Лера заваливается на палубе, катер входит в Фонтанку.
Серёга: Если мы их не видим, то и они нас не видят. Есть время.
Лера: Давайте просто бросим его поскорее и убежим.
Серёга: Ты мне предлагаешь бросить своё «Счастье»?
Лера: Да оно даже не ваше!
Серёга: Не, Лерыч, русские не сдаются. Соберись!
Лера: Господи...
Серёга: Кто на полпути назад сворачивает? Всё по красоте сделаем. А там уже причалим и помчишь во дворы. Я покажу куда. Я ж экскурсоводом работал.
Лера: А вы куда?
Серёга: Желание думай давай!
Лера: Думаете меня правда в психушку заберут?
Серёга: Точно. Прям в Кащенко. Там от Крюкова как раз недалеко.
Лера: Не хочу.
Серёга: Ну вот желание у тебя есть, получается. Не хочу в Кащенко. Но я бы мыслил всё-таки пошире. Мечтать, так о великом, да? Пальто у тебя уже есть! Ну-ка, тсс..
Прислушиваются – тишина. Катер замедляет ход.
Серёга: Отстали вроде. Пойдём тихонько, чтоб не шуметь. Надо Невский проскочить, а там уже ни души будет. Эх, Невский... кипит жизнь, молодость. А у тридцатилетних девочек кипит ещё? Не выкипело?
Лера: Ничего у меня не кипит.
Серёга: Так вскипяти.
Лера: Я как-то на умеренном огне больше люблю.
Серёга: Чё-то я потерялся, а мы о чём разговариваем?
Лера: Сергей Саныч!
Серёга: Хехе. Так получается, для тебя счастье в тишине? Маленький домик, русская печка?
Лера: Ну, нет. Хотя… я уже не знаю. Если бы я знала. Но я не знаю.
Серёга: Пора бы уже знать, маленькая тридцатилетняя девочка.
Лера: Ну хватит уже, это был художественный образ.
Серёга (напевает песню о Безумной Маше): Море – всего лишь символ, Маша – всего лишь образ, важно понять всё это и позабыть сейчас же…
Лера: А вы-то сами знаете, что такое счастье?
Серёга: Конечно знаю. Вон мы на нём катимся.
Лера: Ну а серьёзно? Вы же уже знаете, что будете загадывать?
Серёга: Знаю. Но не скажу.
Лера: Так нечестно. Сами всё выспрашиваете, а я о вас вообще ничего не знаю. Кроме того, что вы моряк, филолог и экскурсовод. В чём я почему-то даже не сомневаюсь…
Серёга: И поэт ещё. А обо мне тебе много знать и не надо, Лерыч.
Недолгое молчание.
Лера: У меня вообще такое ощущение, что всё это мне снится.
Серёга: Проснуться хочется?
Лера(после паузы): Нет.
Серёга: Вот и спи. Любимая спи, мы на шаре земном (напевает)… Ты кстати чё так расфуфырилась-то? Со свидания, что ли? Не задалось? Не джентльмен оказался?
Лера: Опять вы. Не было у меня никаких свиданий лет сто... Просто люблю платья.
Серёга: Дык я тоже люблю. Только не на себе. Я-то жилистый, мне не пойдёт.
Лера смеётся.
Серёга: А ты каких парней любишь?
Лера: Сергей Саныч…
Серёга: Да ты чё, Лерыч. Я не про это самое. Будь ты хоть Моника Беллуччи. Но ты и не Моника Беллуччи, конечно. Только не обижайся.
Лера: Спасибо, что открыли мне глаза, а то были сомнения…
Серёга: Да красивая ты девка, ну! Я не это самое в виду имел. Я жену свою люблю.
Лера: Так у вас есть жена?
Серёга: Есть. Ну. Была. Анька моя. Анюта. Закрылись анютины глазки…
Долгое молчание.
Лера: Поэтому вы запили?
Серёга: Ой, выдумаешь тоже. Мы вместе еще так квасили. Бросила меня тут за одного пить, дура. Оставила. Медсестричка моя. Не, ну это я её так называл. А так на скорой работала. Ох она бы не одобрила вот это самое, конечно. Ей вот эти Офелии, безвинно утонувшие, поперёк горла были. Так она ругалась. Девки сдуру топятся, матери воют. Так вот я теперь спросить могу, получается… за неё. Ну чего ты сиганула, а?
Лера: Пожалуйста, Сергей Саныч, ну не надо этого.
Серёга: Да чё мне, угадывать что ли? Парень бросил?
Лера: Бред какой.
Серёга: Уволили? Не из Газпрома же, чтоб топиться сразу.
Лера: Да нет.
Серёга: Ну, не знаю, квартира сгорела?
Лера: Нет у меня квартиры.
Серёга: Умер кто, а?
Лера: Да нет, не дай бог, господи… У меня никто не умер.
Серёга: Вот видишь, у тебя никто не умер. Так чё ты, а? Ну вот чё ты?
Лера: Да не прыгала я с этого моста!
Серёга: А чё тогда, телепортировалась неудачно?
Лера: Я просто упала, понятно?!
Молчание.
Лера (вперемешку со смехом): Мне было стыдно сказать. Я просто села на ограждение. Ноги свесила. Дул ветер. Такой ледяной. Ледянющий просто. У меня уже совсем окоченели руки и всё остальное. Хотела слезть уже. И просто неудачно. Я просто сорвалась. Я понимаю, как это звучит глупо. Это звучит глупо, но это потому что у меня жизнь глупая. Вы мне не поверите, понятно. Но не хотела я. Не хотела я, чтобы мама плакала. Просто так получилось. Я не хотела. Я упала. Я упала! Упала. (Всхлипывает)
Серёга: А чего хотела, Лерыч? Ночью на мосту?
Лера: Вы только не смейтесь надо мной, пожалуйста. У меня сегодня день рождения. Вернее, уже вчера. Накрыло, понимаете. Я всё дома оставила, телефон, наушники, и ушла. Просто погулять. Обнулиться. Такое же со всеми бывает. И мне надо было. Думаю ещё, надену платье и пойду грустная по городу. Красивая, загадочная. Малена! Покажу, что я есть. Есть. Я знаю, знаю, да… Только так странно. Меня вообще никто не замечал. Я не шучу, понимаете. Как будто нету меня. Не Моника Беллуччи, да. Точно… Найда. Найда, не больше.
Серёга: Ну какая ты Найда, Лерыч, ты это, породистая.
Лера (перебивает): Нет-нет, я шучу. Шучу. Это ничего. Это было даже забавно. И я решилась на глупость. Я сняла пальто, оставила на скамейке, может, хоть окликнет кто? Ключи в нём забыла, дура… Это я потом поняла. Но никто не обратил внимания. Я шла холодной осенью в одном платье, и никто не обратил внимания. И так до поздней ночи. Может, я просто слилась со всеми ненормальными? Я не знаю. Только я не чувствовала, что я слилась. Я была одна. Я ходила туда сюда, как во сне каком-то. Мне даже не было холодно тогда. Чем дольше я шла, тем мне больше казалось, что всё понарошку. Всё. Этот переезд, эта жизнь. Каждый день. Я такая среднестатистическая, как будто на меня нет даже отдельного сценария, понимаете? Или меня забыли прописать. Будто я жила, жила, а потом что-то случилось… и мой сценарий кончился. А я нет. Я осталась, на автомате. Обо мне забыли. И я поняла, что не помню даже, как давно обо мне забыли. Что не помню, когда я последний раз ловила хоть чей-то взгляд. И я хотела найти, я искала просто взгляда. Как бродячая собака. И когда я переходила Благовещенский мост.. Я села на ограждение и свесила ноги. Мне показалось это, как вы там сказали, активное действие? Я думала, кто-то заметит. Я хотела, чтобы кто-то заметил. Да, уже поздняя ночь, но это центр города! А никого не было. Как будто матрица какая-то. И я ждала. И ждала. А потом просто упала. Всё.
Это всё, что я искала ночью на мосту, наверное. Так что я просто дура, Сергей Саныч. Получается, я просто дура. Только пожалуйста. Пожалуйста, не делайте меня смешной.
Пауза.
Серёга: Ну и монолог. Прям как в театр сходил.
Лера: Да уж. Что-то меня понесло.
Серёга: Дура ты или нет, а кто надо, тот тебя заметил, Лерыч. Ну что, за тебя? С Днём рождения! Теперь у тебя их два подряд. Выпьем!
Лера: Может, вы бросите?
Серёга: По глотку за тебя, и брошу.
Лера: Обещаете?
Серёга: Обещаю.
Выпивают. Серёга торжественно выливает остатки водки в Фонтанку.
Серёга: Ну, как мог про-де-зин-фи-ци-ро-вал. О, язык заработал! Ну чё. Теперь можешь нырять.
Лера смеётся.
Серёга: Видишь, и выпила, и без подарка не осталась. Праздник-то удался.
Лера: А может, я просто умерла, и всё это бред угасающего сознания?
Вдалеке вновь звучит отголосок сирены.
Серёга: Ща твоё угасающее сознание быстро реанимируют. Погнали, Лерыч!
Катер ускоряет ход.
Серёга: Сейчас или никогда. Вон Измайловский, держись, скоро поворачивать будем. Желание, Лерыч, желание! Мне можешь не говорить. Думай хорошенько! Чтоб наверняка!
Лера: Я думаю, думаю… я знаю!
Серёга: Зато я не знаю, чтоб его, вот же не вовремя присели на хвост, черти!
Лера: А как же то, что было?
Серёга: «То, что было, то, что ныло, всё давным-давно уплыло!» Передумал. Не время ещё.
Лера: Вы это о чём?
Серёга: Ты знаешь, чего тебя никто не видел, Лерыч? Это потому, что ты ангел. Точно, белобрысый ангел! И запомни, ты, как говорится, лучше собаки. И лучше Белуччи, поняла? Ты меня поняла?
Лера: Поняла!
Вдалеке вновь звучит отголосок сирены.
Лера: Вы придумали, Сергей Саныч?!
Серёга: Готово! Ну, погнали, с песней!
Катер резко поворачивает к Крюкову каналу. Серёга вновь запевает песню о Безумной Маше, теперь во весь голос, Лера подпевает. «Счастье» лавирует под мостами под звуки песни и вой приближающейся сирены.
«Маша
Подходит к краю крыши
И машет с крыши,
И расправляет крылья,
И улетает в небо,
Маша немного crazy,
С каждым случиться может,
Может и не случиться,
Важно учиться плавать
Кролем, и даже брассом,
Брассом, конечно, лучше,
Если не можешь кролем,
Полем и лесом тоже,
Боже, какая лажа!..»
Серёга и Лера торжественно отсчитывают каждый пройденный мост, словно бой курантов «Один! Два! Три!…Семь!»
Голос из громкоговорителя: «Счастье», оставаться на месте! «Счастье», оставаться на месте! «Счастье»!…
Зтм.

Мила Зорина, "Отрава"

Действующие лица

Марк – 16 лет, 19, 31 год
Анна Борисовна (Борисовна) - бабушка Марка
Марина Викторовна - директор музыкальной школы и преподаватель по классу флейты
Ирина – 18, 30 лет, подруга, затем жена Марка
Пётр Ильич Ковалёв - директор колледжа
Артём - 18 лет, студент колледжа, племянник директора

Места действия
Изба Борисовны
Актовый зал колледжа
Зал ожидания аэропорта (эпилог)

1 действие
Сцена 1
Зал избы Борисовны
Борисовна сидит за столом, вяжет. На столе фирменные пирожки Борисовны – маленькие, буквально на 2 укуса, всё для чаепития. Вбегает гордый Марк, что-то прячет за спиной
МАРК. Бабуль, сейчас у тебя точно шок будет!
БОРИСОВНА (роняет из рук вязание, вскакивает) Батюшки! Какой шок? Что случилось? Куда ты вляпался?
МАРК. Бабуль, ну, ты чего? Никуда я не вляпался, всё хорошо! Всё здОровски! (интригующе) Но сядь лучше!
Борисовна настороженно усаживается с готовностью слушать
МАРК. Ой, еще минутку подожди! Я сейчас!
Убегает в другую комнату. Оттуда слышится вскрикивание, Марк выходит, держит руку, с неё капает кровь.
БОРИСОВНА. Да что ж такое-то? Марк, да что ж ты вечно с какими-то приключениями?
Бросается навстречу, хватает со стола салфетки, начинает вытирать руку Марка
МАРК. (виновато) Бабуль, да я просто порезался немножко, и то вон, смотри, сбоку! Пальцы-то не задел!
БОРИСОВНА. Да уж, всё у тебя немножко. Ты с детства такой немножко полазучий. То кочергу горячую схватишь, то настойки мои лечебные так перепробуешь, что еле откачали.
Притихший Марк смиренно слушает увещевания. Борисовна хлопочет, обрабатывает руку своей настойкой, бинтует
МАРК. Бабуль, ну, чего ты всё прошлое вспоминаешь, сейчас-то я вырос, уже вообще всё по-другому. У меня после этих настоек вообще всё перевернулось, аж воду теперь с оглядкой пью, сама знаешь. У меня теперь, видать, эта…как её… фобия на всю жизнь!
БОРИСОВНА. Фобия – фигобия! Слова-то какие умные знает. И правильно! Всё надо проверять, ничему не доверять! Бережёного, как говорится, Бог бережет! Нам с тобой, знаешь, рассчитывать-то больно не на кого. Одна тебя ращу, все твои болячки – моя боль, куда же деться. Ращу, кабан вон какой вырос! Надеюсь, воздастся мне!
МАРК. (с шуточным наигранным смирением) Бабуль, воздастся, воздастся тебе, раба Божья Анна!
БОРИСОВНА. (с шуточным подзатыльником) Не богохульствуй давай! Всё…настойка крапивы свежая, быстро всё заживёт…
Улыбается, заканчивает бинтовать руку, собирает со стола мусор, салфетки, направляется в кухню.
МАРК. Стой!
БОРИСОВНА. Батюшки!
Марк усаживает её на стул, стремительно убегает в кухню, возвращается с сюрпризом за спиной.
БОРИСОВНА. Ну, хорош уже, не томи!
Марк довольно протягивает Борисовне коробку со смартфоном
БОРИСОВНА. Это что ж такое?
МАРК. Бабуль, ну, ты сама же видишь, это смартфон! Хватит тебе уже с «кирпичиком» ходить.
Гордо и деловито начинает распаковывать телефон
БОРИСОВНА. Это мне что ли? (изумлённо) Дорогущий, наверное! Ну ты даёшь… Где же ты деньги взял?
МАРК. Ну, бабуль, наиграл, ну, где же ещё? (смеётся) Знаешь, как пассажиры с московского поезда хорошо платят! Меня там уже и полицейские все знают! И даже не выгоняют! Прикинь?
БОРИСОВНА. (встревоженно) Прикинула! Это ж, небось, до поры до времени. Сначала часто глаза закрывают. А потом штрафы требуют, с чего нам платить-то?
МАРК. Бабуль, ну, не переживай, им тоже нравится, они вон вообще смеются, что типа меня слушают и про обходы свои забывают!
БОРИСОВНА. Это ладно…(опешив от осознания) А ты мне для чего его даришь?
МАРК. Ну, это...как его…чтобы ты помодней у нас была, чтобы можно было с тобой по видео!
БОРИСОВНА. По видео? (возмущённо) Значит, по видео? Готовишь меня, да? Задумал всё-таки уехать? (обреченно). Понятно… Я так и знала…Одна остаюсь. Вот и вырастила.
МАРК. Ну, бабуль! Да, вырастила! Выкормила, выпоила. А теперь-то что? В школах выучила – и простой и музыкальной. Спасибо тебе большое, ну, честно!
Борисовна начинает тихонько плакать в платочек.
БОРИСОВНА. (всхлипывая) Случится самое страшное, чего я боялась – одной остаться под старость лет. Даже Бог с ним с огородом! Ползать по грядкам буду, да справлюсь потихоньку. А вот сесть и поговорить-то и не с кем.
МАРК. Ну, бабуль! Да хорош тебе! А то мы с тобой последнее время прям садились и разговаривали. И уж кто бы жаловался на одиночество, только не ты! К тебе вон народ валом валит за настойками, за мазями твоими, за заговорами. Как раз займёшься этим вплотную, люди с утра будут к тебе в очереди стоять!
БОРИСОВНА. Ага, чтоб меня совсем в хлам на куски своими болячками растаскали! Я же после каждого приёма восстанавливаюсь. А ты мне предлагаешь совсем себя не щадить?
МАРК. Да, бабуль (возмущённо)! Я тебе вообще-то предлагаю своей жизнью зажить. А если я тут останусь, в ПТУ пойду, как дядя Миша предлагает, ты так и будешь меня вечно растить и растить, растить и растить.
Марк нервно ходит по комнате, теряя терпение.
БОРИСОВНА. А так уедешь - и след простыл! (почти рыдая)
МАРК. Ну, чё ты! Я же буду приезжать, каникулы будут! Ты ко мне тоже будешь приезжать на всякие там концерты. Буду свою сиротскую пенсию откладывать, вот у нас с тобой капитал будет. В городе тоже играть где-нибудь пристроюсь. Если в районе вон люди мимо не проходят, останавливаются, так в областном-то центре всяко возможности побольше!
БОРИСОВНА. Страшно мне одной оставаться! Я и так вон сколько всего пережила. Всю жизнь в нужде, маму из блокадного Ленинграда ребенком вывезли, все мое детство в этих рассказах, пробивались, как могли. (всхлипывает). Отец твой родился, думала – вырастет мне опора, а он уехал поступать на геолога, маму твою там встретил, так вместе и сгинули! В экспедицию попёрлись! А я это все еле пережила!
Марк подходит, обнимает Борисовну
БОРИСОВНА. За что мне это всё…Тебя малыша привезли, так я опять духом воспряла, думаю – подниму мальчишку, будет моя старость спокойной, рядом будет родной человек. А этот человек уезжает, судьбу себе выбирает (с сарказмом) музыкальную! Как будто музыкой можно хорошо прокормиться. Мужчине бы в технику, Михаил-то вон отгрохал себе какую ферму! Мужик крепкий, будущее не страшно! Остался вот в посёлке – и вон каким уважаемым человеком стал. А ведь с отцом твоим в одном классе учились!
МАРК. Бабуль, Марина Викторовна тоже с папой в одном классе училась, по музыке пошла и директором стала.
БОРИСОВНА. Так и я про то! Отучилась в институте и вернулась!
МАРК. Ну, ты сама говорила, что вернулась она типа из-за личной жизни, что она замуж за дядю Мишу хотела, а он на другой женился. А она просто тогда осталась, потому что ей музыкальную школу предложили.
БОРИСОВНА. Ну, да, было такое. Но это женщина! А ты в музыку собираешься на что глядя? Попадёшь в какою-нибудь, как его там…тусовку, где на сцене в одних трусах выступают. Город – он такой, как отрава, может сразу шибануть, а может потихонечку, по капельке травить и травить, не успеешь оглянуться – а ты уже в трусах и на сцене!
Марк смеётся, обнимает, тискает Борисовну
БОРИСОВНА. Мало молилась (сокрушённо), мало. Послушалась Марину: (передразнивает) «У него талант! У него талант!». Ей просто надо было на тот момент учеников набрать, чтобы школу не закрыли. А вот бы тебя сразу к Михаилу на практику, да на целый день! Ты бы там эту музыку из головы-то бы выкинул.
МАРК. Ну, бабуль, теперь-то чего поделаешь?
БОРИСОВНА. Маркуш, давай Михаилу позвоним? Он посоветует, в какое ремесленное училище пойти, кто ему сейчас на ферме нужен. Он ведь всегда готов плечо-то подставить, всё-таки дружили с Сережей, с похоронами вон как помогал!
МАРК. Ну, бабуль!
БОРИСОВНА. А что? Отучишься и хоть кормить себя начнёшь, семью заведешь, здесь (показывает на избу) места-то хватит!
МАРК. Бабуль, я же решил. А Марина Викторовна, реально, говорит, что мне нельзя музыку бросать. Так я и не хочу. Да, пока не понимаю, куда меня она выведет, но чувствую, что сильно меня тянет!
Борисовна замирает за столом, поддерживает голову руками.
МАРК. Я с тобой не делился, но мы сейчас так разговариваем открыто, бабуль. Я никому этого не говорил, засмеют. У меня же прямо мечта есть – придумать такое звучание моей флейты, чтобы людей, как говорится, до костей пробирало, понимаешь? Чтобы, бабуль, у них прямо слёзы из глаз фонтанами брызгали от счастья, что они эту музыку слышат. Я как раз у дяди Миши на ферме наблюдал за животными, за природой, за техникой, это он мне рассказал про «золотое сечение». А мне запало, что может быть «золотое звучание» Именно звук, а не схема. Прикинь?
БОРСОВНА. Ого…А что ж ты мне раньше ничего этого не рассказывал?
МАРК. Да у тебя всё люди да люди, то ты с людьми, то ты за травами, то ты едешь куда-то молитвы читать. Я уж тебя и не отвлекал.
БРИСОВНА. (оправдываясь) Но, я же всё для нас! И, ты сам знаешь, я всегда «на светлой стороне»! Хотя, тёмная-то никогда не дремлет.
МАРК. Конечно, знаю, бабуль, так-то я тебе всю жизнь буду обязан!
БОРИСОВНА. Ты вот уедешь, а там совсем другой мир. Ты, видишь, какой чистый, а там и зависть, и корысть, и будут руку тебе протягивать, а на самом деле землю из под ног выбивать. Наломаешь дров, больно будет.
МАРК. (воодушевлённо) О! Я где-то читал: «Если ты наломал дров – постарайся разжечь костёр, согрейся, посиди возле него, подумай и с новыми силами и мозгами иди дальше!» Прикольно, да же?
БОРИСОВНА. (насмешливо) Ой, умник-то какой! Ну, посмотрим, посмотрим на тебя через пяток лет! Буду надеяться, что уж не зря ночей-то не спала! Вон, какой вымахал. Учителя-то хвалят, Марина вон вообще считает, что ты – большой талант, ну, как говорится, есть в кого!(горделиво)
МАРК. Конечно, бабуль, весь в тебя! (смеётся)
БОРИСОВНА. (задумчиво) Опять же…можно на нескольких работах работать, играть, учить…А потом…может, в какой-нибудь хороший оркестр попадёшь, по миру поездишь, разные страны повидаешь…Пока учишься – еще твою сиротскую пенсию пополучаем… Армия тебе не грозит, витилиго твоё, опять же, нам на руку…В общем, проживём…
МАРК. Бабуль, так вот и я о том же! Как много плюсов! Прикинь?  
Марк «тискает» Борисовну, смеются, обнимаются
БОРИСОВНА. Маркуша, ты же меня не забудешь?
МАРК. Бабуль, да что ты! Ты у меня одна! Самая любимая! А вот я чуть не забыл! Мне же ехать надо!
БОРИСОВНА. Опять на вокзал что-ли?
МАРК. Ну, конечно! Московский поезд придёт, знаешь, какие там щедрые пассажиры бывают! Ты пока тут попирожкуй, почаёвничай! А когда вернусь – мы с тобой смартфоном займёмся! Ты даже не представляешь, какая у тебя новая жизнь начнётся! Всех своих клиентов добавишь! Они тебе каждое утро картинки и видео присылать будут! Общение! (смеётся)
Марк уходит, Борисовна остаётся, осторожно смотрит на смартфон, подходит к иконам в уголке, молится, опять берет смартфон, но уже с другим выражением лица, достаёт из коробки, крутит, случайно нажимает кнопку – экран загорается, Борисовна пугается, отбрасывает смартфон от себя на стол. Сидит в раздумьях. Смотрит на чайник и пирожки, находит в них утешение.

 
Сцена 2
Стучится и входит Марина Викторовна
БОРИСОВНА. Ой, Мариночка, заходи, заходи! Давай-ка со мной чайку?
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Анна Борисовна, с удовольствием! О, Ваши малюсенькие гадальные пирожки! Я помню, помню: с картошкой – к семейной радости, с грибами – к безудержному веселью, а с капустой к деньгам! только у меня еще и дело
БОРИСОВНА. Точно-точно! Давай подключайся, проверим, ЧТО тебя ждёт в ближайшие дни! Напекла для Марка, а он вон опять в город укатил.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. (кокетливо) Да я только один! Ну, Вы же знаете, что я с пирожками осторожничаю. Каждый новый пирожок – здравствуй, на боках жирок!
БОРИСОВНА. Да мои-то – на 2 укуса!
Марина Викторовна выбирает пирожок.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Анна Борисовна, а почему Вы такие маленькие всегда делаете? У нас у всех что ни пирог – так лапоть какой-то.
БОРИСОВНА. А я и не знаю, Марин, видимо, что-то по генам передалось, от предков моих питерских. Интеллигенция ведь была. Маме-то моей в блокаду 3 года было, её вывезли вместе с детским садом. Дедушка на фронте погиб в первые месяцы войны, а бабушка в Ленинграде в горисполкоме работала, выехала позже за Урал и дочку забрала. Так я тут в итоге и оказалась. Видать, всё равно корни-то ленинградские с кровушкой храню.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Да. У вас еще и чистота и порядок всегда такой, как в операционной. Вот она – аристократия!
БОРИСОВНА. Ой, да ладно! Давай, ешь еще! С капустой выбирай!
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Не, мне хватит. Фигура. А вот капусты бы не помешало.
БОРИСОВНА. Кого уж тебе привлекать-то (смеётся, но потом понимает, что проявила бестактность)
БОРИСОВНА. Ой! Ну, рассказывай, что у тебя там за дела?
МАРИНА ВИКТОРОВНА. (грустно, почти обреченно) Школу хотят закрыть.
БОРИСОВНА. Да ну? (иронично) В который раз? Ты уже сколько лет просишь меня молиться, чтобы не закрыли, чтобы хотя бы Марк успел отучиться.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Так вот Марк-то и отучился. Он ведь у меня фактически главным козырем был! Возила его в район на всякие мероприятия и конкурсы, показывала, какого таланта воспитываем. Держались на плаву.
БОРИСОВНА. А Михаил вон регулярно денег давал, не помогло? Он ведь даже какое-то звание тогда получал, помнишь? Меценат года, кажись.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Да, конечно, Миша помогает, но он всё больше по старой школьной дружбе выручает. По ремонту да по оборудованию всякому. Очень сильно ему благодарна!
БОРИСОВНА. Ну, как же, со школы за тобой ухлёстывал, а ты моего Сережку выбрала.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Зато он не меня выбрал, а вашу Свету, когда учиться на геолога поехал. Ну, да ладно, это дела давно прошедших дней, как говорится. У меня в школе родители других детей на Марка смотрели, я его в пример ставила! А так ведь по сути дела музыкальное образование здесь в посёлке – каприз и прихоть.
БОРИСОВНА. Так и я такого же мнения! Это просто тебе уж, как, вроде, близкому человеку, позволяла его музыкалкой твоей завлекать. Да ему и самому нравилось. С охотой ходил. А сейчас вон вообще – приспособился на вокзале играть. Ты в курсе?
 
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Да знаю я. Мне так смешно, он думает, что скрывает!
БОРИСОВНА. Так он же еще колонку себе купил! Говорит, чтоб звук лучше был. И, подишь ты, на смартфон мне заработал!
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Хороший он у Вас, Анна Борисовна. Я помню, как его малюсеньким тогда привезли. Ох и трагедия была. Надо же было…Экспедиция. И Вы ведь его ни кому не отдали, сами вырастили.
БОРИСОВНА. (гордо) Да, Марин, не пьёт, не курит. Всяко, конечно, было, и коленки драл, и с огорода сбегал типа в музыкалку, а сам носиться с мальчишками по полям. Правда, эти же мальчишки его и дразнили, что он на дудочке играет.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Ну, дразнили-то за спиной! В лицо бы сказали– получили бы по щам (смеется). Что что, а постоять за себя Марк-то умеет!
БОРИСОВНА. Вот что да, то да! Это уж Мише спасибо, он, конечно, научил Маркушку отпор давать! Ой, помню, однажды они тут прямо дома репетировали! (смеётся, изображает) Миша ему – ты, мол, грудь колесом и наступай! И тверди: «Чё ты! Чё ты!» (показывает, смеётся, потом задумчиво) Вот и пошёл бы по технической линии…по мужщинистой.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Анна Борисовна, никак я не могу Вас за столько лет убедить, что у Марка – особый талант, понимаете? У нашего…у Вашего Марка абсолютный слух! Это – уникальная способность. Но кроме этого у него…как бы это попонятней сказать…
БОРИСОВНА. Ой, да ладно! Уж говори, пойму!
МАРИНА ВИКТОРОВНА. У него какое-то особое исполнительское ощущение что ли. Он не просто играет, он сам тонко чувствует, и людей ведь просто «колбасит» от этой игры, уж простите мне такое слово! Я помню, привезла его в район на первый отчётный концерт, он еще малыш тогда был, так у меня коллеги просто сидели и ревели от глубины впечатлений, понимаете? Говорили: «Марина, не профукай мировую звезду!»
БОРИСОВНА. Ого..а я где была? А что ж ты мне ничего не рассказывала?
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Анна Борисовна, у Вас ведь всё время толпы народа, к Вам едут вон со всей области на Ваши травы и молитвы. Я уж никогда и не отвлекала, вижу, сколько людей в Вашей помощи нуждается. Взяла Марка, как говорится, на себя, и на нём у меня вся школа держалась. А теперь вот - всё…духовиков больше нет, флейту школьную на склад…
БОРИСОВНА. (задумчиво, оправдываясь) Так я же и для него старалась, чтобы у него всё было. Компьютер купили, одевала, обувала, ремонт в его комнате сделали. Так и флейту же ему купили дорогую, импортную! Сама же знаешь! Б/ушную, правда, но ты же тогда говорила, что она – само то! И я ведь тебя слушалась!
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Не зря, Анна Борисовна, вот увидите, всё не зря! Он сейчас на перепутье, конечно. Я не могу на него давить, чтобы пошёл учиться дальше именно музыке. Сделала, как говорится, всё, что могла. Конечно, тут в посёлке такой выбор не очень популярный. Мальчишки-то вон валом на рабочие профессии валят. Кто-то потом, может, в институт и подастся, так уже с ремеслом в руках. Всё понимаю…
БОРИСОВНА. Так он уж, похоже, решил! Я же тебе говорю – смартфон мне подарил. Расписал уже, как мы с ним будем по видео болтать. Я-то в слёзы, думала – повлияю! Хоть бы в посёлке у Миши на ферме остался или хотя бы в район. А он, видать, всё-таки в область намылился. И всё, главное, тихой сапой, точно, как отец! Мне тогда его геология тоже, как снег на голову.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. (радостно) Анна Борисовна, как здорово! Мы про областной колледж искусств с ним не раз говорили, я даже хотела его пару месяцев назад туда свозить. Просто по коридорам походить! А он, видимо, тогда еще не созрел, конечно. Ух ты! Я точно знаю, что он и это заведение перерастёт со временем! (задумчиво) Его заметят, обязательно заметят на других уровнях, но пока надо хотя бы там освоиться, начать себя показывать.
Марина Викторовна ходит по комнате туда-сюда.
МАРИНА БОРИСОВНА. Как же здорово! Анна Борисовна, в таланте Марка я уверена, вот честное слово! (мечтательно) Это ж теперь я смогу не просто его в пример ставить, а … со временем, допустим, именной класс сделать! А что? Вон другие звёзды в свои школы потом приезжают, их парты там берегут, открытые уроки устраивают! Можно будет и на финансирование рассчитывать!
БОРИСОВНА. Ну, ты загнула! Ну, ты вперед паровоза побежала! Он сейчас, не дай Бог, этой всякой-разной попсой увлечётся! Вон, вижу я по телевизору, каких только нет: и жёлтых, и красных, и голышом, и в перьях! Лишь бы корней своих да меня не забыл. (сокрушённо) И на вокзале со своей дудочкой на всю жизнь не остался.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Анна Борисовна, Марк еще мальчишка по сути дела. Конечно, искушений много. Он здесь всё равно на наших глазах рос, то Миша его пригреет и уму-разуму поучит, то я в музыкалке (смеётся) через Баха и Моцарта к прекрасному приобщу.
БОРИСОВНА. Так вот ведь…
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Но базу нравственную Вы ему, Анна Борисовна, правда, хорошую дали. И я почему-то верю, что уж какой-никакой стерженёк-то у него всё равно внутри появился. Вы сама – для многих опора, это у вас родовое!
БОРИСОВНА. Да вот ведь как бывает. Оторвётся листочек от дерева. Пока на ветке был – крепкий, зелененький. А оторвался – и полетел незнамо куда. Я, Марин, знаешь, чего еще боюсь?
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Что такое?
БОРИСОВНА. (почти шёпотом) Это ведь Михаил пока не знает, что Маркушка себе музыкальное будущее выбрал. А как узнАет – ой, вряд ли обрадуется. Он в него ведь хорошенько вложился, и на ферму возил, и одежду ему нет-нет покупал, всё, как родному. Марк-то с охотой ездил, всегда к Мише тянулся, прямо близкий, а тут, видишь как…будто нож в спину (задумчиво) Он еще с ним побеседует, мозги-то повправляет.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Ой, Анна Борисовна, да ладно! Если честно - Миша с тех пор, как женился в прошлом году на молодухе, так, мне кажется, только ею и занят! Он и Марка к себе блатовал в расчёте на то, что на него потом хозяйство свалит! Вот как пить дать! Нет, он, конечно, Марка любит, всё-таки сын лучшего друга, но (язвительно) всё равно шкурный интерес тут всяко присутствует!
Борисовна в недоумении разводит руками
 
Сцена 3
Вбегает Марк, он сильно воодушевлён
МАРК. Вы даже не представляете, что сейчас было! Здрасьте, Марин Викторовна!
БОРИСОВНА. (взволнованно) Да что такое? Что случилось-то? Аж сердце схватило!
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Марк, ну, ты нас не мучай! Или это что-то личное? Мне уйти?
МАРК. Да Вы что, Марина Викторовна! (смеётся) Вы-то сейчас, небось, плясать начнёте!
БОРИСОВНА. Ну, хватит уже! Говори!
МАРК. Вы бы лучше сели обе! А то мне охота в подробностях!
Мечтательно держит паузу.
МАРК. Прикиньте? В общем…Приехал я на вокзал, расположился на своём месте. Начал, как обычно, с соль-мажорного концерта Моцарта. Всё нормально, постовые меня видят, машут, они уже, правда, как родные (смеётся). И люди – молодцы! Прям останавливаются, слушают, смотрю – донаты перечисляют, всё хорошо. И тут какой-то дяденька подошёл, такой весь бизнесмен, ну, то есть, в костюме красивом, портфель у него такой блатной! Вооот…
БОРИСОВНА. Ну, что дальше-то?
МАРК. Дальше…Подошёл и слушает. Постоял, на часы глянул, побежал куда-то. Потом я уж про него и забыл, смотрю – а он идёт прямо ко мне. Я играю. Закончил и кааак завёл «Шутку» Баха, да ещё и темп ускорил, в общем, поприкалывался (смеётся). Толпа в восторге, а он опять на часы смотрит, достаёт визитку свою, мне прямо в руки сует и говорит: «Позвони мне!»
МАРИНА ВИКТОРОВНА. А кто это?
Марк. Да подождите! Потом пошёл, еще оглянулся и крикнул: «Обязательно позвони!». Ну, я визитку сунул в карман, поиграл еще немножко, а когда в автобусе-то ехал – её и достал! (восторженно) Марина Викторовна, смотрите кто это!
Марина Викторовна берет визитку, читает, удивлённо замирает, снова читает. Борисовна пытается заглянуть в визитку, не может разобрать текст, хватает очки, снова пытается разглядеть визитку в руках Марины Викторовны, вырывает из рук
БОРИСОВНА. Да, дай ты уже! (методично) Ковалёв Пётр Ильич, директор колледжа искусств.
Борисовна осознаёт, чья это визитка
БОРИСОВНА. (с недоверием) Ковалёв Пётр Ильич, директор колледжа искусств?
МАРК. Да, бабуль, представляешь?! Марина Викторовна, Вы же мне про него именно и рассказывали, что он типа растит звёзд, как в инкубаторе. Он мне свою визитку дал и сказал: «Позвони!»
Прыгает от радости, тискает Борисовну
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Конечно, рассказывала! Ого! Попасть к Ковалёву – это уже половина успеха! Это же такой известный в музыкальных кругах человек! Он уже ооочень давно этим колледжем руководит, практически там хозяин! Это мне коллеги рассказывали. Ещё говорили, что студенты его за глаза Чайковским называют - ну, типа Пётр Ильич Чайковский! (нервно смеётся)
МАРК. Во дают! (смеётся)
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Марк, то, что он тебе сказал: «Позвони мне!» - это подарок судьбы! Вы оба понимаете? Подарок, потому что он вообще-то очень тщательно своих студентов отбирает!
БОРИСОВНА. Ой, подумаешь! Сам отбирает! Ну, туда не поступят – в другое место пойдут! Царь-батюшка какой-то.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Вы не понимаете! Он – коммерческий директор многих проектов, своим лучшим ученикам он сам карьеру делает, знаете, какие у него связи!
БОРИСОВНА. Ну, Марина, пляши! Теперь-то уж его (показывает на Марка) вразумлять бесполезно! (Марку) Чего скачешь? Что ж поделаешь, теперь кто спросит – буду говорить: на дудочку в училище поступил (смеётся)
МАРК. Ой, бабуль, пусть что угодно говорят, я задумал! А теперь еще и Ковалёв меня заметил! Марина Викторовна, а Вы со мной позвоните, а? Пожаалуйста! А то я один очкую!
МАРИНА БОРИСОВНА. Да, конечно, золотой ты мой! Мне даже не верится, что всё это происходит. Так! Давай-ка не расслабляться, а то радуемся, как будто ты уже там.
БОРИСОВНА. Так звоните сейчас, чего тянуть-то? Он, может, уже и забыл, мало ли кому он свои визитки раздаёт.
Садятся все за стол, устраиваются удобней.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. (спохватившись) Дай листочек и ручку, вдруг что-то записать придётся! Только ты сразу не говори, что именно туда и хотел! Давай послушаем, для чего он тебе визитку-то дал, понял?
Настраиваются, Марк волнуется, берет телефон и визитку, набирает номер
МАРК. Здравствуйте, а Вы мне сегодня свою визитку дали! Ой, здравствуйте, Пётр Ильич, мы с Вами сегодня утром на вокзале… Ага, да, это я! Меня Марк зовут…в посёлке Каменка… да, я тут музыкальную школу закончил…в обычной? девятый…не, в 11 не пойду, хочу дальше поступать… Да к вам и поступать.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. (шепчет) Да, не говори ты…
Всплёскивает руками
МАРК. (конфузится, испуганно продолжает) Да, я к вам планирую поступать. Документы у меня все есть, хотели с моей учительницей ехать на следующей неделе.
Борисовна возмущённо смотрит на Марину Викторовну, делает ей недовольные знаки. Марина Викторовна не обращает внимания, напряжённо слушает разговор Марка, пытается услышать, ЧТО говорит Ковалёв.
МАРК. Хорошо! Во вторник? Я не знаю (вопросительно смотрит на Марину Викторовну, та утвердительно кивает) Да, можем! А как Вас найти? А, на вахте? Понял! Всё понял, Пётр Ильич! Спасибо!
Отключается, облегчённо вздыхает. Борисовна строго смотрит на Марину Викторовну и Марка.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Вот мы балды! Что это мы на громкую связь-то не поставили?
МАРК. (облегчённо) да растерялись…ладно, и так же всё понятно?
БОРИСОВНА. Конечно, понятно! Надо же! Они, оказывается, уже договорились! Тихушники! (язвительно) А ты, Марина, уже давно всё задумала, да? Всё…засасывает…Ох, Маркушка-ватрушка…когда смартфон-то начнём осваивать?
МАРК. Бабуль, не переживай! Всё успеем! Марина Викторовна, а Вы сейчас в школу?
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Да, у меня так-то занятия через полчаса, сольфеджио.
МАРК. Я с Вами, мне надо кое-какие ноты посмотреть! Вы знаете, я сегодня одну увертюру по памяти играл, и, похоже, приврал там пару тактов, лажа такая получилась!
Марк хватает со стола пирожок, уходят.
Борисовна остаётся одна, наводит порядок на столе, затем подходит к Красному уголку с иконами.
БОРИСОВНА. Господи, Отче Милосердный! Помоги Рабу Твоему Марку, пусть у внучка моего всё достойно сложится. Не оставь его без присмотра Своего, Господь Всевышний! Он ведь одно только – большой вымахал, а мозгами-то – зеленый-призелёный. Рос в чистоте да доброте, не знает ни зависти, ни жадности, ни лицемерия. Волнуюсь, что не готов он морально к городским-то нравам. Кулаки не всегда помогают. Душа у него открытая, сердце горячее, мечты свои вынашивает – людям добро делать. Господи, убереги его от розовых очков да подлых людей. Не могу же я всё время рядом быть. Самостоятельная жизнь начнётся – самому надо будет с людьми ладить, себя в обиду не давать. Таланты-то всегда всем – как кость в горле. Ох… Прости меня, Господи, за язычество дикое, я ему амулет с собой заговорю. Есть у меня Крылатый Лев, символ апостола Марка. Отдам ему,положит прямо в футляр со своей любимой флейтой. Пусть лежит, хлеба не просит. А мне спокойней! И я уж тут буду молиться денно и нощно об его успехах. Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

 
2 действие
Актовый зал колледжа искусств
Сцена 1
Марк и Ирина сидят на краю сцены актового зала.
 
МАРК. Вот так всё и было, Ираш. Три года уже учусь, а бабуля до сих пор за меня переживает, сытый ли я, одетый ли я, кто со мной рядом. Марина Викторовна каждый год школу отстаивает, денег не дают, крутится, как может.
ИРИНА. А фермер ваш? Сильно на тебя тогда обиделся?
МАРК. Ну, подулся немного перед бабулей. А потом отвлёкся! У него дела чё-то пошли всё хуже и хуже. Я понимаю, он, видать, реально на меня рассчитывал. Думал, что я после школы пойду в посёлке в шарагу и у него начну хозяйство осваивать. Он же меня типа воспитывал, они с папой лучшие друзья были. А я вот – с дудочкой своей. В душе, может, до сих пор меня предателем считает.
ИРИНА. Ух ты, Марк. Вот это страсти. Ты мне почему-то раньше вообще ничего не рассказывал.
МАРК. Так мы с тобой раньше так близко и не общались. Весь первый курс ты меня вообще лаптем считала, не помнишь что ли? На втором у нас концерты пошли, мы с тобой, толком и не виделись. А сейчас, когда у вас уже аккомпанемент пошёл, считай, как будто заново познакомились.
ИРИНА. Да ладно уж, лаптем. И про концерты. Это ты за себя говори. Чайковский в тебя вцепился с первого курса. Это же всем видно и понятно. И мы бы с тобой не законтачили, если бы ваш аккомпаниатор не заболела. И меня аварийно не поставили. Многие и сейчас думают, что к тебе на хромой козе не подъедешь.
МАРК. (удивлённо) Почему это?
ИРИНА. Типа, любимчик. Ну, да, ты и был всегда не от мира сего, Марк. Уже даже именем своим выделялся. Приехал из деревни не Вася, не Ваня, а надо же – Марк!
МАРК. (смущённо) Это бабуля настояла, чтобы меня так назвали. Типа, как апостола.
ИРИНА. Надо же. Она у тебя что, верующая?
МАРК. Выше бери. Знахарка она, в округе очень известная. Так вот, она всегда говорила, что Марк писал именно про дела Христа, а не просто про учение. Я-то не разбираюсь, да и родители это имя приняли. Им тогда, мне кажется, вообще всё равно было. Моё рождение им все планы по экспедициям сбило. А Бог этот так и решил их к себе вместе забрать. В итоге и получилось, что с бабушкой вырос.
ИРИНА. Ну, а я в полной семье выросла, а толку-то. Всё равно папа всегда всем командовал. Он же у нас – генерал. Сейчас в отставке, а дома всё равно вечная казарма. Мама уже и не сопротивляется. Видать, ей  так удобно, спорить – себе дороже. 
МАРК. О, а ты мне тоже ничего не рассказывала! Мы вообще-то с тобой первый раз вот так сидим и просто болтаем. Ну, ка, Ирашка-открывашка, рассказывай, и как это папа тебе разрешил в колледж пойти, а не в универ какой-нибудь?
ИРИНА. Как, как? Так мне пришлось скандал устроить. Я же у них одна! Папа хоть и командует, но всё равно надо мной трясётся. Просто решила доказать, что могу сама свой выбор сделать. С музыкой у меня всегда всё хорошо шло, успешно, вот я и заявила, что пойду в колледж искусств.
МАРК. Ого. Смело.
ИРИНА. Ну, папа, конечно, побуянил, а потом типа на спор пошёл. Посмотрим, говорит, ЧТО у тебя без меня получится. А я сама поступила, сама учусь, даже квартиру себе сняла, чтобы дома на инструменте побольше заниматься и учеников принимать. И вот…сижу тут с тобой. 
МАРК. Не жалеешь? У тебя всяко более высокие перспективы-то были. Из коттеджа вон в однёшку переехала. Это я просто из своего посёлка вырвался. Да и с музыкой не хотел расставаться.
ИРИНА. Ну, нет, пока не жалею. А там видно будет. Потом пойму, для чего мне всё это нужно было.  А у тебя другое дело. По тебе сразу было видно, что ты редкий. Мне тогда Наташка из выпускной группы шепнула на первом концерте, что Чайковский точно из тебя звезду делать будет. 
МАРК. Что да, то да (смеётся). Сразу взял в оборот! А сейчас уже просто не продохнуть. А как с директором спорить, вот скажи?  Мне же как-то доучиться надо, рассчитывать не на кого.
ИРИНА. Ой, да куда ты денешься, доучишься! А сейчас что там у вас происходит? Ну-ка, рассказывай!
МАРК. Сейчас совещаются. Какой-то продюсер московский приехал. Обсуждают новую программу. Только не говори пока никому, ладно?
ИРИНА. Не скажу, не скажу!
МАРК. Ковалёв задумал меня по стране прогнать, обещает, что все зачёты мне автоматом проставят. Ты, мол, и так уже играешь, как выпускник.  Я-то не очень бы хотел, но, прикинь? Там, говорит,  гонорары будут уже другого уровня. Конечно, мне, скорее всего, как всегда, с гулькин нос достанется. Но директор-то всё твердит – ради славы, ради славы! О! (смотрит в телефон) Пишет – иди ко мне в кабинет. Сейчас вербовать будут. Пошёл я.
ИРИНА. Смотри не прогадай! (смеется)
Марк уходит.
 
Сцена 2
В зал входит Артём, садится рядом с Ириной.
АРТЁМ. Чего сидишь тут одна, красавица?
ИРИНА. Я не одна, Марк тут был. Пошёл на собеседование к Чайковскому…ой
АРТЁМ. Да ладно. Я же знаю, что моего дядю все студенты уже много лет Чайковским называют. А отца моего зовут Владимир Ильич, так его с детства Лениным дразнили. 
ИРИНА. (равнодушно, просто поддерживая беседу) Ух ты, два брата!
АРТЁМ. Да какие там два (смеётся). У них в семье – 7 детей, 6 братьев и только одна девочка была. Сестра у них старшая, вот ей и не позавидуешь! Фактически всех на руках перетаскала. А дядя, который директор, у них самый младший.
ИРИНА. Ого. Наверное, больше всех внимание получал. 
АРТЁМ. Да как сказать. Мне отец рассказывал, когда еще более-менее общались, что типа наоборот Петьку всерьёз вообще никто не воспринимал. Да! Так и есть! У него никогда не было новых вещей, представляешь. Одежду донашивал, игрушки доигрывал, технику доезживал. В общем, он по жизни всегда себя каким-то обделенным считал. 
ИРИНА. О, поэтому, наверное, он тут в колледже такой ушлый…ну, то есть, предприимчивый. Он же уже много лет тут руководит? 
АРТЁМ. Ну, да. Колледж – это же его детище, дядя тут почти живёт. Всё семье доказывает, что он – не пустое место. 
ИРИНА. А твой отец чем занимается?
АРТЁМ. Мой…Да чем только не пробовал. Он всё себя ищет, типа ловит вдохновение. 
ИРИНА. Я почему-то думала, что ты по стопам отца пошёл, он же тоже у вас музыкант?
АРТЁМ. Музыкант. По ресторанам. Это вообще-то дядь Петя настоял, чтобы я в колледж поступил. Фактически, он сейчас мною-то и занимается. У них с отцом контры, всё вечно друг перед другом выпендриваются. Мы с ним не общаемся. 
ИРИНА. Ну, получается, ты далеко пойдёшь с таким-то дядей.
АРТЁМ. (недовольно) Причём тут дядя. Я сам поступил! Да! Так и есть! Ты же помнишь первый курс, мы все тогда такие начинашки были. Мне вообще-то дядины «подачки» не нужны, я и сам пробьюсь на большую сцену.
ИРИНА. Конечно, помню первый курс. Мы все были на одном уровне, ну, кроме Марка. Вот его тогда твой дядя, как говорят, прямо с улицы забрал и вцепился!
АРТЁМ. Ну-ну, посмотрим, что из этой деревни получится. Зажгут и погасят, когда надо. 
ИРИНА. (иронично) Надо же, а ты прям молодец, знаешь себе цену. С тобой, чувствуется, не пропадёшь, да? Ты, говорят, обо всех всё знаешь, все секреты собираешь!
АРТЁМ (не замечая иронию Ирины) А как же! На войне надо следить, откуда пуля может прилететь. Это только снаружи кажется, что музыка – такое райское пространство для творчества. Всегда и везде бились за славу и деньги. Да!
ИРИНА. А как же талант? Вон Марк – он же настоящий талант. Его судьба и ведет по музыкальной дорожке. 
АРТЁМ. Ой, не смеши! Это сейчас его просто дядя заметил, понял, что на нём можно хорошие кассы делать. Марк всё ерепенится, типа ради музыки сюда приехал, ради прекрасного. Он просто в жизни, видать, ничего не ел слаще картофельной шелухи. Сейчас во вкус войдёт – и. как миленький, будет пахать на кошелёк. 
ИРИНА. Да, его как раз вызвали, там какой-то продюсер приехал. Заседают сейчас у директора, задумали целое турне.
АРТЁМ. Кто сказал?!
ИРИНА. Мне Марк сказал, а ему директор предварительно. Марк пока сомневается, соглашаться или нет.
АРТЁМ. (сарказм) Ой, ну, надо же! Сомневается! А я вот сомневаюсь, что он такой весь талантливый и возвышенный, прям ангел Божий! Говорят, что у него бабка – колдунья. Да! Наворожила, вот ему и везет!
ИРИНА. Бабушка тут вообще ни при чём. Если бы ты знал, над чем Марк сейчас работает, ты бы, наверное, просто…не знаю…шок бы у тебя был! 
Неожиданно появляются Ковалёв и Марк
КОВАЛЁВ. (Ирине и Артёму, нервно) – Так, оба – вышли отсюда!
Ирина и Артём торопливо уходят.
 
Сцена 3
КОВАЛЁВ. Ты хоть понимаешь, от чего ты отказываешься?
МАРК. Ну, я же просто попросил время подумать.
КОВАЛЁВ. А что тут думать-то? Нет, ты посмотри! Ему предлагают концертный тур по 5 большим городам страны! Аншлаги, приличный гонорар! А он будет думать!
МАРК. Я просто сейчас, если честно, над другой программой работаю. Не хотел бы всё в кучу мешать. 
КОВАЛЁВ. Что за отговорки?! Это над какой такой программой ты работаешь, а я не знаю?
МАРК. Пётр Ильич, это ещё только наброски, пока рано говорить.
КОВАЛЁВ. Вот и не говори! И не раздумывай! Марк, да тебе этот репертуар выучить – пара недель! Это вся классическая попса, понимаешь? Все популярные мелодии на слуху в переложении для флейты! Саксофонисты катаются вон по стране, скрипачи! Баянисты аж пляшут со своими инструментами! Попсовой флейты еще не было, понимаешь? Это же будет фурор!
МАРК. Пётр Ильич, я как-то…
КОВАЛЁВ. Ты просто не понимаешь, что это будет мощный старт твоей большой славы! Я хочу, чтобы ты стал звездой! Ты! Выпускник нашего колледжа! 
МАРК. Так мне до выпуска-то еще далеко! 
КОВАЛЁВ. Вот об этом, кстати, ты не переживай! Само собой, мы тебя выпустим, я тебе лично сам все зачёты и экзамены закрою!
МАРК.(задумчиво) Я, правда, не очень понимаю, что это будет за программа. Нужен же аккомпанемент. Давайте, может, Иру возьмём? 
КОВАЛЁВ. (возмущённо) Какую еще Иру? Там и так уже полно народу набирается – я, ты, руководитель проекта, звукарь, администраторы, зачем нам еще кто-то?
МАРК. Иру пианистку, мы с ней сделаем попсовую программу, как вы хотите.
КОВАЛЁВ. Марк, не надо нам никакой Иры! Мы берем оркестровую фанеру, ты играешь вживую, всё!
Переводит дух, делает вдох-выдох.
КОВАЛЁВ. Так, я на совещание! Но, имей ввиду! Мы еще договорим!
Ковалёв уходит.
 
Сцена 4
Марк сидит на краю сцены. Звонит телефон. 
МАРК. О, бабуль, привет! Да всё хорошо! Ну, конечно, ел (смеётся). Как твоя нога? Ух ты! Смотри там не урабатывайся, бабуль! Людям говори, что тебе уже тяжело, а то они ж готовы с утра до ночи идти и идти! Ага, так я и поверил! Да я не ругаюсь, просто за тебя переживаю. Не, за меня не надо, всё хорошо! (берет в руку амулет, который висит на шее) Да, со мной, со мной. Прикинь, я его только на концертах снимаю, а так везде ношу. 
Входит Ирина, Марк продолжает разговаривать.
МАРК. Есть! Есть, говорю, есть девушка (смотрит на Ирину). Очень хорошая! Не, бабуль, мне не грозит! Голову точно не потеряю. Да она сама не позволит, у неё всё по полочкам! Скоро, бабуль! Я тут кое-что задумал, но пока не буду рассказывать. Думаю, что скоро увидимся! Бабуль, пока, бежать надо! Приподнял и обнял, бабулёшечка моя!
ИРИНА. И кто это у тебя девушка?
МАРК. Самая красивая и самая умная. Говорят, что это очень редкое сочетание.
ИРИНА. А ты сам не знаешь?
МАРК. Неа. Она у меня первая. И самая лучшая. 
Берет Ирину за руку.
МАРК. С самыми длинными пальцами, с самыми длинными ресницами, с самыми большими глазами, с самой большой головой и самыми большими… (смеётся)
ИРИНА. Эй, поосторожней (смеётся)
Марк обнимает Ирину, пробует поцеловать. Ирина увиливает. 
ИРИНА. Марк, ты лучше расскажи, что вы там с директором-то решили? Ты поедешь?
МАРК. Ирашка, а я еще не дал ответ. Потому что…я не знаю. И не могу понять – нужно мне это или нет. Программу-то я за пару дней выучу, ЧТО там играть-то. И деньги хорошие обещают. Я бы бабуле помог, на квартиру бы отложил. Но что-то меня держит, не могу понять.
ИРИНА. А я всё понимаю. Тебе, как музыканту, светят, если честно, такие высоты, а сейчас тебе предлагают практически на дно спуститься!
МАРК. Ну, какое дно? Все зарабатывают.
ИРИНА. И что, ты от своей идеи откажешься?
МАРК. Идеи. Ни фига себе, идеи. Так-то я задумал исполнить то, чего никто до сих пор пока не играл.
ИРИНА. Народ удивить хочешь?
МАРК. Да, а что? Мне хочется, чтобы люди просто обалдели. Ну, в хорошем смысле. Но тут же боюсь – а вдруг это никому не нужно? В общей-то массе всё равно люди на попсовые концерты ходят. Директор твердит, что это шанс мощно стартовать, что известность типа гарантировано взлетит! И можно потом несколько лет просто кататься и кататься, стричь и стричь. А мои вариации послушает какая-то горстка, возможно, вообще чисто из вежливости. 
ИРИНА. Марк, да ты просто не отдаёшь себе отчёт! Ты планируешь исполнить одно из самых сложных произведений для флейты – «Мысли странника». Его вообще считанные музыканты берут в свой репертуар! Но ты же еще пишешь вариации и партию фортепиано для них! Ты создаёшь лучшее из лучшего! Ты не понимаешь, что это феноменально!
МАРК. Ты, правда, так думаешь?
ИРИНА. Да! Хотя, я не сразу даже себе призналась в том, что у тебя редкий дар. Тебя если и показывать, то совсем в других кругах. Это Чайковский тебя специально с первого курса зашорил! Он понимает, что ты технически совсем другого уровня, но не хочет тебя никому отдавать! Я точно знаю. 
МАРК. (язвительно) Ну, конечно, ты знаешь! Ты же с этого другого уровня.  Куда уж мне! Я – мужик из посёлка. Меня фермер воспитывал, всё твердил – мужик должен зарабатывать! Ты, Ир, без нужды жила и живёшь, у тебя с деньгами другие отношения. 
ИРИНА. И что? Думаешь, я продалась? Да, я выросла, ни в чём не нуждаясь. Папа меня баловал, мама пылинки сдувала. Я же у них поздняя и единственная! Но я-то всё равно свой путь выбрала. Пусть, сначала назло отцу, но теперь понимаю, какое счастье, что мне хватило тогда дерзости!
МАРК. А, кстати, сейчас-то папа...?
ИРИНА. А сейчас папа - как миленький, всё простил! Но я-то самой собой осталась! Не заплясала под чью-то дудку. Он, правда, ругается, что я начала частные уроки давать, типа, денег и так хватает. А я хочу свои, заработанные так, как мне нравится! И он уже забил! На маму снова переключился. А она уже привыкла!
МАРК. Так и я хочу свои! Хочу зарабатывать.
ИРИНА. Марк, ты реально не понимаешь, что это не ты будешь зарабатывать? Это на тебе будут зарабатывать! Чайковский 100 процентов решил тебя своей марионеткой сделать! Ну, как? Уже обещал все зачёты проставить?
МАРК. Да, он сказал, что можно вообще не париться.
ИРИНА. Ну, конечно! Видишь, на какие меры идёт, лишь бы из тебя побольше выжать! (пауза) Марк, у тебя редкий талант. Ты рассказывал, что тебе об этом твоя учительница всё время твердила. И я теперь говорю. А никто это больше и не признАет, потому что все просто завидуют! Ты сейчас выйдешь на сцену с попсой – и всё! Тебя так и запомнят! 
МАРК. Ира, да это будет просто этап! Я сейчас отложу свою программу, ладно уж, откатаю с директором этот тур и вернусь в музыку. Я, кстати, условие поставил, чтобы ты мне аккомпанировала!
ИРИНА. Что?! А ты меня спросил, хочу я в это ввязываться? 
МАРК. (с досадой) Всё понятно. Ясно, Ир. Всё, больше этой темой не побеспокою!
Марк уходит. Ирина кричит вдогонку.
ИРИНА. Да тебя просто хотят музыкальным клоуном сделать, заработают на тебе, а потом другого найдут! Глупый…вообще ничего не понимает…
Ирина плачет. В дальнем углу зала стоит Артём и всё слышит.

 
Сцена 5
Артём подходит к Ирине, кладёт свой футляр с флейтой на край сцены, пытается успокоить, обнять, она отстраняется.
АРТЁМ. Ты из-за Марка что ли расстроилась? Вот еще! Да мы все по сути дела клоуны! Я считаю, что искусство вообще когда-то было создано в добавок к хлебу, помнишь – хлеба и зрелищ. Да! Так и есть! Это всё, что нужно народу. Вот мы, люди искусства, и даём ему эти зрелища, и чего усложнять-то?
ИРИНА. Артём, не надо, не лезь!
АРТЁМ. А как мне не лезть? Вы, скорее всего, моего дядю вообще монстром и хапугой считаете! А кто-то из вас знает, почему он сейчас только деньгам верит? 
Молчат, Ирина успокоилась, готова слушать.
АРТЁМ. У него в молодости была несчастная любовь. Ну, как несчастная. Он влюбился, а девушка его отвергла. Я же тебе рассказывал, что он в семье как бы особого авторитета-то не имел. Младший, в решениях не участвовал. Его тогда в музыкалку отдали, потому что сестра училась, и баян остался. Он хорошо играл, ничего не скажешь, его начали по свадьбам звать, он с молоду халтурить-то начал.
Ирина начинает проявлять интерес.
АРТЁМ. Да! И вот на одном банкете с девушкой познакомился, влюбился, ему просто крышу снесло, отец рассказывал.
ИРИНА. И женился что ли?
АРТЁМ. Какой там. Он думал, что она тоже его любит, размечтался. Предложение романтическое сделал. А она его перед друзьями просто обсмеяла, сказала, что “в шалаше” жить не собирается даже с милым! Опустила по полной.
ИРИНА. Жестоко.
АРТЁМ. Не то слово. Такой удар по самолюбию получил. Вот он и начал тогда сам, как мог, пробиваться. Да.. семья мало чем помогала. С тех пор для себя решил, что за деньги любое счастье можно себе обеспечить. Женился потом. Правда, и пашет с тех пор. Но при этом свою семью тянет, меня вот взял на попечение и деду с бабулей еще помогает. Не до искусства ему. Пусть клоун, лишь бы хорошо платили!
ИРИНА. Грустная, конечно, история. Но нельзя же всех по себе мерить! И открыто использовать!
АРТЁМ. Мерить, говоришь? А как вот ты предлагаешь талант измерить, а? Тут, Ир, один чёткий есть показатель: талант и популярность можно измерить только деньгами, которые люди добровольно несут, чтобы на всё это своими глазами посмотреть. Да! Так и есть! Спорить будешь? 
ИРИНА. Да вот еще…А как же всякие гениальные исполнители? 
АРТЁМ. Вот именно, что исполнители. В музыке уже всё придумано, понимаешь? Никто уже не станет новым Моцартом или Бахом. Зато пользоваться их именем  могут теперь все, кому не лень.
Артём начинает нервно ходить перед Ириной
АРТЁМ. (резко, с вызовом, но в голосе проскальзывают нотки надлома). Знаешь, в чем, мне кажется, главный обман? Во фразе «искусство вечно». Вечно только то, что можно положить в банк под проценты или перевести в квадратные метры! Как тебе? Дальше, смотри! Моцарт? Гениально. А умер-то в нищете, в общей могиле. Его вечность ему тогда чем помогла? Сейчас его портрет на конфетах и кружках — вот это да, вечность! Но он уже не получит с этого ни копейки.
Берет в руки свой футляр с флейтой.
АРТЁМ. Я вот эту флейту (шлёпает по футляру) десять лет осваивал. Десять лет жизни. А теперь смотри: какой-нибудь блогер в интернете за пять минут ролик снимает — и ему деньги сыпятся. Он не умеет ничего! Но он умеет продавать воздух. Да! И это сейчас гениальнее, чем любая симфония.
Ирина медленно встаёт, пытается уйти.
АРТЁМ. Нет, Ир, ты послушай! Раньше были типа меценаты. Богатые люди, которые покупали себе вечность, спонсируя художников. Сейчас то же самое. Только вместо картин — подписки, вместо опер — прямые эфиры. Суть не поменялась. Ты либо развлекаешь толпу за деньги, либо ты — никто. Со своей флейтой и своими «высокими» идеалами.
Артём берет Ирину за плечи, сажает на место
АРТЁМ. Вот смотри. Моя детская подружка Катя — художница. Пишет такие полотна, от которых мурашки. В съемной комнате в хрущевке, на макаронах. А какой-то парень рисует вот эти вот… как их… уф... Мемы всякие. И продает за миллионы. Кто из них настоящий художник? Тот, кто голодает, гордый, с кистью в руке и со своими принципами, или тот, кто понял, что искусство — это не про красоту, а про цифровой код, который можно продать?
ИРИНА. Артём, я даже не знала, что ты такой.
АРТЁМ. Какой такой? Алчный? Имеешь ввиду, что я – про деньги? Ты просто еще не отформатировалась под эти программы. Люди не несут деньги за «талант». Они несут деньги за эмоцию. Да! Так и есть! За возможность почувствовать себя причастными. За красивую фотку с концерта. За право сказать: «Я был на премьере этого перформанса». (язвительно) Не так? Искусство — это просто повод. Валюта для обмена. Самый дорогой ресторан, знаешь, — не тот, где самая вкусная еда, а тот, куда фиг попадёшь. Так и здесь.
(задумчиво) И я не хочу быть Моцартом. Я хочу быть тем, кто продает билеты на Моцарта. Кто упаковывает этих гениев в блестящую обертку. Как дядя Петя. Потому что сейчас гений без упаковки — это просто сумасшедший с флейтой в подземном переходе. Или на вокзале (смеётся). (повышает голос) А с упаковкой — он виртуоз, билет на которого стоит половину чьей-то зарплаты. Да!
ИРИНА. А что ты тогда сюда пришёл учиться?
АРТЁМ. Учусь я тут не для того, чтобы играть лучше всех. Я хочу понять, как сделать так, чтобы за мою игру люди захотели отдать свои кровные. Чтобы мой талант стал товаром. Монетизация! А иначе, какой в нем смысл-то? Чтобы после смерти мне памятник поставили? Так на памятник тоже нужны деньги. Лучше уж при жизни накопить.
 Достает флейту из футляра, смотрит на нее с презрением и наигранной нежностью.
АРТЁМ. Какая же ты, малышка, бесполезная, если на тебе не зарабатывать. Ты, Ир, это всё еще поймёшь. Тебя просто жизнь больно не била. 
ИРИНА. (дерзко) А мне и не надо, чтобы била! Чтобы я потом и жила, как побитая? Ты, Артём, делай, как знаешь, ты вон какой прошаренный. И у тебя дядя – директор, как ни крути, никогда тебя без куска хлеба не оставит. А у Марка вот сейчас очень важный момент в жизни. Переживаю, что…
Входит Марк, слышит обрывок фразы Ирины
МАРК. (иронично) Переживаешь? А сама клоуном обзываешь? Что-то, Ир, не клеится.
ИРИНА. Да я же для примера сказала, Марк! Это же очевидно! Понятно, что тебе сейчас может польстить это внимание. Просто я считаю, что твоего таланта хватит на другие залы и уши, совсем на другие!
АРТЁМ. (с усмешкой) Это ты типа про мировую славу? Ну-ну, пора снова открыть Америку и изобрести велосипед! Хах! Займись этим, Марк, когда другие уже вовсю этим пользуются!
ИРИНА. Марк, ты же уже почти закончил. Твои вариации – это бомба, когда их услышат понимающие уши! Если сейчас ты в этот тур ввяжешься, ты потом вряд ли вернёшься к творчеству, будет не до этого, вот увидишь!
АРТЁМ. Что за вариации?
ИРИНА. (не замечая Артёма, настойчиво) Ты и про мечту свою забудешь, как ты хотел собрать только самых близких и сыграть им и «Мысли странника» и свои вариации! Ты понимаешь, что в музыкальной истории флейты такого еще не было? А аккомпанемент для фортепиано – это отдельный подвиг! Я, выходит, зря разучиваю?
АРТЁМ. (изумлённо) Вот оно что. (досадно) Надо же. 
МАРК. Ираш, да я всё понимаю. Но кому я, по сути, нужен-то буду с этими вариациями. Это у меня был порыв такой, помнишь? Я тебе рассказывал, что начал «Мысли странника» разбирать и понял, что могу туда своих идей добавить. Потом узнал, что есть авторская версия, которую вообще никто не играл! Не играл, потому что там есть пара диких пассажей, с ними просто никто не справляется. Вот мне и загорелось осилить.  Но я думал, что это так, баловство, просто спорт какой-то. 
ИРИНА. (досадно) Марк! Как тебя убедить, что ты уникальный! Дикость какая-то…
АРТЁМ. И не надо никого убеждать! Ир, вот он увидит полные залы и входящий поток на карте – вот тогда и расслабится. Амбиции будут только – побольше бы городов охватить концертами. Не он первый, не он последний. Да! Так и есть! И это же нормально! Правильно Марк говорит, не всем нужны редкие пассажи, а пиплу кто будет зрелища давать?
МАРК. Слушай, Артём, ты вообще не лезь. У тебя-то всё точно будет устроено. Хотя, я, если честно, удивился, что они меня позвали, а не тебя.
ИРИНА. Ой, Марк, директор хоть и дядя, но всё равно не хочет мешать Божий дар с яичницей!
АРТЁМ. (с усмешкой) Грубо, Ир. Реально так считаешь?
Ирина затихает, понимая, что сказала лишнее
МАРК. Слушайте, давайте, вы еще поругайтесь. Знаете, что? Идите вы оба…по своим делам. Разберусь я как-нибудь. Я окончательный ответ, если что, еще не дал. Распелись тут. Один одно поёт, другой – другое. А мне-то своя песня нужна! А песня – это в первую очередь музыка. 
Марк бессознательно трогает амулет на шее, отдёргивает руку – амулет накаляется. 
Ирина обижена, собирается уходить. Артём, пользуясь случаем, пытается приобнять Ирину, уйти с ней. 
У Марка звонит телефон
МАРК. Да, это я! Натан Борисович, здравствуйте! 
Марк жестом показывает Ирине остаться.
МАРК. Да, отправлял. Ну, я просто электронную почту нашёл для запроса. Если честно, так, сильно и не надеялся. (восторженно) Ух ты! Есть такое сообщество? Я даже не знал! Хорошо! Да, конечно, сообщу! Да, я сам исполнять буду! (смеётся) Ну…попробую, конечно, вещь-то сложная. Да, прямо на электронку мне и выслать! Натан Борисович, спасибо большое! Да, конечно, сохраню Ваш номер! Спасибо!
Марк ошарашен, садится на стул. Ирина пытается вернуть его в реальность, трясёт за плечи. Артём демонстрирует безучастность, но не уходит.
ИРИНА. Марк, кто это? 
МАРК. Ираш, погоди. У меня пока слова во рту не могут сложиться. Прикинь?
ИРИНА. (нетерпеливо) Ну, что?!
МАРК. Я пока не верю. Ир, я тебе не говорил. В общем, я отправлял письмо в одну федеральную электронную библиотеку, делал запрос на авторский материал «Мысли странника». Где-то же должны быть ноты с теми сложными кусками! А то везде только урезанные версии! И. представляешь, оказывается, есть одно сообщество, оно собирает оригинальные ноты, которые никто не играет. Ирашка, это фантастика какая-то! Они мне готовы ноты отправить!
ИРИНА. Марк, тебя не разыгрывают?
МАРК. Да, не думаю…Вообще, я слышал про этого музыковеда – Натан Борисович Коган. А сейчас он мне звонил, прикинь? Сказал, что эти ноты мне пришлют с Парижской нотной библиотеки. Даже сказал номер сохранить, типа, будем на связи. Обалдеть, как всё завертелось!
ИРИНА. А ты написал, что хочешь сам исполнить?
МАРК. Ну, да! Правда, мне теперь страшно, вдруг не смогу. Жеесть…
Все замирают в паузе. Марк берет амулет рукой, целует, амулет холодный. Ирина подходит к Марку, обнимает, прижимает его к себе. 
Из коридора слышится голос Ковалёва. Он громко разговаривает по телефону. 
КОВАЛЁВ. Я же уже говорил, что мы отправили отчёты по ремонту актового зала еще 2 дня назад! Ищите у себя! Да, там цифры актуальные, разбито по вашей таблице!
Марк и Ирина переглядываются и быстро уходят, не желая встречаться с Ковалёвым. Артём всё еще в смятении.
 
Сцена 7
Ковалёв появляется в зале.
КОВАЛЁВ.Нужно еще …(оглядывает зал) раз-два-три-четыре…четыре светильника! Ну, скину, скину ещё раз! Караульте!
Замечает Артёма, похлопывает по плечу
КОВАЛЁВ. Ну, как дела? Ты чего такой хмурый? Чего тут один сидишь?
АРТЁМ. (заторможено) Я не один. Тут Марк был с Ириной. 
КОВАЛЁВ. Ох, этот Марк мне всю плешь проел. Ему славу и деньги предлагают, экзамены все проставят, а он сопли жуёт, всё никак решиться не может. Дождётся – закрою ему двери на сцену и всё!
АРТЁМ. Знаешь, дядь Петь, вы что-то прямо с ума посходили с этим Марком. Куда там, звезда. Я, между прочим, тоже с хорошей техникой. Тоже не один «Собачий вальс» играю. Хоть бы раз ты куда-то меня взял! Я тоже могу коммерческую программу сделать! 
КОВАЛЁВ. Ох, Артём! Вот ты только не путай Божий дар с яичницей! Тут надо…
Артём резко перебивает Ковалёва.
АРТЁМ. (нервно) Да что ж это такое? Вы все сговорились что ли? Я вообще для вас пустое место?!
КОВАЛЁВ. (снисходительно). Ну, ты чего? Ну, хватит. Ну, мы-то близкие люди, сочтёмся. И тебе что-нибудь придумаю. Мне сейчас бы Марка подцепить, откатать его по гастролям, пока этот тур предлагают. А он не видит своей пользы. 
АРТЁМ. И не увидит. Там на него Ирина влияет. Он же втюрился в неё, похоже, еще с первого курса. Просто он ведомый какой-то. А Ира - девушка чёткая и конкретная, одно слово – генеральская дочка.
КОВАЛЁВ. Вот и поведи его в мою сторону, раз он такой ведомый! Давай, с Ириной поболтай! Пригласи её куда-нибудь, я тебе денег дам. Так, а ты не сохнешь ли по ней, а? Что-то тебя это прям будоражит! (смеётся) Бороться надо, Артёмка, за свою любовь! Бо-ро-ться! Ничего в этой жизни с неба на нас не сыпется – ни деньги, ни связи, ни слава, ни любовь. Всё надо самому брать, вот этими руками!
АРТЁМ. ЧТО мне ей говорить-то? Я даже не представляю. На что она-то поведется, чтобы Марка уговорить?
КОВАЛЁВ. Ну, и скажи, что у него доходы хорошие пойдут! Девчонки все к парням крепче липнут, когда есть деньги на подарки, сам же знаешь. Ноу мани – ноу хани! Старо, как мир.
АРТЁМ. (в смятении) Вообще не понимаю, зачем мне это надо!
КОВАЛЁВ. Тебе это надо! Да, про гастроли пока не думай, но у тебя шанс Ирину к себе расположить, не понимаешь что ли? Глядишь, потихоньку разглядит в тебе …
АРТЁМ. (мнётся) Да тут, дядь Петь. У них тут такие новости. Марк, оказывается, запрос отправлял. 
КОВАЛЁВ. Куда? Что ещё придумал?
АРТЁМ. Я так понял, он связался с парижской нотной библиотекой. Ему оттуда обещали выслать полную версию «Мыслей странника». И его теперь какой-то Коган сопровождает. Как ему вообще такое в голову пришло. Сидел бы и сидел, чего не хватает-то. 
КОВАЛЁВ. (возмущённо) Да что же это за самодеятельность-то такая? Кто ему разрешал?!
Замирает, осекается, понимая, что на это не нужно разрешения. 
КОВАЛЁВ. Ох ты…Вот что теперь делать? ЧТО он задумал? Летит проект в задницу! 
АРТЁМ. (нервно).  Он еще и вариации пишет. И партию фортепиано. Для Иры. 
КОВАЛЁВ. Ну, надо же! Как развернулись! А где он это всё играть-то будет? На вокзале? Подобрал я его тогда, пригрел, смотри-ка – оперился! Так. Что делать-то? У меня с Тарасовым уже всё на мази!
АРТЁМ. (неуверенно) Дядь Петь, ну, возьмите меня, а? 
КОВАЛЁВ. (с усмешкой) Тебя? Ты серьёзно? Артём, при всей моей любви – даже не думай. Ты – не то, понимаешь? Не то! Тарасов Марка на конкурсах видел, и этот тур именно на него задумал. Там, знаешь, какие деньги крутятся! А я ему фуфло подсуну?
Артём сжимает кулаки, начинает нервно дышать.
КОВАЛЁВ. Вот фигня-то нарисовалась, пришла, откуда не ждали! Прямо из Парижа! Я про этого Когана, кстати, слышал! Он теперь с него не слезет, какой там тур! А этот теперь закроется и будет репетировать. Так. Надо что-то придумывать. 
Спохватывается, приобнимает Артёма.
КОВАЛЁВ. (с наигранным вниманием) Вот Марка бы не было, глядишь, тебя бы и рассмотрели. А он везде сейчас отметился, понимаешь? И, главное, как ему это удаётся? (задумчиво) Ну, да. Он просто гениально играет. Одна профессор консерватории, старушка времен Рахманинова тогда аж расплакалась, когда его услышала. Ему бы мозги немножко вправить, чтобы от рук не отбивался. 
Артём не слушает Ковалёва, погружён в свои мысли. Ковалёв смотрит на часы.
КОВАЛЁВ. Так, всё. Пошёл я. Давай думай, помогай дяде!
Ковалёв уходит.
АРТЁМ. (задумчиво) Помогай дяде. 
Артём достаёт телефон, смотрит на экран, уходит.

Сцена 8
Слышится какофония коридоров колледжа искусств. К залу приближается Ирина, она разговаривает с отцом.
ИРИНА. Пап, минутку, я в тихое место зайду! Ага! Слышишь меня? Всё хорошо, пап! В пятницу приеду! Пусть мама мне напишет, может, что-то из продуктов привезти? Пааап, а помнишь, ты говорил, что ты с кем то знаком из Министерства культуры, ты, вроде, с ним где то служил, да? Максим Константинович! Что мне надо? Секунду!
Идёт к двери, выглядывает, убеждается, что никто не слушает, закрывает дверь покрепче
ИРИНА. Ну, пап, в общем, тут одно дело, надо его кое о чем попросить! Точнее, чтобы он нашего директора кое о чем попросил! Нет, это все бесплатно! Пап, да нормально у меня всё с учёбой! Нет, пап, деньги, не надо! Зал, надо, зал наш, актовый. Чтобы директор разрешил Марку свой музыкальный вечер сделать. А просто так он не разрешит, потому что он против! Ну, против, потому что хочет…Ну, пап, можно, я не буду объяснять, Ну, я же прошу! Ты же знаешь, что я не буду просто так тебя о чем-то просить, если сама справляюсь! Почему почему…Потому что если Максим Константинович позвонит Ковалеву, то Ковалев уже не сможет отказать, а так мы даже подходить не решаемся.
Дверь громко открывается, входит Марк, у него в руках какие-то документы.
ИРИНА. (шёпотом) Пап, я тебе чуть попозже перезвоню. Хорошо?
МАРК. О, не я один тихое место ищу.
ИРИНА. Да я тут с мамой ученика разговаривала. А ты чего?
МАРК. Я от Чайковского, еще сильней припёрли. Уже дали условия контракта читать.
ИРИНА. Ууу, солидно! И райдер будет?
МАРК. Ир, ты смеёшься? Я не понимаю. Будешь читать?
ИРИНА. Да мне-то зачем.
АРТЁМ. Вот и я не могу. Если честно, меня все так заколебали. Люди от меня что-то хотят, некоторые даже меня не спрашивают. А я вот задумался – чего я сам-то хочу. А я реально просто хочу играть. Так, как умею. Я же с самого детства с флейтой. Вот, видишь, у меня на большом пальце кожа уже, как дерево. Потому что я много играю. Мне кажется иногда, что я легче смогу без воды прожить, чем без музыки. И раньше-то я не задумывался, ЧТО играть. А сейчас как будто запутался.
ИРИНА. Марк.
МАРК. Ну, что, Марк. Сейчас смеяться будешь. Все эти конкурсы, фестивали, куда меня директор возит, все эти победы – это ведь для него победы, для колледжа. А мне надо самого себя побеждать. Я хочу углубляться, а не расширяться. Сейчас вот эти пассажи в «Мыслях странника» разбираю, аж дух захватывает! Как представлю, что этим нотам 200 лет! И этой музыки никто никогда не слышал. А мне дано, прикинь?
ИРИНА. (почти шёпотом) Марк.
МАРК. Не Марк. Матфей написал, я у бабули читал, что нельзя не использовать таланты.
ИРИНА. Марк, а тебе уже сейчас надо что-то подписывать?
МАРК. Нет. Дали просто ознакомиться. Сказали, после 30-го числа будут контракт составлять. Пока думать, всё ли меня по условиям устраивает.
ИРИНА. А ты аккомпанемент закончил?
МАРК. Да, вся партитура готова. Можно уже с тобой репетировать. Только не понимаю, для чего. Какой-то дом культуры снимать? Я вообще не понимаю, как это всё делается. Влез в дебри, надавал обещаний, Коган ждёт видео.
ИРИНА. Ну, ты подожди…
АРТЁМ. (продолжает, не слыша) Самый лучший вариант, конечно, прямо тут в коллеже, в этом зале! Просто сделать музыкальный вечер. Чисто для своих! Бабуля приедет. Марина Викторовна, может, дядь Миша с женой смогут. Преподы пусть приходят, завуч, она меня сильно любит. Но Ковалёв же не даст! У него сейчас один этот тур на уме. Только и спрашивает: «Учишь?»
ИРИНА. Что учишь?
МАРК. Программу гастрольную. Я вру, что учу. Хотя сам даже не брался. Сижу с «Мыслями странника».
Ирина резко встаёт и становится в позу.
ИРИНА.(решительным тоном) Так! А чего это ты посыпался? Это же хорошо, что сейчас не нужно ничего подписывать! Ты просто сильно не выпендривайся, и от тебя немножко отстанут на какое то время. Марк, посмотри мне в глаза! Ты же можешь на меня рассчитывать! (начинает улыбаться и менять тон) Ты не хочешь быть звездой. А, хочешь, я буду твоей звездой?
Марк удивленно, с улыбкой смотрит на Ирину
ИРИНА. Вот это поворот, да? Давай, я буду твоей звездой, я умею показывать дорогу, честное слово!
Обнимает Марка, он крепко прижимает Ирину к себе.
МАРК. Ирашка, ты – звезда! Нет, ты – ЗВЕЗДА! Ты прям звездееень!
ИРИНА. (смеётся) Ну, хватит! Духом что ли воспрял?
МАРК. Ещё как воспрял!
ИРИНА. Тогда иди и учи «Мысли странника»! Я тоже скоро приду! Организацию я беру на себя! Ты понял меня?
МАРК. Да, моя госпожа!
ИРИНА. (смеётся, с напускной срогостью) То-то же!
Марк, уходит, Ирина набирает номер телефона.
ИРИНА. Пап, в общем, по залу всё в силе! Пожалуйста, сделай доброе дело, а? Когда? На тридцатое! Пап, я вас с мамой тоже приглашаю! Уедете?! Вот печаль. Ну, ладно, у нас запись будет! Папа, целУю!
Поспешно уходит из зала, открывает дверь, звучит какофония коридора колледжа искусств.
 
3 действие
Сцена 1
День сольного концерта Марка. Зрительный зал представляет собой актовый зал колледжа. Свои места в первом ряду ищут Борисовна и Марина Викторовна. Находят места, встают у края сцены лицом в зал.
БОРИСОВНА. Народу-то сколько! Марин, вон там, смотри, какие-то дядьки солидные сидят.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Анна Борисовна, я же Вам говорила, что, по сути дела, сегодня событие мирового масштаба. Только Марк это не очень хорошо понимает. Иринка сказала, что он категорически не захотел какой-нибудь большой зал собирать. А слухи то ползут в музыкальных кругах!
БОРИСОВНА. Ну, так-то он с детства не любил, когда много народу. 
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Иринка, конечно, хорошо его поддерживает. Она будет аккомпанировать. Здорово, что колледж ему на встречу пошёл. Ковалёв ходит…
БОРИСОВНА. А мне что-то не по себе. Даже не спросила, как у него самочувствие. (задумчиво) Что-то не то. Жалко, что Миша не смог приехать, проблемы у него там какие-то на ферме. 
МАРИНА ВИКТОРОВНА. (злорадно). Ну, да! Бизнесу надо больше внимания уделять! А не молодой жене! Хотел на двух стульях усидеть, вот и разорвался. 
БОРИСОВНА. Да, ладно, Марин. Не злись.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Да мне всё равно. Анна Борисовна! (восторженно) Моя мечта сбывается! Я сейчас услышу Марка. А он играет уже просто фантастически! 
Всё это время разглядывает зал, вглядывается в дальние уголки.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Боже! Черкасов тоже здесь! (шёпотом) Это известный музыковед! А вооон там – Морозов стоит! Анна Борисовна, это очень крутой концертный агент. Ого…слетелись, надо же!
На одном из краёв сцены – закулисье, появляются Марк и Ирина. 
ИРИНА. Марк, ну, ты чего прямо впритык, где ты был? Ты же еще хотел в зал сбегать, к своим.
МАРК. Да, что-то завозился с футляром. (растерянно) Замок заел, никогда такого не было. Как будто, кто-то открывал и неправильно закрыл. 
ИРИНА. Ты, может, снимешь амулет-то свой, вдруг помешает. Давай, в футляр клади, не потеряется. 
МАРК. Ираш, я на минутку в зал, обещал же!
Марк отдаёт амулет Ирине, спускается сбоку сцены в зал, подзывает Борисовну и Марину Викторовну, чтобы не обращать на себя внимание. Обнимаются.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Марк, не забудь про дыхание, левую руку легче держи, не заваливай, про осанку помни. 
МАРК. (смеётся) Марина Викторовна, Вы прямо как в детстве! Как с учеником! 
БОРИСОВНА. Маркуша, а ты сытый? Тебе туфли не жмут? Всё хорошо? 
Марк обнимает Борисовну, прижимает к себе, смеётся.
БОРИСОВНА. Я тебе пирожков твоих малюсеньких привезла! С картошкой и с капустой!
МАРК. А с грибами?! (наигранно обиженно) Ну, всё, не будет у меня теперь безудержного веселья!
БОРИСОВНА. (смеётся) Будет-будет! Сейчас кааак сыграешь нам на дудочке!
МАРК. Бабуль, а дядь Миша где? А ты ему сказала?!
БОРИСОВНА. Конечно, сказала, он и собирался! До самого последнего момента! А потом звонит – Анна Борисовна, у меня кредиторы едут. Что за кредиторы, что там неотложного. У него вообще последнее время с хозяйством какой-то затык. Молчит, ничего, конечно, не рассказывает.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Марк, так странно, ничего не пойму! В зале полно всяких музыкальных «шишек», но они все почему-то воон там, на галёрке,  не светятся. 
МАРК. Да, я видел и ничего не понимаю, если честно! Я-то никого не звал, вообще знали только в колледже. Это фактически для студентов и преподов. Я просто в шоке, что Чайковский в зал пустил.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Вон он ходит, место себе занял в первом ряду. 
МАРК. Правда…Ирашка с одним музыкальным блогером общается, может информация и разлетелась, но афиш-то не было. Мы реально только для себя! Артёма попросили снять на видео. Отчёт потом надо в библиотеку, которая мне ноты прислала.
Параллельно действие происходит за кулисами. Ирина открывает футляр, достаёт оттуда специальную салфетку, протирает мундштук флейты, машинально протирает амулет, прежде чем положить в футляр.  Вдруг амулет загорается у неё в руках ярким светом. Ирина тихо вскрикивает и бросает амулет и салфетку назад в футляр. Она смотрит на свои руки, дует на них. Ей сейчас играть на фортепиано. Убегает. 
МАРК. Марина Викторовна, я думал, вы тоже учеников привезете. 
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Марк, я тебе не говорила. Школу-то закрыли. Да, пришло распоряжение. Нет финансирования. 
МАРК. А как же Вы?!
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Я пока езжу в район, репетиторствую. Марк, у меня для тебя подарок! Давай, я тебе сейчас отдам, а то потом закрутимся, и назад увезу (смеётся)
Бежит к своему месту, берет сумку, возвращается к Марку с Борисовной. Достаёт из пакета флейту. 
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Я тебе привезла твою флейту из музыкалки. (смеётся) Стырила! Как сказали, что школу закрывают, я взяла её и списала. А что? Не могла расстаться! Она, конечно, не то, что у тебя сейчас. Ну, пусть будет на память!
Марк растроган, обнимает Марину Викторовну.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Ты её храни! Вот увидишь, потом за ней музеи будут гоняться, я же знаю!
БОРИСОВНА. (смеётся) Ох, Марина, ясновидящая ты наша! Что-то слишком быстро наш парень вверх-то летит. Я прямо чую, сколько тут в зале завистников, ты им, небось, как заноза в мягком месте. Где амулет?!
МАРК. Бабуль, всё хорошо! Я его снял на время выступления, а так он всегда со мной! Всё, я побежал! Мне ещё водички глотнуть. Идите, садитесь и готовьтесь хлопать!
Марк поднимается за кулисы, скрывается за занавесом, Борисовна и Марина Викторовна садятся на свои места в первом ряду.

Сцена 9
Марк входит за кулисы со стаканом воды и флейтой в руках. Ирина взволнована, не может прийти в себя, смотрит на трясущиеся руки.
МАРК. Ирашка, что с тобой? Ты чего?
ИРИНА. (испуганно). Марк, я не знаю, ЧТО это. Я просто твоей салфеткой для мундштука нечаянно протёрла амулет. И мне как будто руки обожгло. 
МАРК. А где амулет?
ИРИНА. Так вот он, в салфетке и остался!
Марк двумя пальцами берет салфетку, озирается, ищет, куда бы её деть и машинально бросает в стакан с водой. Там происходит бурная реакция, амулет снова становится красным.
В это время приглушённо слышатся фанфары, концерт начинается. 
ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Дорогие друзья, наш музыкальный вечер открыт! Не исключено, что он войдёт в музыкальную историю! И это не смотря на скромность самого исполнителя. Наш колледж гордится таким студентом. От лица директора Петра Ильича Ковалёва хочу пожелать сегодня успеха нашей будущей звезде с таким высочайшим уровнем техники и исполнительской харизмы! А нам – незабываемых музыкальных впечатлений!
В это время за кулисами у Марка и Ирины ступор. Переходят на шёпот.
МАРК. А ты её трогала?
ИРИНА. Ну, да. Пальцы как будто обожгло, но только не сразу, а постепенно. Я сбегала, водой промыла. 
МАРК. А сейчас что?
Берет её руки в свои, дует на них. Смотрит на стакан. Берет его, нюхает.
МАРК. Вообще без запаха. ЧТО это такое?! 
ИРИНА. (сокрушённо)  Марк, я этой салфеткой твой мундштук протёрла, просто хотела тебе время сэкономить.
Марк хватается за голову. 
ИРИНА. (почти со слезами). Марк, что делать-то? Уже выходить надо! Тебе нельзя на ней играть!
МАРК. Так…спокойно! 
Сжимает кулаки, шумно выдыхает. Достаёт из пакета свою детскую флейту, крутит в руках, пристраивается руками и губами. 
МАРК. Вот нам, Ирашка, и первое испытание! Ты только спокойно! Всё, как мы с тобой учили, хорошо? Посмотри на меня!
Смотрят друг другу в глаза.
МАРК. Ира, я тебя люблю! Сейчас выйдем и сделаем всё, как задумали, ты поняла?
ИРИНА. (всхлипывая и вытирая лицо) Я тебя тоже люблю! Да, всё сделаем! 
МАРК. Выходим!

Сцена 10
Концерт окончен, аплодисменты стихают. Марк выходит в угол зала у сцены к Борисовне и Марине Викторовне. Они радостно обнимают его. Марк ведет себя безучастно.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Поздравляю тебя, мой золотой! Это же просто блестяще! Просто блестяще! Это же фурор, понимаешь? Тут телевидение было, я даже интервью уже дала, как твой первый учитель музыки! Это же я заметила твой талант! Я так счастлива! Кстати, Ковалёв тебя искал, хотел с тобой сфотографироваться для какого-то журнала.
БОРИСОВНА. Как ты, милок? Как ты, мой родной? Ты устал?
МАРК. (отрешенно) Не, бабуль, всё нормально.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Марк, а почему ты на детской флейте играл? Я смотрю – выходит с другой флейтой, ничего не понимаю.
МАРК. Я пока еще сам ничего не понимаю.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Я подумала, что ты на какой-то рекорд пошёл, задумал все эти сложности на простом инструменте сыграть. Ну, это потрясающе, конечно! 
Свет падает на Марка, Борисовну и Марину Викторовну, слышится новый шквал аплодисментов. Марк кланяется, Марина Викторовна усиленно его обнимает, тоже кланяется, Борисовна прячется за его спину.
Выходит Ирина, замечает, что они в лучах света, им аплодирует зал, тоже кланяется. Марк берет её руки в свои, смотрит на ладони, смотрят друг на друга.
Новый виток аплодисментов.
Марина Викторовна суетится, ищет взглядом кого-то в зале. Кричит кому-то.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Позовите журналистов! Ну, куда же они ушли?!
Борисовна тихонько плачет, Марк её обнимает, смотрит на зал. Появляется Ковалёв, тоже суетливо зовёт кого-то из дальней части зала.
КОВАЛЁВ. Идите сюда! Идёмте, он здесь! Артём, ты чего стоишь? Иди сюда, порадуйся за друга! 
Отодвигает буквально рукой Марину Викторовну, встаёт возле Марка. Их освещают вспышки фотоаппаратов. Подходит Артём, послушно действует указаниям Ковалёва.
КОВАЛЁВ. Иди сюда, вставай! Поддержка друзей – большое дело, правда же? 
Утрированно позирует сам, показывая пример всей группе. Марина Викторовна пробивается встать рядом с Марком и тоже старательно позирует. Громко «шепчет» Марку на ухо.
МАРИНА ВИКТОРОВНА. Марк, ты понимаешь, что тебе сейчас открыта дорога на мировой уровень? Ты это понимаешь?!
Постепенно стихает звук аплодисментов, свет приглушается до полной темноты. В тишине и темноте звучит флейта. 

ЭПИЛОГ
Зал ожидания бизнес-класса международного аэропорта. Марку 31 год, Ирине 30 лет, Они сидят на кожаном диване, перед ними – столик, на нём 2 кофе. Ирина смотрит в планшет, Марк в наушниках, слушает что-то с телефона.
ИРИНА. Маркуша, ты выпил витамины?
Марк увлеченно слушает, не слышит Ирину.
ИРИНА. Марк, ты выпил витамины?!
МАРК. Да, да, Ираш, я всё выпил!
Ирина вынимает наушники из его ушей.
ИРИНА. (строго) Ты помнишь, ЧТО случилось в Сиднее? Чуть не упал в финале, еле концерт доиграл!
МАРК. Да это всё от перелётов, сама же знаешь. (смеётся) Видимо, мне надо еще 10 лет по миру полетать, чтобы привыкнуть.
ИРИНА. Ой, хоть бы! Хоть бы! И 10, и 20! (треплет по голове) Но, если не будешь меня слушаться, за пару лет сгоришь, это я тебе серьёзно говорю!
МАРК. Конечно, буду! Как Джеймс Голуэй – золотая флейта мира - слушается свою супругу и живёт припеваючи!
ИРИНА. Вот и молодец!
МАРК, Правда, она его младше на 17 лет!
ИРИНА. (возмущённо). Ты сейчас договоришься!
МАРК. (смеётся) Ой, молчу-молчу!
ИРИНА. Давай, правда, с твоим здоровьем не шутить, а то у Марины Викторовны вот-вот график гастролей на следующий год будет готов. Одним бабулиным бальзамом не обойдёшься.
Ирина смотрит в планшет.
ИРИНА. О, ты посмотри! Только сказала – письмо от неё пришло!
МАРК. Ираш, давай уже в Вене посмотрим, а? Сейчас долетим, разместимся спокойно, и будет время. Не хочу пока…
ИРИНА. А ты помнишь, что у нас сегодня ужин с маэстро Штайном, и его перенести нельзя, он улетает утром в Токио? Завтра — открытие мастер-класса в консерватории. Твои студенты уже пишут, нервничают.
МАРК. Пусть нервничают. Крепче будут, прикинь?
ИРИНА. (смеётся) Ты смотри это своё – прикинь? – в светском обществе не скажи! Марк, из срочного: Марина Викторовна утром сегодня написала, что предлагают аншлаговый тур по Латинской Америке на будущий год. Я вежливо отказалась. Правильно?
МАРК. Конечно! Умница моя! Играть хорошо, но жить-то тоже хочется. Всё будет, всё будет. Мне и на студийную работу надо время взять. Мы с тобой Странника тогда 2 года писали, куда это годится! Сейчас хочу Баха дописать, взялся за вариации, надо доделывать.
ИРИНА. Ну, кто же мог предположить, что Коган тебя тогда в такой оборот возьмёт.
МАРК. Не меня, а нас! Ты так-то тоже была со мной на сцене.
ИРИНА. (смеётся) Хорошо-хорошо, нас! Но ты всё равно главный! Ладно. Всё идёт, как идёт. И хорошо идёт, надо сказать! Пришли, кстати, финотчёты по комплексу. Молочку еще в две сети забирают. Дядь Миша предлагает линейку расширить, и в конюшню докупить…
МАРК. Ой, нет-нет! Ираш, пожалуйста, нет! Я же сказал, что агрокомплекс – это ваши с дядь Мишей дела! Бери денег сколько нужно, развивайтесь там сами, у меня мозгов не хватит еще и за вашей продукцией следить.
ИРИНА. Всё-всё, Маркуша! Ты и так от всего отстранён, занимайся только флейтой.
МАРК. Я вот, знаешь, что понял. Чувствую, что после Вены мне надо будет к бабуле хоть на пару дней, она как раз с санатория приедет. Ветер послушать. По воде походить в речке, поплескать её. Уши устали от искусственных звуков, уже ноют. Поедешь со мной?
ИРИНА. Ну, конечно, если ты хочешь.
МАРК. Знаешь, мне иногда до сих пор не верится. Кажется, что вся эта жизнь — гастроли, афиши, консерватория — происходит с кем-то другим. Как так? Я - простой пацан с посёлка, который сейчас полетит бизнес-классом в город Гайна, Моцарта и Бетховена. Что тот момент, когда я нашёл на чердаке старого дома игрушечную дудку и захотел послушать, как она звучит, так мою жизнь перевернёт. Прикинь?
ИРИНА. Марк, ну, у тебя вообще-то и потом были переломные обстоятельства. Тут, если отматывать назад – не взяла бы тебя Марина Викторовна в музыкалку, чтобы Анне Борисовне помочь, не открыла бы она твой талант.
МАРК. (смеётся) Не начал бы ездить на вокзал халтурить – не встретил Чайковского, не поступил бы в колледж!
ИРИНА. Ну, ты бы и так в любой колледж поступил!
МАРК. Но я же именно в наш пришёл, и Ковалёв меня приватизировал! Мда…вот у меня тогда был тупик. Этот тур пресловутый, из-за которого такое напряжение пережили.
ИРИНА. А, кстати, я где-то рекламу видела, у Артёма гастроли по Черноморскому побережью – летний сезон Геленджик, Анапа, Сочи! (смеётся) Он прямо с этих концертных залов не вылезает!
МАРК. Ну, Артём никогда и не скрывал, что хочет просто денег. Там на туристах у него хорошие доходы. Молодец, что скажешь! Исполняет свою мечту.
ИРИНА. Ты тоже исполняешь. У всех свой выбор. И ты, кстати, его сделал еще тогда в детстве. Ты же мне рассказывал, как вы с бабушкой отстукивали звуки дождя на крыльце. Как ты в поле убегал и слушал стрекоз. Ты же музыку выбрал. А Артём – гонорар. И у вас уровни разные, он никогда не поймёт, что самая большая ирония, знаешь, какая?
МАРК. Ну-ка?
ИРИНА. Когда ты перестаёшь делать музыку товаром, она тебе даст еще больше, чем просто деньги. А он тебе не звонил, не писал больше после того, как признался тогда?
МАРК. Кто? Артём что ли? Писал пару раз, на презентации программ приглашал. Каялся, типа чёрт его попутал! Я не хочу. Дал ему понять, что общения не будет.
ИРИНА. Получается, ты его не простил?
МАРК. Да почему? Сначала, конечно, сильно злился, ты помнишь, я его вообще видеть не мог. Надо же было додуматься! Но, вот опять, смотри! Если бы мне Марина Викторовна тогда не привезла флейту из музыкалки, был бы конфуз. Артём же на это и рассчитывал! Но у меня сейчас уже всё переварилось. Хотя я тогда хорошенько прочувствовал, на что может толкнуть человека зависть.
АРТЁМ. Да, гад он. Зря ты тогда заявление на него не подал. Если бы ты за эту салфетку подольше подержался, а потом ещё и губами по мунштуку прошёлся, это было бы чудовищно. Я-то тоже сразу не поняла!
МАРК. Да ладно, Ир. Мне тогда же вообще не до этого стало. Закрутилось. К тому же…Если бы не амулет…вот это для меня до сих пор загадка…(проверяет, на месте ли амулет).
ИРИНА. (смотрит на часы, на табло) Сейчас посадку объявят.
МАРК. Пошли потихоньку, хочу быстрей в самолёт сесть и подремать.
ИРИНА. Пошли! Венский Концертхаус замер в ожидании, к ним летит звезда!
МАРК. (смеётся) Это ты сейчас про себя?
ИРИНА. (с наигранным пафосом) Конечно! А ещё твой концертный директор и твоя жена!
Марк обнимает Ирину, тискает её.
ИРИНА. Тихо, тихо! Я еще твой телохранитель! Это твоя работа – слушать и играть музыку, а моя – слышать мир вокруг тебя. Чтобы он тебе не мешал. Бабулю будешь тискать, когда вернёмся! Если, конечно, доедешь до неё.
МАРК. А ты проследи, чтобы доехал! Ирашка, тебе все карты в руки!
Берут вещи, уходят на посадку.
ЗАНАВЕС.